23 января Нурсултан Назарбаев церемониально объявил о начале Года молодежи. Гульнара Бажкенова оценивает реальные шансы этой инициативы на хотя бы какие-то полезные результаты.
«Ты знаешь, что сегодня начинается Год молодежи?» – спросила я у Еркежан.
Еркежан молодая, ей 23, к тому же она занимается организацией мероприятий, так что по казахстанскому исчислению должна бы получить двойную выгоду от этого почина. Год молодежи в переводе с официального на обычный язык значит много, очень много мероприятий и госзаказа, из которых первый – торжественная церемония открытия, проходившая как раз в момент нашего разговора.
Я познакомилась с Еркежан летом, когда она стала возмутителем спокойствия из-за ретвита чужой шутки про фигуриста, отбросившего коньки. Шутка на следующий день после убийства Дениса Тена была очевидно неуместной. Скорбящая общественность потребовала наказания за свои оскорбленные чувства, причем самые болезненные тумаки достались не автору, а Еркежан. Она работала в международной компании Lenovo, и письма со скриншотами ее Twitter-аккаунта энтузиасты отправляли даже в московский офис компании. В конце концов девушку по-тихому уволили, и когда 14 августа мы сидели с ней на алматинском Арбате за чашкой кофе, любительница шуток невесело размышляла, как быть дальше. Потому как у представительницы казахстанской молодежи все было типично: съемная квартира вскладчину с подругами, ради которой она и работала офис-менеджером на ресепшн, хотя любит маркетинг, коммуникации и организацию ивентов. Зарабатывала для 23 лет неплохо – 350 тысяч тенге, ей было что терять, бдительная общественность знала, чего добивалась.
За полтора часа разговора Еркежан поведала мне нехитрую историю своей жизни. Приехала в Алматы из Семипалатинска, училась в КИМЭПе, живет самостоятельно, с родителями почти не общается. Удивленно интересуюсь почему и слышу в ответ, что в детстве ее избивали. «Прям избивали-избивали?» – уточняю на всякий случай. Ответ – да, били и по-взрослому: руками, ногами, электрическими проводами, а однажды отец хотел выкинуть из машины на полном ходу, как уже проделывал с мамой, но у него не получилось, потому что Еркежан с характером.
«Это называется иерархическое насилие: отец бил мать, а мать била меня», – деловито объясняет девушка.
Она знает все про домашнее насилие. Много читает об этом и даже ведет блог. Когда Еркежан исполнилось лет десять, отец посчитал, что она достаточно подросла для того, чтобы колотить ее вместе с матерью, и все стало еще хуже. И непонятно, откуда такая жестокость, с виду семья более чем благополучная: мать – врач, отец – предприниматель. В 13 лет девочка, можно сказать, послала родителей к черту и уехала в Павлодар в интернат-лицей. Еркежан говорит, что они до сих пор не понимают, почему она избегает встреч и контактов с ними, считают эгоисткой и карьеристкой.
Я слушала Еркежан несколько озадаченно, разговор свернул в непредсказуемое русло. Я не рассчитывала на интервью с жертвой домашнего насилия.
Неужели у нас в стране так много домашнего насилия, что, планируя разговор о молодежной политике, в итоге делаешь материал про родителей-садистов?
Но я все-таки возвращаюсь к предмету нашего разговора или, по крайней мере, к поводу для встречи. Спрашиваю, а зачем ты ретвитнула эту глупость? Ответ опять сбивает меня с толку: «Это была просто шутка, а я ценю чувство юмора». Я обескураженно молчу, честно говоря, ожидала услышать что-нибудь обычное про ошибку или даже взлом аккаунта. Еркежан пожимает плечами и с очень серьезным выражением лица, не предполагающим иронии, добавляет железный аргумент про свободу слова и самовыражения, а еще говорит, что ненавидит лицемерие. С молодыми иногда прямо не знаешь, что и сказать.
Спустя полгода мы с Еркежан снова сидим на Арбате в том же самом кафе. На днях суд огласил приговор в отношении обвиняемых в убийстве Дениса Тена, и мы уже знаем, что трое ровесников Еркежан проведут лучшие годы жизни в заключении. Интересно, что все они – и Денис, и Нуралы Киясов с Арманом Кудайбергеновым, и Жанар, и Еркежан – погодки. Денис родился в 1993-м, через год на свет появились те, с кем ему суждено было встретиться летним погожим днем на Курмангазы-Байсеитовой, а еще через год, в 1995-м родились Жанар Толыбаева и сидящая напротив меня Еркежан. Их родители, плохие или хорошие, были отважными людьми. 1993-й, 1994-й, 1995-й – время, навсегда закрепившееся в истории как тяжелые девяностые и крещенное социологами «демографической ямой». Тогда мало кто рожал детей, а они решились.
И вот эти подросшие дети стали причиной головной боли для властей, общественников, преподавателей, имамов, социологов и полицейских.
