Актер театра и кино, ушел из жизни 15 июля 2017 года в возрасте 74 лет

Владимир Толоконников

Мама работала на биокомбинате, они вакцину для животных разрабатывали. Я очень признателен ей за то, что приучила меня к труду. Отца никогда не видел, даже на фото. Знаю, что он был высокий, сильный, не то что я – плюгавчик. Родом из Орла. Они с мамой в войну познакомились, он был ранен и расквартирован у нее в доме.

В детстве отца я себе придумывал, наделял лучшими качествами и врал про него сверстникам. И мне верили. Убедителен, видимо, был в этой роли.

В свое время я хотел быть художником. Природу люблю, вот и сейчас бы взял кисточку и нарисовал, да некогда! Даже хотел поступать в художественное училище…

Еще мечтал стать летчиком и очень жалел, что мама не назвала меня Валерием, в честь Чкалова.

В армии три года отбабахал, в Германии служил, в ракетных войсках. Хорошо служил.

Мне сам Жуков руку жал. Было это после концерта в честь двадцатилетия победы над фашистской Германией, я тогда в хоре пел. Еще и по голове погладил. А я ему своим любопытным носом прямо в орден Победы уткнулся. Жаль, в то время селфи не было. Комбат мне тогда так и не поверил, сказал: «Врешь, твою мать!»

Я, как и миллионы советских сограждан, без Бога вырос. Сейчас вот верить учусь.

Всегда знал, что могу сниматься, но славы никакой не хотел – просто пришел выразить то, что у меня наболело.

На сцене мало платят за искусство, и в какой-то момент я понял, что созрел для кино.

Я – счастливый человек: познал труд, нужду, материнскую и товарищескую любовь, и кино такое знаковое в моей жизни случилось. Успех «Собачьего сердца» – это Бог, мама, папа и Булгаков, а я только слова выучил.

Думаю, Шариков мог бы стать вполне себе приличным человеком, да только его всякие швондеры испортили, ну и гипофиз Клима Чугункина не лучшим образом повлиял, не самый достойный вариантик был.

Шариковы ладно… Швондеров много. А они хуже раковой опухоли.

Дважды я разговаривал с Булгаковым на его могиле, казалось, что он меня слышит.

После «Собачьего сердца» осталось ощущение, что недоработал. А Бортко мне говорит: «Да пошел ты на х*р, вечно недоволен».

Этот фильм обожают все крутые распальцованные дяди, жить без него буквально не могут. Один мне так и сказал: «Мы, с*ка, с кентами его все время смотрим». Вот что значит Булгаков! Вот ведь книгу написал!

Угадал Михаил Афанасьевич все, что с нами будет.

Я вот Квазимодо играл – большого, физически сильного звонаря. И зрителей это не шокировало. Почему? Да потому что все равно дело не в росте, а во внутренней силе человека.

Маленький человек, он ведь почему выжить может, почему наперекор всему ему спастись удается все-таки? Потому что внутри он бывает не маленький, а большой! И вера у него есть.

Все мы разные. Это надо помнить непременно. Тем человек и интересен, что его личность не статична.

Люди так беззащитны. Беззащитны перед лицом зла, неизбежности, безысходности, вечности, наконец.

Любовь взаимная, скажу вам по секрету, редкость большая. А если бы это часто встречалось, что же получается: рай бы на земле был? Нет, так не положено.

Не ловелас я, просто женский пол люблю.

Я с детства среди казахов. Они душевные, добрые люди. И я не чужой среди своих, не свой среди чужих.

В декабре 1986 года по улицам целые толпы со сковородками и палками маршировали. Тогда нам даже разрешили дубинки для самообороны носить. Но все равно, когда я из театра шел, отоварили в своем же районе. Попросили прикурить, по башке дали, в итоге сотрясение мозга. Теперь это принято считать актом рождения революции.

Рано или поздно наносное отваливается, остается только настоящее. Так жизнь устроена. При условии, разумеется, что мы будем сильны духом. Очень важна основа, то, что составляет нашу суть.

В кино у меня больше хороших ролей, чем в театре. Особенно мне Козлевич из фильма «Мечты идиота» нравится, его хвалили даже в разгромных статьях на фильм. Просто не люблю копировать, поэтому обязан рожать что-то свое.

В свое время я в театре много раз по башке получал – был способный, но часто конфликтовал. Это сейчас молодым все карты в руки, только работай, а тогда за каждую роль была война. А я, как выпью, начинаю правду искать: почему мне не дают работу, ведь я многое могу! Выгоняли меня за злоупотребление спиртными напитками (был даже рабочим сцены), потом опять принимали. Выпивал ведь я не оттого, что так хотел, а потому, что нас так приучили: радость – пьем, горе – пьем.

Когда перед камерой встаешь, сложно приходится – нужна предельная органика твоего естества. Когда со сцены себя в зал зрителю подаешь, тут легче. Зал – это наш партнер.

Сцена лечит. Как только ступлю на нее ногой, сразу все проходит.

Свою работу я всегда выполнял на уровне. Так приучен, а иначе нет никакого смысла актером себя называть.

Приятно, гордо сознавать, что я сделал что-то значимое в кино.

Если бы судьба поставила меня перед жестким выбором – кино или театр, я бы не знал что ответить.

Режиссером надо родиться. Суперпрофессия. Бог в искусстве.

Американские сраные фильмы.

Разрушить нас пытаются, пролезть в самую душу и сгноить ее хотят, похозяйничать там… Но это пройдет, я уверен.

В Казахстане я до сих пор как Шариков прохожу. Хорошо хоть фамилию выучили, да и то только после передачи «На кухне с Толоконниковым». Я на этой кухне одно время встречался с российскими знаменитостями, которые в Алма-Ату приезжали. С Мишей Евдокимовым даже песни пели.

«Толобайки» – это мои байки, плюс в названии телепроекта обыгрывается фамилия моего коллеги и друга Балаева. В России нас видели, в Израиле смотрят. Полгода меня уговаривали эту программу делать, не хотел принцип у Стоянова и Олейникова заимствовать. Ну а они, в свою очередь, все у Бенни Хилла взяли. Думаю, им приятно, что не одни они украли.

Мечтаю подольше жить и работать, любить и творить.

Артист может все.

Мне, кстати, нравится лысым ходить.

Я человек поколения, когда музыка была музыкой.

В жизни своей я налетался будь здоров. Америку посмотрел, Париж. Во Франции снимался в фильме «Счастливого Рождества в Париже, или Банда лесбиянок». Хорошая гостиница тогда была, курить можно безо всякого «no smoking».

От суеты могу отдохнуть только дома, выйдя с утра с чашкой кофе на крыльцо. Мне становится спокойно, понимаю, для чего кручусь.

Семья – это то, для чего человек живет, ради чего работает.

Жена мне оставила двух прекрасных сыновей. Они мое счастье и мое продолжение. Один – актер, ВГИК закончил, второй получил человеческую профессию.

Славы никакой я не хотел – просто пришел выразить то, что у меня наболело.

Я жизнью доволен. Мечта идиота даже сбылась – камин сделал. Розарий у меня есть. Правда, ничего в розах не понимаю, даже названий сортов не знаю. Различаю только по цвету. Но беседую с ними на регулярной основе. Беру кофе, три сигареты выдолблю и обращаюсь к ним: «Здорово, розы!». А они мне в ответ улыбаются: «Здорово, чувак».


Из публичных выступлений

Фотограф Марина Константинова

Поделиться: