Несмотря на активные протесты церкви и неоднозначное отношение общества, все больше стран гарантирует своим гражданам не только право на жизнь, но и право на достойную смерть. Количество пациентов, обращающихся к врачам за эвтаназией, тоже растет. Esquire записал истории четырех семей из Бельгии, которые пережили добровольный уход близких.

Уйти по собственному желанию 1

Тони Ван Лун, профессор права и этики, 71 год. Эвтаназию совершила мать 1 марта
2016 года в возрасте 93 лет

Мама умерла в день моего рождения. Я выбрал этот день, но все остальное мама решала сама. Она родилась в 1922 году в Антверпене, где и прожила всю жизнь, вырастив двоих детей. Наш отец умер в 1984-м: у него обнаружили рак, очень агрессивный и стремительный. Ему было всего 65 лет. Мама думала, что ненадолго переживет отца, но ей пришлось пережить и собственную дочь. Моя сес­тра заболела в 2003 году, это снова был рак, и снова быстрый, сжигающий. Как и во время болезни отца, врачи просто сказали, что сделать ничего нельзя, – словно они сами приняли решение, а она покорно умирала. Но об эвтаназии тогда никто не заговаривал. Мама очень сильно переживала ее смерть и даже чувствовала себя виноватой в том, что сама живет так долго. Но в целом у нее была счастливая старость: она любила ходить в театр и встречаться с друзьями, часто виделась с внуками и правнуками.

Когда маме исполнилось 90, она почти перестала выходить из квартиры. Каждую среду ее навещала подруга, я приезжал два раза в неделю. Как-то в начале июля, когда мы сидели в ресторане, мама потеряла сознание. Мы с женой отвезли ее в больницу, и, очнувшись, мама сказала: «Дайте мне умереть, я прожила достаточно». В тот год она чуть ли не силой выбила из нас обещание, что, когда она потеряет независимость, мы поможем ей уйти из жизни. Конечно, мы предлагали ей жить вместе, но она и слышать не хотела о переезде.

Лечащий терапевт посоветовала маме переехать в гериатрический центр и, как ни странно, она согласилась. Я навещал ее три-четыре раза в неделю: мы ходили на прогулки, сидели в кафе, много смеялись. И все же она вскоре снова попросила меня помочь ей уйти из жизни – я сдался и пообещал записать ее к нужным врачам.

Чтобы получить разрешение на эвтаназию, нужно пройти определенную процедуру: сначала найти доктора, который даст направление, затем встретиться с психиатром и еще несколькими врачами и подтвердить им свое решение.

Много раз в то время мама задавала мне вопрос: «А ты сам этого хочешь? Ты согласен с моим решением?» Я не подталкивал ее ни к чему и не спорил, а только говорил, что это решение должно быть ее.

В ноябре 2015-го я попросил психиатра из Гента встретиться с моей матерью. Он приехал в Антверпен поездом в воскресенье, я встретил его на платформе, и мы поехали в дом престарелых. Я присутствовал при их разговоре, но не произнес ни слова: мама объяснила доктору, что для нее жизнь закончена и она хотела бы ее оставить. Психиатр записал это в отчет – он должен был засвидетельствовать, что это ее собственная воля.

У мамы не было неизлечимой болезни или невыносимых болей. Хотя ее общее состояние постепенно ухудшалось: она потеряла кратковременную память, ее беспокоил желудок, но от всех обследований она отказывалась. Доктора говорили: «Да вы до ста лет доживете!» – и это приводило маму в ужас. «Я не хочу жить до ста лет, отпустите меня», – отвечала она. На встрече с главврачом дома престарелых я вновь был молчаливым свидетелем. Вначале доктор сказал, что ей слишком рано умирать и они сделают все, чтобы ей помочь. Маму это обидело, она почувствовала, что ее не воспринимают всерьез: «Вы мне не верите, доктор». Тогда он заговорил в патерналистском тоне, но она опять его перебила: «Не надо мне лгать. Вы обещали помочь, а теперь отказываетесь». Доктор попросил прощения. После этого объяснения им стало проще общаться, и в итоге доктор сказал: «Что ж, если такова ваша воля и вы уже встретились с психиат­ром, нам остается найти врачей для подтверждения».

Вскоре все бумаги были готовы и осталось только назначить день. Это было непросто, ведь к тому моменту мама потеряла представление о времени и помнила только важные даты: например, 28 ноября, свой день рождения. Мы отметили его в последний раз в семейном кругу, она хорошо провела время, но под Рождество вновь сказала: «Мне пора». И тогда я предложил: «Давай назначим дату твоей эвтаназии на 1 марта, мой день рождения. Таким образом, мама, твоя жизнь сделает круг: в этот день ты дала мне жизнь, за что я бесконечно тебе благодарен, и в этот же день ты уйдешь». Она согласилась. У нас оставалось полтора месяца. К ней приходили друзья и родственники – попрощаться. Они утирали слезы, а мама удивлялась: «Зачем вы плачете, ведь я наконец-то счастлива!»

Врач был назначен на 11 утра. Движение между Антверпеном и Гентом, где я живу, в это время очень напряженное, поэтому мы с женой приехали накануне и переночевали в гостинице. Я пришел к маме около десяти, чуть позже зашли врачи и медсестры. В назначенный час главный врач четко и строго спросил: «Вы готовы? Вы знаете, что вы собираетесь сделать?» «Да, доктор. Я усну и больше не проснусь», – ответила мама. Медсестра принесла смертельную дозу, мама выпила яд стоя, храбро демонстрируя миру: «Смотрите, я ухожу, и я счастлива». Через минуту она уснула. Еще минут пять сохранялось ее дыхание – затем она умерла. Знаете, есть такой японский фильм – «Легенда о Нараяме», там старая женщина, когда больше не может заботиться о других, просит сына отнести ее на гору. По-моему, это очень осознанный способ сказать: я сделала все, что могла, а теперь дайте мне уйти.

Уйти по собственному желанию 2

Рита Ван Дер Штулен, химик, 65 лет.
Эвтаназию совершила сестра 1 января 2014 года в возрасте 64 лет

Жозэ была старшей; через год появилась я, а еще через пять лет наш брат Руди. Она была нашим примером, нашей умницей. Она всегда все делала правильно, а нам оставалось только повторять за ней. Мы с Руди потом думали: как нечестно, что болезнь выбрала именно ее, а не нас. Ведь это мы работали на вредном произ­водстве, а Жозэ, напротив, много времени проводила на природе. И все-таки болезнь выбрала ее.

Все началось в 2005 году. Ей удалили твердое образование под соском, но точный диагноз поставить не смогли. Следующую опухоль нашли в матке – оказалось, что это лейомиосаркома, очень агрессивный тип саркомы. Врачи сказали, что ей осталось два года. У Жозэ была большая семья, муж и трое детей, и она решила: за это время я сделаю максимум возможного.

Лейомиосаркома тогда была редкой болезнью, у своего онколога Жозэ стала первым пациентом с таким диагнозом: они вместе искали информацию, доставали экспериментальные лекарства. Иногда они помогали; иногда давали только мучительные побочные эффекты. В то время от рака умирала наша мама, ей было 84 года, а в этом возрасте болезнь прогрессирует очень быстро. Она страдала от ужасных болей и очень хотела сделать эвтаназию. Все бумаги были готовы, но когда мы с братом и сестрой пришли к врачу, он отказал. Только потом я поняла, что ему не хватило храбрости сказать нам, что мама уже умирает и осталось несколько дней. Она скончалась в невероятных мучениях – видя это, Жозэ решила, что для себя добьется эвтаназии во что бы то ни стало и сделает ее в тот момент, когда все средства будут испробованы.

Врачи обещали Жозэ два года жизни, но они ошиб­лись. Болезни потребовалось восемь лет, чтобы сломить мою сестру. Она прошла через все радиации, химиотерапии и операции. Половину времени она проводила в больнице, но сдаваться не собиралась. На больничной койке она написала книгу о юности нашего отца, который был узником фашистского лагеря. А стоило ей выйти из больницы, как она тут же куда-нибудь отправлялась со своим мужем – в Норвегию, в Голландию. Однажды на целых две недели улетела в Коста-Рику, а вернувшись, сразу легла обратно на химиотерапию. Но в 2013 году она стала резко угасать, все быстрее и быстрее: ей удалили часть легких, затем начала отказывать печень, она мучилась от невыносимого кожного зуда. После очередной химии врач посмотрел ее свежие снимки и честно признался, что не знает, чем еще может ей помочь.

В пятницу муж забрал Жозэ домой, и в тот же день мне позвонила ее младшая дочь Мария: «Мы связались с семейным доктором и назначили эвтаназию на среду». Я говорю: «На среду? Так быстро, так нельзя!» Но Мария сказала, что мама уже все решила. А в воскресенье она позвонила снова: Жозэ не могла ни есть, ни пить, ни спать, она бредила, слышала собственный бред и не могла его остановить. И тогда она попросила перенести эвтаназию на 6 часов вечера в понедельник.

На следующее утро мы все собрались у нее дома. Прощание было долгим, с полудня до шести вечера. Жозэ сидела в кресле у окна, выходившего в большой сад.

Она вглядывалась туда и тихо, медленно рассказывала о том, что видела: вот белка спускается по стволу, дятел перелетает с дерева на дерево. Она радовалась им, словно подаркам, словно они тоже приходили попрощаться.

