От родного отца у меня не осталось каких-то памятных вещей, как и воспоминаний. Я не помню его походки; не знаю, как звучало бы мое имя в его устах; не содрогаюсь увидев лицо в толпе, похожее на то, что смотрит на меня с черно-белой потрепанной фотографии, где белоснежный кулек в мужских жилистых руках – это я, а насупленная короткостриженая малышка рядом – моя сестра. Папа улыбается настолько, насколько позволяют стандарты советской фотографии.
Зато с недавнего времени у меня есть экселевский файл с непримечательным именем «123». Два столбца – зеленый и красный – правда, на уроках живописи мне говорят, что цвета эти нельзя сочетать, баланс нарушается. В одну колонку я пишу то, что обязательно будет в моей будущей семье, а во вторую – то, что никогда себе не позволю творить в ней. Летнее поле с алыми тюльпанами – моей семьи портрет.
Но это я еще весьма рациональная и социально-приемлемая личность! Есть у меня подруга – до жути не любит фотографироваться, вне зависимости от обстоятельств, вынуждающих оставить память. Как-то она наконец призналась – ей кажется, что снимок высасывает часть ее энергии. Она же никогда не пишет заметок, даже мыслей или планов хоть на бумаге, хоть на компьютере. «Дела остаются жить там, не воплощаясь в реальной жизни», – так и слышу ее бубнящий голос. Забавно, что она обожает смеяться – и делает это искренне и играючи, привлекая своим громким заливистым смехом внимание окружающих, падких на чужое счастье. «Это чистит мою карму», – как-то обронила она.
Другой мой друг раз-два в месяц просыпается среди ночи и передвигает мебель в квартире. Думаю, до ужина в ванной все-таки не дойдет, но его бедный кот порой не может сориентироваться в, казалось бы, своих законных владениях.
Моя бывшая коллега – топ-менеджер в свете софитов офисного рабства и самый безумный киноман, какого видела я на свете. Офисные баталии для нее – сцены из ранних фильмов Тарантино, интервью с новым сотрудником – премьера интеллектуального детектива, а новогодний корпоратив – безбашенная американская комедия, заканчивающаяся не менее американским боевиком. Люди, которые говорят ей, что она не на своем месте, совершенно далеки от реальности – мысленно коллега из года в год искусно выдает сотрудникам «оскары» да «глобусы», а себя видит гениальным режиссером. Премьеру этого сезона мне увидеть не довелось, увы.
Знакомый француз, уроженец южного города Марсель, говорит на английском, русском, персидском языках. Еще совсем немного хинди. Он никогда не был в Париже.
Одноклассник моей подруги – гордость физико-математической школы, получал тройку за то, что единственный в классе находил решение олимпиадной задачи. Пока около тридцати лиц устало и отрешенно смотрели на тайный механизм, начерченный на доске, который надо было каким-то образом разрешить, этот мальчик пытливо смотрел в свою тетрадь, а потом заявлял: «А давайте перевернем куб!». Учитель аплодировал, но ставил тройку за то, что юный гений не знал, что делать дальше. Старательные отличницы за первой партой, среди которых была и моя подруга, получали пятерку за дальнейшие механические вычисления.
Мама другой моей коллеги в советское время была художником по костюмам в московском театре, и настоящим художником в душе. Она носила короткую стрижку, без умолку болтала по-русски, небрежно курила, танцевала с грацией молоденькой гимнастки. Она тихонько подбиралась к своей дочери с сантиметром, неизменно сопровождавшим ее в любое время суток, бормоча про себя изменившие параметры моей знакомой. Все соседки с чванливостью и нескрываемой завистью провожали взглядом ее быстро меняющие наряды – от утонченных женственных платьев с неприличными для того времени вырезами и длиной до сшитых из грубой шершавой ткани широких брюк нарочито мужского фасона а-ля Марлен Дитрих. Будучи маленькой девочкой, коллега засыпала в своей ночной рубашке, а наутро с ужасом находила у себя вокруг шеи широкий волнообразный воротник, сшитый из обрезков старых занавесок, лоскутков папиных рубашек и тесьмы из тонкого кружева. Она ненавидела то, как сильно своим внешним видом отличается от своих сверстников.
Я могу еще долго перебирать своих странных по меркам социума друзей и знакомых. Нанизывать их истории, эмоции и взгляды на нитку эпатажного, смущающего прохожих и исключительного ожерелья.
У каждого ведь свои странности.
Айсана Бейсенбаева
