Разрешение на публикацию в Esquire заглавного произведения из его самого свежего сборника «Девочка, которая всегда смеялась последней» Александр Цыпкин дал в результате этого, почти спонтанного интервью. На рассказ, гнев и признания в нерадикальном феминизме его раскрутил Артём Крылов.
Цыпкин прибыл в Казахстан впервые. В Алматы, затем в стольном Нур-Султане он читал со сцены свои старые и новые рассказы в компании Константина Хабенского. Актер стал его постоянным партнером в «БеспринцЫпных чтениях» — литературно-театральном проекте, набирающем популярность и масштаб. Нам удалось поговорить с автором после того, как цыпкинские опусы в театре ARTиШОК при полном аншлаге услышала публика интеллектуального клуба «418 Казахстан».
— Формат чтений, с которыми вы гастролируете, у меня всегда ассоциировался с 60–70-ми годами, когда поэты и писатели выступали перед огромными аудиториями. И они были реально рок-звезды, властители дум. Потом все будто затихло, а сейчас возродилось вновь. Как-то можете это объяснить?
— Я не жил там, поэтому не могу сравнить.
— Тем не менее вы со своими «БеспринцЫпными чтениям» задали определенный тренд, вновь выходя на массовую публику?
— Безусловно, мы вдохнули жизнь в формат чтений, сделали их модными. Не могу себя сравнить с шестидесятниками, я про них ничего не знаю, скорее, мы пример сетевого проекта, который вышел в офлайн.
Если я правильно понимаю, что мы точно сделали по-другому, так это придумали формат, когда на сцене и автор, и актер, и оба читают. Зритель получает совершенно разные эмоции. На сегодня в чтениях участвуют более пятидесяти актеров, среди которых много звезд первой величины, а также уже под двадцать писателей, тоже первого уровня. Хотя мы рады, что с таким же успехом публика принимает и самых молодых авторов и чтецов.
— Как удалось подписать Хабенского, чтобы он читал ваши рассказы?
— Очень просто. Я прислал тексты, он согласился. Мне никто не верит, но почти все, что со мной происходило и происходит, идет беспрепятственно. Я адский везунчик и лентяй. Не было никаких сверхъестественных движений. Все пошло сразу. У нас сразу были полные залы, и все звезды сразу согласились. До сих пор гадаю, что и кому я за это должен.
— Не знаю, нравится вам это или нет, но по компактности формы вас регулярно сравнивают с Довлатовым — тоже питерским товарищем.
— С кем меня только не сравнивают! Иногда я не знаю имен этих авторов, лезу в Гугл. Насчет Довлатова это некорректное, хотя и лестное сравнение. Во-первых, потому что я считаю, что не вправе претендовать на его уровень литературного дара и таланта. Во-вторых, я тотально другой. Очевидно, питерское влияние есть, это сложно отрицать. Питер — сильнейший город, он пронизывает любого человека, который в нем родился. Такая смесь грусти и смеха, это питерское.
— Однако вы, как и он когда-то, решили уехать из Питера. И в одном интервью говорили, что это отчасти помогло избежать кризиса среднего возраста и какого-то перелома…
— Стоп! Никаких переломов тогда не было, все было хорошо.
— И творческого поиска?
— Ребята, я не занимаюсь всякой х**ней типа творческого поиска, надрыва и так далее! Я очень земной человек. Переехал, потому что мне так было удобно. Затем я начал писать рассказы, чтобы раскрутить собственные соцсети. Никакого творческого поиска близко не было и сейчас нет. Из вдохновения у меня дедлайны. Мне нравится писать рассказы, это нравится людям, это приносит деньги, я выражаю какие-то свои идеи. Это развлечение, которое я могу закончить в любой момент.
— Хорошо развлечение. Сейчас у вас идут переговоры с зарубежными продюсерами и актерами.
— В свое время все всё узнают. Рассказы не просто переведены, они специально переписаны на английский язык Полом Лазарусом, режиссером сериала «Друзья».
