Режиссер театра и кино, сценарист, писатель, прародитель авторского кино. Ушел из жизни в 2007 году в возрасте 89 лет.
Все мое творчество на самом деле основано на впечатлениях детства. Я могу буквально в мгновение перенестись туда. Я думаю, вообще все, что имеет какую-то ценность, уходит корнями в мое детство. И говоря диалектически, я никогда не порывал со своим детством, все время вел с ним диалог.
Я никогда не был молодым, только незрелым.
В молодости я был очень неприятным молодым человеком. И если бы сейчас я встретил молодого Ингмара, я бы сказал: «Ты очень талантлив, и я постараюсь тебе помочь, но я не хочу иметь с тобой ничего общего».
Кинорежиссура — это часть меня. Это движущая сила, подобная голоду и жажде. Есть люди, которые выражают себя тем, что пишут книги, пишут картину, взбираются на горы, бьют своих детей или танцуют самбу. Я выражаю себя, создавая фильмы.
Все решения я принимаю интуитивно. Я кидаю копье в темноту. Это интуиция. Затем я посылаю армию, чтобы его найти. Это интеллект.
Счастье — это хорошее здоровье и плохая память.
Натянутый канат, по которому должен идти кинорежиссер, напоминает цирковой без страховочной сетки. Ибо канатоходец и кинорежиссер подвержены одному и тому же неизбежному риску: они могут упасть и сломать себе шею.
Фильм подобен сну. Ни одно искусство не способно обратиться к нашей совести, к самым темным и потаенным уголкам нашей души так, как это делает фильм.
Одиночество — это некий абсолют. Единственное существующее. Все остальное плод нашего воображения. Иллюзия. Помни об этом.
Мне трудно общаться с новыми людьми. Я с удовольствием говорю по телефону. Я считаю телефон замечательной вещью. Этот аппарат дает возможность получить радость от общения с добрыми друзьями.
Любовь – она заразная, как насморк. И она уносит твое здоровье, твою силу, твой покой, а также моральные устои, если, конечно, они у тебя имеются.
Религия мне всегда казалась чем-то неприличным.
Индивидуалисты могут смотреть друг другу прямо в глаза и при этом отрицать существование друг друга.
Наши отношения с людьми обычно состоят из обсуждения их поступков и характеров. В какой-то момент это стало для меня невыносимым, и я добровольно отказался от того, что называется общением. Это привело к тому, что на закате дней я остался один. Всю жизнь я провел в трудах и счастлив этим. То, что началось как борьба за существование, стало в итоге страстью к науке.
Считаю, что существует зло, не поддающееся объяснению, вирулентное, ужасающее зло, присущее в животном мире исключительно человеку. Зло иррациональное, не укладыващюееся в закономерности. Космическое. Беспричинное. Ничего люди так не страшатся, как непонятного, необъяснимого зла.
Я три недели провел в сумасшедшем доме. Я тогда желал только одного — спрыгнуть с балкона. Но, правда, понимал, что это плохой выход. А потом все эти сильнодействующие препараты, которые избавили меня от мук, от страдания, постепенно изменили мою личность. Я больше не узнавал себя. Я был послушным, читал книжки, много спал, я бродил по коридорам, разговаривал с другими сумасшедшими. Нам было довольно хорошо вместе. По вечерам мы смотрели маленький телевизор.
Я на сто процентов убежден, что выпускаю потребительский товар и в театре, и в кино. Переживут мои работы меня или нет или что скажут люди — мне это совершенно безразлично.
В молодости меня страшила смерть. Теперь я понимаю, жизнь — всего лишь свет, который однажды погаснет и ради этого не нужно поднимать шум.
Старость похожа на подъем в гору. И чем выше ты поднимаешься, тем сложнее и тяжелее становится идти, но с каждым уступом перед тобой открывается все более заманчивый вид.
Как-то раз мне делали операцию, несложную, но дали слишком сильный наркоз. Врачи делали что могли, чтобы вернуть меня к жизни. Я был без сознания восемь часов. Меня с трудом вернули к жизни. Самое интересное, что для меня эти восемь часов не были даже ни часом, ни минутой, ни секундой. Я был полностью выключен. Я чувствовал удивительное успокоение — вот она какая, смерть. Ты становишься экзистенцией, тебя больше не существует, ты — как свеча, которую задули…
Сперва человек есть, а потом его нет. Это прекрасно.
Из публичных выступлений
