7 лет в одном из ведущих танцтеатров СНГ, номинация «Золотая маска» за лучшую мужскую роль в современном танце и авторские проекты – с таким багажом Антон Шмаков приехал этой осенью в Казахстан. Пройдя путь от любителя до признанного профессионала, 35-летний танцор сменил Екатеринбург на Алматы, где стал хореографом пластического спектакля о восточных женщинах и худруком танцлаборатории Jolda.
О переезде
Я принимаю факт смерти, но у меня не было никакого желания становиться жертвой ситуации, каких-то людей и чужих смыслов. Атмосфера внутри страны начала меня гасить. На последних спектаклях я чувствовал, что мыслями где-то летаю, а мое тело просто бегает по сцене. Также и зрители – мы все впали в какое-то гнетущее состояние, которое ухудшается с каждым днем.
Лягушку варят постепенно… Поначалу ей кайфово, и она не выскакивает, как если бы ее сразу кинули в кипяток. Людей тоже потихоньку варят, и они приспосабливаются к ситуации. В сентябре вода достаточно нагрелась, и я понял, что проиграю, если останусь.
Самые крутые события в моей жизни происходили, когда я их не планировал. Все идет так, как должно быть. У меня нет какой-то обиды или негодования. Сложности из-за переезда испытывают многие, но я их принимаю и очень счастлив, что попал в среду, где могу проявляться и приносить пользу.
О Казахстане
Приехав в Алматы, я разослал свое резюме всем, кого знаю. Через пару дней мне предложили работу в школе Open Ballet. Там мы придумали пятичасовой интенсив для профессиональных танцоров, куда пришел Франк и позвал меня в проект Leila в качестве хореографа и танцовщика.
Премьера спектакля о восточных женщинах состоялась этим летом, и зрители его тепло приняли. История получила развитие, и появился запрос на новую хореографию. Еще до приезда в Казахстан мне очень нравилась восточная культура с ее традициями, ритуалами и универсальными архетипами. Это огромный резервуар энергии, с которым хочется работать.
Мне нравится честность и красота в людях, которых я здесь встречаю. Это подарок, что я могу говорить здесь на своем языке и со мной согласны на нем разговаривать.
Есть ощущение, что я проведу в Казахстане много времени, и у меня зреет новый проект. Для него уже собралась команда, включая композитора, художника по костюмам, продюсера и группы танцовщиков. Премьеру нового спектакля планируем на февраль-март следующего года.
О театре и танце
Меня с детства увлекали истории, но танцев в моем поле вообще не было. В районе, где я жил, был только футбол, карате и лыжи зимой. Помню, сижу на кухне с родителями, и мама говорит: ну, может быть, на бальные танцы его отдать. А батя ей отвечает: да у него слуха нет. Что-то по столу постучал, чтобы я повторил ритм, но получилось неубедительно.
По образованию я учитель истории и права. Курсе на третьем я дружил с одной девушкой, ходившей на сальсу. А сам занимался рукопашным и почему-то думал, что нормальные пацаны не танцуют. Решил как-то проводить девушку после занятий, и, пока ее ждал, согласился попробовать потанцевать. Так и увлекся.
После универа я год отслужил в армии и даже думал о военной карьере, но быстро понял, что это не мое. Мне хотелось вернуться к танцам, что я и сделал. Потом преподавал сальсу и познакомился с контемпом, благодаря которому понял, чем хочу дальше заниматься.
Пару лет я тренировался сам. Моя подруга работала в ДК, где мы собирались каждый день и занимались самоподготовкой. Еще в Новосибирске был классный фестиваль «Танц-отель», куда привозили танцоров со всего мира. Чему-то набрался там. Поставив номер, мы поехали с ним в столицу российского танцтеатра – Екатеринбург. Там это направление развивается с конца 80-х годов и ярко представлено по сей день. Узнав про кастинг в театр современной хореографии «Провинциальные танцы», я подал заявку и прошел.
Выражая смыслы через пластику, танцовщик в каждый момент находится в задаче. Его сознание, фокус внимания и тело работают как система. Например, в спектакле «Имаго-ловушка», награжденном «Золотой маской», мы использовали суставную пластику, имитируя движения насекомых.
Танцтеатр для меня – это атмосфера, которая рождается ясностью мысли режиссера, хореографа и танцовщика. Оно позволяет испытать ощущение присутствия, когда устраняется дихотомия между духом и телом.
Выражать себя через движения – это то, чем я не могу не заниматься. Особенно мне интересно высказываться о внутреннем мире человека, чувствах, отношениях. Как и о том, что не проявлено. Так меня очень занимала тема перерождений, что человек может одновременно находится в нескольких временах и пространствах.
Театр напоминает заповедник — вроде важен и поддерживается государством, но если тигр сбегает, его либо усыпляют, либо возвращают обратно. При этом мы такие же люди, как и все. У нас есть семьи, мы ходим в магазины. Встретив меня на улице, можно подумать, что я программист. И все же мне важно, чтобы происходящее на сцене как-то воздействовало на ту реальность, которая происходит здесь и сейчас.
В танцтеатре не только танцуют. Иногда в нем разговаривают, играют музыку и работают с предметами. Профессиональным вызовом для меня стала главная роль в Макбете. От меня требовалось выдержать некий пафос в отдельных сценах. Например, когда убиваешь короля или на полном серьезе кричишь. Громко заорать у меня сначала не получалось и быть жестким тоже. Чтобы сыграть шекспировскую трагедию в XXI веке, мне пришлось трансформироваться и приземлиться. Это было сложно и прекрасно.
Танец – это не психотерапия, но в том числе и она. На сцене ты можешь быть кем-угодно, и твой диапазон неотделим от жизни. Если не умеешь проявлять гнев или тонко чувствовать тело другого человека, сделать это честно на сцене не получится. Расширяя сценический диапазон, дополняешь жизненный и наоборот.
Текст: Роман Лукьянчиков
Фото: Жанна Туленды, Данияр Садыков
