«Дюна: Часть вторая» всего неделю на экранах кинотеатров, но уже бьет все мыслимые и немыслимые рекорды. Фильм с Тимоти Шаламе, Зендеей, Флоренс Пью, Ребеккой Фергюсон, Кристофером Уокеном и Остином Батлером получил самые высокие оценки среди фильмом по мнению зрителей на агрегаторе рецензий Rotten Tomatoes (94%). Саму картину уже смело называют главным фильмом 2024 года, ну а актерскому составу и съемочной команде прочат Оскары следующего года. Сразу после премьеры фильма режиссер и соавтор сценария Дени Вильнёв встретился с журналистами, чтобы рассказать о том, как работал над фильмом, как был создан язык фременов, на котором говорит Хавьер Бардем, и о том, почему Пол Муад’Диб, герой Тимоте Шаламе – антигерой. Самые яркие моменты из беседы с режиссером записала Жанна Присяжная.
Расскажите о том, как работали над фильмом.
Мне было важно привлечь к съемкам сиквела как можно больше людей, которые работали над первой частью. Они знали все о мире, который мы только что создали. Для меня же это был первый раз, когда я вернулся в мир уже отснятого фильма, я никогда раньше этого не делал. А работа с одними и теми же членами съемочной команды значила, что все точно знали, к чему я стремлюсь, понимали мой эстетический и кинематографический словарь. Когда мы снимали первый фильм, нам казалось, что нам дали дополнительное время на то, чтобы представить, каким может быть будущее. Так что на тот момент вторая часть уже находилась в стадии разработки, но подготовка второй части была довольно напряженной, потому что мы были в сезоне наград, и работа была немного сжата по сравнению с процессом первой части. Когда мы работали над ней, у меня было больше времени для исследований. Благодаря этому у нас остались «заготовки». Так, например, мы заранее проработали поведение песчаного червя под солнцем или его эволюцию, его внешний вид, все взаимодействие… И все компьютерное программное обеспечение, которое нужно было разработать для первой части. Так что у нас на руках были все рабочие инструменты, мы знали, как это сделать, поэтому это позволило нам работать немного быстрее над «Дюной: Часть вторая». Именно поэтому я нацелился на то, чтобы фильм вышел в ноябре и фильм был готов вовремя.
«Дюна: Часть вторая» – это кинематографическое событие поколения, что-то, что стоит смотреть именно в кино и на большом экране, вы думали об этом при создании фильма?
Фильмы, которые вдохновили меня стать режиссером, позволяли мне погружаться в мир кино, благодаря им я смогу понять силу большого экрана. Я очень люблю ходить в кино и стараюсь снимать кино, которое может полностью продемонстрировать свою силу на большом экране. Так что все фильмы, которые я создавал, писал, снимал, монтировал – я всегда делал с мыслями о кинотеатре. И, конечно же, очень важен звук. В будущем телевизоры будут становиться все лучше и лучше, может быть даже появится какой-то продукт VR, который создаст экран на все поле зрения, но у этого не будет такого звука, который есть в кинотеатре, там не будет такого пространства, как в кино и такого воздуха, как в кино – все это в итоге помогает зрителям поверить в эту идею и создает такой сильный эффект. И я усердно работаю со своей командой, чтобы привнести как можно больше зрелищности в свои фильмы.
К слову об этом, при всей эпичности и зрелищности, в фильмах большая эмоциональная составляющая…
Все, что эпично и динамично, не так уж и сложно сделать. Гораздо тяжелее не упустить из виду интимные отношения, а точнее историю между Полом и Чани. Это сердце фильма, это правда картины, в их отношениях развернется вся драматургия фильма. Глазами Чани и Пола мы чувствуем политическое и культурное давление, угнетение… Я построил фильм, сосредоточив внимание на отношениях между ними. Я знал это и продолжал говорить своей команде: «Если мы не поверим в их отношения, у нас не будет фильма». И это было моей главной задачей на протяжении всей съемки – заботиться о них и быть как можно ближе к ним.
А как вам это удалось?
Я не знаю точно, как ответить на этот вопрос. Моя работа заключается в том, чтобы создать на съемке среду, которая будет как можно лучше способствовать концентрации и сосредоточенности, делать все для того, чтобы актер чувствовал себя в безопасности. Актеры много раз говорили мне, что атмосфера на моей съемочной площадке сравнима с инди-фильмом, а это означает, что вокруг камеры возникает чувство семейности, есть близость… Я пытаюсь защитить их и сделать так, чтобы они никогда не ощущали давления большой [голливудской] машины. Это моя работа, и у меня большие плечи, благодаря которым я могу справиться. Но я действительно стараюсь убедиться, что у них есть необходимое пространство, чтобы передать эмоции, которые мне нужно запечатлеть на камеру. Это одна из причин, по которой мы создали съемочные площадки так, чтобы актеры были окружены элементами или вещами, которые создают вокруг них эту реальность [Дюны]. Так они могут воспринимать все вокруг как должное, как часть реальности, тогда они могут просто сосредоточиться на своих отношениях и внутреннем развитии своих персонажей.
К слову об этом, а великолепная сцена, где Пол управляет червем, вышла именно так, как вы ее и задумывали?
Да, эта сцена в фильме – моя большая, искренняя и чистая радость. Именно так мне виделась эта сцена. Но при этом это была самая сложная вещь, которую я когда-либо пытался сделать. Это потребовало большой работы, чтобы добиться реалистичности картинки. Я хотел, чтобы моя мама поверила, что на песчаном черве можно ездить! Моя команда проделала колоссальный объем работы, чтобы воплотить это на экране. Но, к счастью, мы все знали, что студия очень верила в сцену и предоставила средства и инструменты, чтобы сделать это правильно.
А каково было создавать совершенно новый язык для фильма? Язык фременов?
Когда мы снимали первую часть, этот язык прозвучал совсем немного из уст персонажа Хавьера Бардема, Стилгара. Специально для фильма мы наняли специалиста по языку, лингвиста. Его зовут Дэвид Петерсон. Ранее он работал над «Игрой престолов» (создал язык дотраки — прим. Esquire Казахстан), а также над другими сериалами и фильмами, и он разработал язык, вдохновленный тем, что есть в книгах. Мы видим, что Фрэнк Герберт действительно включил в книгу некоторые фразы, и мы расширили этот язык в соответствии с написанными мною и Джоном Спейтсом диалогами. В итоге Дэвид создал полноценный язык с полным словарным запасом, с полным синтаксисом, грамматическими структурами и логикой.
Он учил актеров произношению, тому, как произносить каждое слово, логике каждого слова, значению каждого слова. Так что актеры действительно могли понять, что они говорят. И на съемочной площадке был тренер по диалекту, который их поправлял, чтобы убедиться, что все будут говорить с одинаковым акцентом, под одну и ту же тональность. И это было забавно, потому что все они ходили в школу фременов, все выучили язык, все свободно говорили на нем. Однажды, помню, я сказал: «Хорошо, снято! Это фантастика!». И Фабиан, преподаватель диалекта, подошел ко мне и сказал: «Да, но она неправильно произносит это слово». И я сказал: «Фабиан, пожалуйста, оставь это». Но нет, мне было очень трогательно видеть, насколько серьезно люди восприняли это. И я до сих пор в восторге! Когда я их слушаю, я чувствую, что это звучит как настоящий язык!
А каково было снова работать с вашим оператором Грегом Фрейзером («Изгой-один: Звёздные войны, Истории, «Мандалорец»)?
Да, мы оба понимали, что этот фильм будет гораздо более амбициозным. Первый фильм был более созерцательным, более медитативным. В первом фильме мы увидели мальчика, который открывает новую культуру, открывает новую планету и становится жертвой событий. Во втором фильме мальчик начинает действовать, становится мужчиной, становится бойцом. Это фильм о войне и тут другой ритм. Фильм более маскулинный, при просмотре зрители ощутят ту энергию, которую я искал в пустыне.
И язык камеры был специально найден в первой части, но, скажем так, в этом фильме больше энергии и более сильный темп. А что касается Грега, то, что мне очень нравится, это то, что он, как и я, не хотел идти на компромиссы. Мы использовали исключительно естественное освещение. Для меня это было очень важно, и я обратился к Грегу Фрейзеру, потому что мне нравится, как он использует солнечный свет. Но это создавало настоящую головоломку в графике, сцены в пустыне иногда снимали в разных местах и в зависимости от солнца, пейзажа и специфической драматичности. Когда мы снимали первый фильм, наша команда знала, что одна и та же сцена будет сниматься в двух разных локациях, но во второй части бывало 12 или 14 разных локаций.
Так возникла очень сложная головоломка… Это было испытанием для всех. Но я люблю вот так обманывать реальность. Было очень приятно увидеть окончательный результат в монтажной. Грег использовал программное обеспечение, которое помогало предсказать направление солнца. Я приведу пример. Если вы стреляете вокруг скалы и вокруг нее будет происходить боевая сцена, Грег в виртуальной среде запечатлеет скалу и всю топографию вокруг, а затем поместит это в компьютер и рассчитает угол наклона солнца по данным 3 ноября. Солнце будет там в 9:45. Нам нужно приземлиться там в 9:13, чтобы поставить там камеру в правильном положении, чтобы солнце было под углом 15 градусов…
Ого, это целая наука от кино!
Это правда, что Грег — потрясающий художник, но он также и учёный. Он любит технологии, он старается продвигать новые технологии и любит использовать новые инструменты.
Одна из классических тем фильма – это вечная борьба добра и зла…
Я стараюсь привнести на экран какой-то нюанс. Все не черное и белое, есть нюансы. Зло в чистом виде существует, но оно встречается редко. В большинстве случаев это вопрос перспективы. И, конечно же, никто не усомнится в том, что Барон Харконнен — зло. Но возьмем такого персонажа, как Император. Он зажат в политической игре и принимает очень плохие решения. Но является ли он чистым злом? Я не уверен в этом. Он технократ и трус. Словом, я всегда пытаюсь привнести внести немного нюансов.
И что важно, когда Фрэнк Герберт писал первую книгу, у него были очень точные намерения. Он хотел, чтобы книга воспринималась как предостерегающая история, предупреждение против мессианских деятелей. И он был разочарован тем, как книга была воспринята после ее выхода. Он хотел, чтобы Пол был антигероем. Поэтому, чтобы исправить эту точку зрения, это восприятие, он написал вторую книгу под названием «Мессия Дюны», небольшую книгу, которая является своего рода эпилогом и пытается исправить восприятие первой книги. И я знаю, что пытаюсь приблизить эту адаптацию к первоначальным намерениям Фрэнка Герберта, а именно: фильм является предупреждением. Пол становится тем, кого он осуждал, он предал народ…
И насполедок, как вы думаете, почему «Дюна» так любима читателями и зрителями?
Я думаю, что эта лихорадка поиска идентичности – это нечто весьма трогательное. Мальчик наконец обретет дом и укрепит свою идентичность в другой культуре. Я думаю, это что-то очень красивое и очень трогательное. Это также книга, которая вселяет много надежды в силу человеческого духа… И это необязательно исследование фильма, но в книге идея в том, что искусственный интеллект запрещен, человеческий дух должен торжествовать. Идея состоит в том, чтобы улучшить человечество, а не машины. Это послание надежды, и, я думаю, весьма мощное. Кроме того, это исследования влияния экосистемы на человека и того, как нам следует восстановить это понятие, священное качество наших отношений с природой. Вместо того, чтобы пытаться доминировать над природой, надо быть в гармонии с ней и уважать ее так, как это делают фремены, я думаю, это очень важно для молодежи.
Автор: Жанна Присяжная