— На мой взгляд, у людей пишущих одна проблема: вялый, в смысле неубедительный, конец. У вас на него, на мой взгляд, хватает и мыслей, и слов.
— Спасибо. Литературные недостатки своих рассказов я скрываю хорошим сюжетом и классными финалами. Я понимаю, что с литературной точки зрения написано все, ну… не очень сильно. Мне лень описывать место, где это происходит, героев, какие они, откуда пришли, поэтому компенсирую множественными поворотами сюжетов.
— Что вы читали, раз начали писать довольно складно?
— Я с трудом осилил треть школьной программы и после этого долго читал книжку в год. Сейчас вышел на новый уровень — две.
— Это художественная литература?
— Да. Пелевина могу прочесть, Чехова. Но я абсолютно неначитанный человек по меркам того, чем я занимаюсь.
— Тем не менее вам как-то удается слагать мысли.
— Я без понятия, откуда это взялось. Даже не могу проанализировать. Опыт пиарщика, конечно, помогает.
— В своих произведениях вы можете быть ироничны и даже циничны, но при этом там находится место для трогательности, чувствительности.
— Да, конечно. Но это еще и хороший маркетинговый ход.
— Что именно? Циничность?
— Смесь циничности и чувствительности прекрасно работает на аудиторию. Это заранее просчитанные ходы.
— Один из ваших ранних рассказов, запомнившихся мне, — нашумевший «Томатный сок». Это трогательная история про бабушку друга. Сначала меня впечатлила она, потом то, что она якобы выдуманная.
— Да, она полностью выдуманная.
— Хоть что-то там правда?
— Ничего. Но я рад, что в нее все поверили. Она честная. Мне не стыдно ни за одну мысль. Пусть они и изложены так, чтобы каждые два абзаца появлялся новый крючок, цепляющий читателя.
— А каким вы были молодым? Ваши первые рассказы представляют вас этаким раздолбаем.
— Таким и был. Хотя как? Я работал с 14 лет. Но в целом, конечно, мы были золотой питерской молодежью. Нет, по-другому — позолоченной. Не богатой, но в чем-то элитарной, из хороших семей, весело проводящей время в бесконечных вечеринках, а днем работающей.
— Как-то вы говорили, что вам не нравится унылость, угрюмость наших, верней, ваших людей, ну и наших, наверное, тоже. Но опять же, с ваших слов, вы вдруг заметили за собой, что вас все больше тянет к драме. Разобрались почему?
— Не знаю, так получилось. Вдруг ты начинаешь понимать, что у тебя половина рассказов про смерть. Пойду к психологу, уточню, почему так получается. Но аудитория их принимает. Хотя еще раз повторю: для меня это все — fun. Я пишу в айфон, пока еду в такси между другими своими множественными делами. И поэтому никакой концепции в этом нет.
— В айфон? Это не шутка?
— Это не шутка. Все, что я написал, написано в айфоне — в перелетах, в такси. Причем это не редактируется и сразу уходит в печать. У меня просто нет времени на полноценное редактирование. А надо бы.
— При этом вы продолжаете выпускать короткометражные фильмы, которые становятся все сложней и серьезней по сюжету и продакшену. Например, «Темная, как ночь» — парафраз «Анны Карениной», где вы выступили сценаристом. Скажите честно: замахиваетесь на что-то серьезное в сфере кино?
— Я серьезно замахиваюсь на несерьезное. В кино я погружаюсь несерьезно, как и во все остальное, чем занимаюсь. Просто мы однажды поговорили с Борисом Борисовичем Гребенщиковым (его песня «Темный, как ночь» стала главной музыкальной темой в фильме. — Esquire), он сказал: «Если у тебя будет идея…», я дал идею, он согласился с ней, я быстро написал сценарий, показал его продюсеру Александру Малису, он нашел режиссера Радду Новикову, мы договорились с актерами, и завертелось. Еще раз: нет у меня никаких серьезных подходов, но есть серьезные планы.
Сейчас я продал права на большое количество своих рассказов компании Mediaslovo, ее возглавляет Петр Ануров, который в числе прочего делал «Духless» и сериал «Мертвое озеро». По ним будут снимать сериал. Будет также другой сериал, скорее всего, по идее режиссера Романа Прыгунова. Ну и еще выйдет много разных короткометражек. Но это все не носит системный характер, просто так получается. Вся моя жизнь спланирована максимум на полгода вперед, может, на год. Пока мне нравится читать рассказы и писать разные сценарии. Перестанет нравиться — я перестану этим заниматься.
— Возвращаясь к «Темная, как ночь». В ней явно прослеживается популярная современная идея Girl power.
— У меня вообще в большинстве рассказов прослеживается тема сильных женщин. И это уже не маркетинг, я на самом деле так думаю. Потому что, с одной стороны, в России их много, с другой — они иногда не получают заслуженного одобрения и заслуженных прав. Как вы знаете, у нас развито домашнее насилие, да и общество во многом патриархальное. Слава богу, хотя бы в Москве и Петербурге с этим уже нет проблем — женщина может построить хорошую карьеру.
Но в целом, конечно, общество пока еще патриархально. Вот насколько могу, я с этим борюсь. И знаете, что интересно: из-за этого дисбаланса у российских женщин высокий уровень внутренней агрессии, и моя «Каренина» это показала. Конечно, это был некий вызов, китч, но я не ожидал, что героиня фильма, которая убивает Вронского, сажает мужа в тюрьму и так далее, получит такую поддержку у зрительниц. Значит, достали.
— То есть такая Каренина — это одна из череды ваших сильных героинь, а не реверанс современным трендам?
— Нет, нет. У меня как раз скептическое отношение к радикальному феминизму. Я считаю, что в этом направлении, особенно на Западе, есть достаточно серьезный перегиб. То есть когда ты подаешь руку или пальто, а на тебя ТАК смотрят, для меня это несколько странно. Поэтому, скажем так, я писал о сильных женщинах до того, как это стало мейнстримом.
— С женщинами разобрались. А что скажете по поводу того, что в своих рассказах вы регулярно затрагиваете довольно аморальные темы?
— Я бы назвал это некой борьбой с ханжеством, потому что мы живем по одним правилам, а пропагандируем другие. Кого ни послушаешь — у всех 20 лет счастливого брака. А с друзьями по душам поговоришь или просто с обычным человеком, то выясняется, что все далеко не так радужно.
Сериал, который мы сейчас снимаем, он про порно. А порноиндустрия —
это апофеоз ханжества, потому что 99% так или иначе смотрят порнографию, и 90% ее осуждают. И если спросить, готов ли ты, чтобы твоя жена или ребенок снимались в порно, все скажут «нет».
Вообще, уровень ханжества сегодня в обществе зашкаливает. Потому что, с одной стороны, доступны все, скажем так, возможности любого аморального поведения, но при этом мы пытаемся его осудить. С этим я борюсь по мере сил через рассказы и через героев, которые вызывают симпатию. Взять того же «Славика, не пи*ди» — это мошенник, плут, он абсолютно аморален, но он в этом симпатичен. Я пытаюсь как-то разделить действительно преступные, злые поступки и поступки, которые не совсем соответствуют уровню морали.
— И в вашей новой книжке «Девочка, которая всегда смеялась последней» тоже?
— Конечно. Там тот же самый Славик фигурирует в трех рассказах.
— А давайте мы что-то из этой книги возьмем к нам в журнал?
— Давайте заглавный рассказ.
— «Девочку»?
— Ее.
— Все, без проблем. Берем «Девочку», спасибо! Вопросов больше нет.
Рассказ Александра Цыпкина «Девочка, которая всегда смеялась последней» читайте здесь.
Фотографы Илья Ким, Мария Попова
