Я сознательно отовсюду поуходил. Как-то скучно стало и на телеке, и в театре. Хоть у меня и были щадящие контракты, не то чтобы я перерабатывал. Но все равно оставалось ощущение, что я связан какими-то обязательствами. И я прервал все это. Четвертый год пошел, а я нисколько об этом не жалею.
Я все сыграл в свое время. Калигулу – в возрасте Калигулы, когда он был императором. Сальери – на четвертом десятке. «Падение» в пятьдесят перестал играть.
Когда мне предложили роль Джорджа Гершвина в спектакле «Зовите меня Джордж», я сначала обрадовался, а потом насторожился: худо-бедно его биографию я знал и понимал, что я если не в два раза, то уже на очень много лет его старше. Ему тридцати восьми лет хватило, чтобы сделать в музыке то, что он сделал.
Если есть возможность на сцене петь и танцевать, я всегда делаю это с удовольствием.
В «Зовите меня Джордж» я сначала пятьдесят секунд танцую, а потом сорок пять минут дыхание перевожу.
В старики себя не записываю. Я не пожилой, но поживший мужчина. Тупой арифметический прикид: прожил я, скорее всего, больше, чем мне осталось.
Я принимаю участие только в том, что доставляет мне удовольствие. Без насилия над собой.
Три раза я побыл режиссером – удовольствие мне это не доставило.
У меня с 2000 года повелось: как я кастинг прошел на «Кто возьмет миллион?», так с тех пор с разной периодичностью веду различные интеллектуальные игры.
Ведешь интеллектуальную игру – значит, интеллектуал. Пять лет вел кулинарную программу – значит, гурман. На самом деле все не так.
В то время когда я вел кулинарную программу, меня однажды застукали в кулинарии с пакетом мороженых пельменей. На смех подняли: всю страну учит, как быстро и вкусно готовить, а сам пельмени покупает.
Я не то что не интеллектуал, я даже малообразованным себя считаю.
Меня зовут читать «Тотальный диктант», и слава богу. Потому что если бы я сел его писать, раскрыл бы собственную безграмотность.
Лет пятнадцать у меня дома телевизора просто нет. Я перестал его смотреть, еще работая на телевидении.
В «Фейсбуке» если выкладываю один-два поста в неделю – это уже много. В обсуждениях участвую, шутки в свой адрес поддерживаю, но если вижу, что под моими постами кто-то пытается хайп устроить, просто игнорирую. «Круговорот говна в природе» меня не интересует.
Иногда хочется написать какие-то провокационные вещи, но я их придерживаю и читаю со сцены в своем проекте «Со-общение». Такие темы, от которых все вспухает: национальный вопрос, государственная независимость, патриотизм.
Я человек с устоявшейся гражданской позицией, но активным меня, наверное, нельзя назвать. На баррикады точно не полезу. И сам не пойду, и за собой никого звать не буду.
Не могу сказать, что дружил, но близко был знаком с людьми из высших эшелонов власти. Меня приглашали в избирательные кампании, на митинги. Всегда отказывался: я в политике некомпетентен и не могу предлагать другим людям то, в чем не разбираюсь. У меня совесть есть, в конце концов.
Был период, когда я с удовольствием наперегонки в этом говне плавал. В эпоху гласности, когда газеты уже стали желтее желтых, это на нас выплеснулось, и я это все читал. Ни одной умной книжки за несколько лет не прочел. Тогда было все равно, что вранье, что нет: все плохо, в какой ужасной стране мы живем. И я понял, что дальше так жить не могу. Не могу жить в ненависти. Мне любить надо.
Я выступаю за искреннюю, чистую любовь к тому месту, где живу.
Всех существующих конфессий я сознательно сторонюсь. У меня и в «Фейсбуке» на страничке написано: язычник.
Бог есть любовь. Мне больше ничего не надо знать.
В те трагичные дни после смерти Дениса Тена я написал только одну фразу. Цитату из Камю, из моего моноспектакля «Падение»: «Мученикам, дорогой друг, надо выбирать между забвением, насмешками или использованием их смерти в каких-нибудь целях».
У меня очень рано не стало отца. Мне было всего шестнадцать, когда погиб папа, и у меня к похоронам отношение такое – снова процитирую Камю: «Я этот цирк с детства не выношу».
Такое кудахтанье устраивается на человеческом горе, я не участник этого шоу. Я еще и поэтому за язычество: тихо обложили дровами, во дворе сожгли, и чтобы никто не видел и не слышал. Вот я умру тихо.
К политическому театру я никак не отношусь. Политизированный театр – это штука всегда манипулятивная.
Театр нужен, чтобы запускать не инстинктивные реакции, а мыслительные процессы.
Мне почти пятьдесят пять, мне уже можно быть нескромным. Я очень много вещей делал, которых никто в нашей стране не делал до меня никогда. И я собираюсь эту планку держать.
Однажды с Борисом Николаевичем Преображенским (казахстанский режиссер, театральный педагог, основатель театра «Новая сцена». – Esquire) мы в театре сидели, выпивали, целую бутылку приговорили. Он был во многих вещах откровенен, а тут еще, под алкоголем может быть, мне признался. «Я могу возненавидеть артиста за успех в моем собственном спектакле», – такую штуку сказал. Мне даже в голову бы такое не пришло.
Я всегда коллектива сторонился. Не зря же говорят: серпентарий единомышленников.
Я тщеславный. А в нашей профессии без этого нельзя.
Все хотят на рампе стоять по колено в цветах под крики «браво». Если тебя раздражают слава и популярность, зачем ты пошел в нашу профессию? Пришел в театральный вуз поступать, потому что всю жизнь мечтал играть третьего гриба во втором составе?
Я самолюбивый, но не самовлюбленный.
Без моего ведома дочь мне завела страницу в «Инстаграме». Сказала: что ты как старый дурак без «Инстаграма»? Я от него и пароль не помню.
Мы с дочерью то убить готовы друг друга, то любим насмерть. Все время пограничное состояние. Она похожа на меня: точно не физик – лирик. И тоже хочет пройти узенькой тропкой отца: не имея профессионального образования, протиснуться в театр.
Я первое в жизни высшее образование, режиссерское, получил к пятидесятилетию – сделал себе подарок. Маме в Павлодар диплом отвез. Она у меня человек старой закалки, ей было важно.
Про то, почему отпустил бороду, я отшучиваюсь обычно. «Вы так имидж поменяли, что случилось?» – «Станок сломался!» Потому что повод не могу сформулировать. Частично потому, что ушел из театра и с телевидения и просто смог это себе позволить. Кто бы меня в эфир такого пустил.
Меня всегда из огня да в полымя бросает. Что я со своей внешностью только не делал. Устаешь от одного и того же изображения в зеркале.
На меня всегда смотрели, сворачивая шеи до хруста. Сейчас уже в связи с возрастом, наверное. Кому-то кажется неприличным, что такой седовласый муж – с серьгами и в феньках.
Молодежь прикалывается: «Евгений, вы такой на стиле». А недавно в сумерках ловил такси, останавливается мужик: «Дед, тебе куда? Ой, Евгений, здравствуйте!»
записала Ольга Малышева
фотограф Илья Ким