Говорят, им не хватает образования, работы, жилья и, видимо, смысла жизни, коли Казахстан уже много лет не сходит с первых мест печального рейтинга самоубийств среди молодежи и подростков. И это их, рожденных в 90-е, еще мало, а ведь через несколько лет вырастет поколение беби-бума двухтысячных.
Мы с Еркежан встретились как раз в момент торжественной церемонии открытия Года молодежи. Рядом с президентом в выставочном павильоне «Нур алем» стояли лучшие ее представители. «Я всегда подозревал, а теперь знаю, что молодежь у нас активная», – сказал президент.
Вообще Казахстан и до 2019 года был уникальным государством, имеющим в арсенале целый закон о молодежи, государственную программу о молодежной политике и огромное количество проектов с бюджетами, которые молодые и не очень молодые люди давно научились активно осваивать.
За день до церемонии в Алматы началось рассмотрение судебного иска акимата к молодежному общественному фонду «Лига волонтеров», который получил госзаказ на проект «Жас отбасы», да не выполнил. Проект предполагал проведение «ряда мероприятий по формированию образа молодой семьи, поддержанию осознанного родительства, пропаганде традиционных семейных ценностей». И проблема не в том, что молодые люди не сделали то, за что получили предоплату чуть более миллиона тенге, дело в самом госзаказе, заведомо неосуществимом, как царский приказ из народной сказки: пойди туда, не знаю куда, сделай то, не знаю что.
Потому как любой нормальный человек, не являющийся казахстанским чиновником, понимает, что на свете нет мероприятий, способных сформировать образ молодой семьи, поддержать осознанное родительство и пропагандировать традиционные семейные ценности, тем более с бюджетом в миллион девальвированных тенге (да и долларов тоже).
Любой нормальный человек понимает, что это будет заведомо формальная деятельность для галочки и отчета. Семья и родительство – слишком сложная сфера частной жизни людей, которую нельзя решить планом официальных мероприятий. Тем более планом, строящимся на встрече десяти молодых семей с семьей известного человека, информационного сборника для молодых родителей, акции «Отбасы кундылыгы» во всех алматинских вузах с привлечением квалифицированного психолога и так далее в том же духе. Такие стандартные казахстанские проекты отделов внутренней политики, коим нет числа и от которых отдает мертвечиной, как от комсомольских собраний позднего советского застоя, призванны сделать из казахстанцев идеологически правильных граждан, но их польза и эффективность не просто невозможна – трудно поверить, что кто-то вообще может писать и делать все это с искренней убежденностью в результате. Такое можно только осваивать.
Потому что нет хорошей или плохой молодежной политики, как нет и не будет хорошего или плохого Года молодежи. Есть просто политика и есть просто год.
Там, где политика более-менее приличная, современная и открытая, а старики не врут без зазрения совести, там и молодежи нормально. Там, где все идет не так и не туда, а между словом и делом – слишком огромный зазор, молодежь, в лучшем случае, хочет свалить подальше; и, как все уже заметили, логотипом Года молодежи символично стал клин улетающих журавлей. В худшем случае, молодежь живет на положении гастарбайтеров в собственной стране, не имея ни знаний, ни навыков подняться выше рабочего на стройке/базаре, или ворует автозеркала средь бела дня. Минувшее лето доказало нам, что это не спекулятивная натяжка: воровством автозеркал до убийства Дениса Тена молодые люди занимались как рутинной работой. И если нам в качестве аргумента, что все не так уж плохо, начинают показывать самых успешных и продвинутых, то мы-то знаем, где проходит болезненный водораздел.
По границе село-город, юг-север, государственный-официальный язык.
Когда политика правильная, она признает проблемы и решает их даже самыми непопулярными мерами. Неправильная же создает все новые и новые архитектурные излишества, сложенные из красиво расписанных программ, проектов и концепций. Рухани жангыру, Модернизация сознания, Культурное наследие, Год молодежи…
«Для меня кажется очень важным, что наша молодежь имеет активную гражданскую и жизненную позицию, активно участвует в государственных программах, у нас масса предпринимателей юного возраста. Стремится к образованию. Есть в Акае и молодежное НПО», – рассказывала летом журналистам аким кызылординского аула Акай, где рос Арман Кудайбергенов. «Две средние школы, школа спортивная, современный клуб, то есть и для получения образования, и для культурного досуга нет препятствий», – перечисляла чиновница, доказывая, что Кудайбергенов – лишь случайный ублюдок.
Будь я молодым человеком, жаждущим настоящей жизни, бежала бы из такого села без оглядки.
В нашем первом разговоре Еркежан часто упоминала о лицемерии, и я долго не могла понять, что же это мне напоминает. И только во время второй встречи в день торжественной церемонии открытия Года молодежи поняла – да это же фильм «Легко ли быть молодым?». Культовый перестроечный документальный фильм, породивший крылатую фразу. Там все герои тоже говорили о всеобщем лицемерии.
Их тошнило от вранья – в телевизоре, в школе, в институте, на работе, дома, в семье. Это было на стыке времен, конец застоя, начало перестройки.
А работу Еркежан нашла – по профилю и согласно мечте. А вот аккаунт в Twitter от посторонних закрыла.