В три часа Жозэ попросила своих детей по очереди к ней подойти. Потом настал черед Руди – его большое тело сотрясалось от рыданий. А затем пришла моя очередь: мы просто сидели и смотрели друг на друга, как в детстве, нам не нужно было слов. Когда приехал врач, он, наверное, раз шесть спросил, не передумала ли она. «Да, я хочу умереть», – твердо отвечала моя сестра.

Я попросила разрешения быть при ее смерти, и Жозэ разрешила. Остальные не хотели этого видеть и отошли в другой конец комнаты. Жозэ сидела в кресле, муж стоял рядом и держал ее за руку. Доктор ввел через катетер снотворное – вены уже было не найти – а потом летальную инъекцию. Это было все, чего я хотела: видеть ее такой спокойной, тихой, словно спящей. Она долго боролась с болезнью, и вот настал момент, она уже больше не могла. Кто мы такие, чтобы на что-то жаловаться, кроме проклятой саркомы? Она сделала все правильно. Сначала она научила нас жить, а теперь показала, как умирать. Это невероятно много. Жозэ показала, как можно умереть в гармонии с собой. Когда я приехала домой, я сказала своему мужу: «Я тоже хочу так умереть, я серьезно». А он ответил: «Ну, ты только всем подряд это не рассказывай».

в середине сентября, и с тех пор не было и дня, чтобы они не пытались его переубедить. В 1987 году сестра Кевина умерла от лейкемии, тогда эта болезнь не поддавалась лечению, а сейчас лекарства могут продлить жизнь. Вот они и говорили: «Может, через пять лет найдется лекарство и для тебя». Но Кевин злился и все повторял: «Мне что, надо еще пять лет страдать ради гипотетической возможности, что что-то найдут?» В то утро родители молчали.

Доктор опаздывал. Когда он наконец приехал и в очередной раз спросил, не передумал ли Кевин, тот пошутил: «Нет, я боялся, что вы вообще не приедете!» Сначала ему дали успокоительное, а потом сделали смертельный укол. Кевин уснул с улыбкой на лице. Когда за ним приехали, я вышла в другую комнату – не могла смотреть на тело. Вернулась я, когда его уже не было.

Уйти по собственному желанию 3

Керстин Хюгелен, писатель, 59 лет
Эвтаназию совершила мать 22 ноября
2005 года в возрасте 75 лет.

Мамина смерть легла в основу одного из эпизодов моей книги. Получилась такая сентиментальная интерпретация, но то, что я расскажу сейчас, – реальная история разозленной женщины. Прошло десять лет, но я все еще злюсь. Моя мать, Лили Бойкенс, была известной феминисткой своего времени. У нее было трое детей, я старшая, но дома мы ее практически не видели – всегда на баррикадах, в поездках, на международных конференциях.

Она не заболела, и у нее не началась депрессия. Един­ственное, что изменилось, – она стала многое забывать. В ее возрасте, а ей было уже за 70, это вполне естественно. Тем не менее мама решила, что с профессиональной деятельностью кончено: она организовала последний большой конгресс, после чего отдалилась от дел и даже раздала свою библиотеку. Я думала, что сейчас начнется ее новая жизнь. Наконец она будет проводить с шестью внуками то время, которого у нее никогда не хватало на собственных детей. Или просто наслаждаться жизнью – любой был бы счастлив, но только не она. Мама решила, что теперь она никто и ничто, и вместо того чтобы стареть, ей нужно умереть. Вуаля.

Она сделала полное обследование организма, и док­тора сказали, что есть подозрение на раннюю стадию болезни Альцгеймера. Мама услышала только одно это слово – и ей было достаточно. Она принадлежала к тому кругу свободно мыслящих людей, которые боролись за права женщин, аборты, и в том числе эвтаназию, поэтому она прекрасно знала всех специалистов и обратилась к ним напрямую. Но ей отказали: приходите, мол, лет через десять. Если бы у нее действительно был Альцгеймер, она получила бы эвтаназию без всяких проблем. Мы даже все вместе подписали первичные документы – по бельгийским законам пациент с болезнью Альцгеймера должен быть в здравом уме, когда подписывает заявление на эвтаназию. Но все-таки для этого надо быть больным.

Отказом врачей мама не удовлетворилась. Она действительно хотела умереть и даже не боялась говорить об этом внукам: «Вы знаете, бабушка хочет умереть».

Она не видела причин жить, мы – ее дети и внуки – были недостаточной причиной.

В общем, старые связи ей помог­ли, и 31 октября 2005 года она сообщила мне по телефону: «Ты знаешь, я назначила день своей эвтаназии. Это будет через три недели, 22 ноября». Это было как гром среди ясного неба. Вскоре я выяснила, что доктору, который согласился сделать ей эвтаназию, мама пообещала завещать свой мозг для исследований. И хотя я пыталась помешать ей, за десять дней до назначенной даты все документы были у нее на руках. На мои возражения она отвечала одно: «Все соглашаются, одна ты против, потому что не любишь меня». А доктор твердил, что это решение пациентки, и бросал трубку. При этом мама попросила, чтобы я была с ней во время эвтаназии. Сначала я сказала, что не хочу присутствовать при убийстве, потом передумала, потом снова. Я была абсолютно потеряна, но накануне все же решила, что хочу там быть.

Мои дети ничего об этом не знали, поэтому я придумала план: я решила отвезти их в школу, как обычно, затем поехать в больницу к маме, а после объявить, что бабушка попала в больницу и там умерла. Загвоздка была лишь в том, что мама умирала в 9 часов утра, уроки в школе тоже начинались в 9, а до клиники в Антверпене полтора часа езды. Поэтому с самого утра я стала названивать доктору и просить его подождать меня, но он и слушать не хотел. Тогда я дозвонилась до мамы: «Подожди меня, не делай этого». А она ответила: «Да, но у доктора еще много приемов». «Но ты-то умираешь, это твой последний прием». Тут она сказала: «А, вот и доктор, мы больше не можем тебя ждать», – и повесила трубку. Я знаю, почему они так торопились: каждый из них боялся, что другой передумает.

Я не против эвтаназии, возможно, и мне она однажды понадобится. Но врач не должен делать смертельную инъек­цию каждому, кто попросит, и желание отдельного человека умереть я не считаю священным и непоколебимым. Она же не одна на белом свете. У моей дочери, например, в то время были экзамены, и она не могла как следует заниматься из-за всего этого. Если ты хорошая бабушка, ты обязательно подумаешь о внуках.

Уйти по собственному желанию 4

1942

Швейцария принимает закон, разрешающий ассистированное врачом самоубийство для неизлечимо больных людей. За последние пять лет количество эвтаназий в стране выросло более чем в два раза: с 416 до 1004 случаев.

1997

Жители штата Орегон в США голосуют за акт о достойной смерти, предполагающий легализацию ассистированного врачом самоубийства. С тех пор в штате было выписано 1545 рецептов на получение препарата и 991 человек им воспользовался.

1998

Американский врач Джек Кеворкян, помогший умереть 130 пациентам, демонстрирует в телеэфире видеозапись летальной инъекции Томасу Юку, страдающему от бокового амиотрофического склероза. Кеворкян проведет в тюрьме 8 лет по обвинению в его убийстве.

2002

Голландия становится первой европейской страной, легализовавшей эвтаназию на законодательном уровне. Вслед за ней аналогичный закон принимают в Бельгии. В 2014 году голландские врачи совершили более 5300 эвтаназий.

2008

Люксембург легализует эвтаназию. Ассистированное врачом самоубийство
становится законным
также в двух американских штатах – Вашингтоне и Монтане.

2012

Высокий суд Лондона отказал Тони Никлинсону, оказавшемуся полностью парализованным после инсульта, в праве добровольно уйти из жизни. Впоследствии опросы показали, что почти 70% британцев поддерживают эвтаназию.

2013

Вермонт становится четвертым штатом США, разрешившим ассистированное врачом самоубийство.

2014

В Бельгии принимают закон об эвтаназии для неизлечимо больных детей в терминальной стадии. По данным опроса за 2015 год, эвтаназию для неизлечимо больных одобряют 86% жителей.

2015

Канада отменяет запрет на ассистированное самоубийство. Министерство здравоохранения Колумбии издает инструкции для больниц о процедуре эвтаназии, а немецкий бундестаг легализует эвтаназию с условием, что она осуществляется «на альтруистических началах».

2016

Франция принимает закон, разрешающий терминальную седацию для неизлечимо больных пациентов. В Калифорнии закон об ассистированном врачом самоубийстве вступает в силу 30 июня. Согласно опросу Gallup за 2014 год, эвтаназию поддерживают 69% американцев.

Уйти по собственному желанию 5

Эвтаназия – намеренное введение врачом пациен­ту препарата, прекращающего жизнь по его активной просьбе.

Пассивная эвтаназия – прекращение жизнеобеспечения, отказ пациента от дальнейшего лечения: реанимации, искусственной вентиляции легких, искусственного кормления.

Ассистированное врачом самоубийство – предоставление врачом пациенту по его просьбе препарата, с помощью которого он самостоятельно прекращает жизнь.

Терминальная седация – введение седативных препаратов, чтобы пациент не чувствовал боли, в результате чего он оказывается в бессознательном состоянии до самой смерти.


Редакция Esquire предупреждает, что данный материал рассматривает эвтаназию как исключительно этическую и медицинскую проблему, и выражает отрицательное отношение к самоубийству, не считая его способом решения какой-либо проблемы.

Поделиться: