Рашид Абдуллаев, полковник в отставке
В 1979 году после окончания Свердловского высшего военно-политического танко-артиллерийского училища я служил в Туркмении, в приграничном Тедженте. Пока в мае меня неожиданно не перевели в Чирчик, небольшой город под Ташкентом. Я радовался тому, что теперь служба рядом с домом, но по уровню стресса и физического напряжения эти учения не были похожи ни на что другое. А ведь кроме Свердловска за моими плечами были годы учебы в суворовском училище. Я привык ко многому.
Остальные офицеры и солдаты в батальоне были, как и я, новоприбывшие, то есть переведенные из других мест. Сначала нам ничего не объясняли, но было ясно: нас готовят к чему-то серьезному.
Подозрения подтвердила выданная всем афганская форма, помню, она не понравилась мне: сотканная из верблюжьей шерсти одежда была колючей, слишком теплой, да и выглядела смешно.
Молодые и жизнерадостные, мы долго шутили друг над другом. А вот новенькие итальянские ботинки пришлись всем по вкусу, они были гораздо лучше, чем советские кирзовые сапоги.
В конце мая нам сообщили кое-какие подробности предстоящей операции. И объявили главную цель – взятие штурмом дворца и свержение президента Афганистана Хафизуллы Амина. Нас было 537 человек – супербатальон, состоявший во многом из офицеров, выпускников лучших советских вузов.
Нас назвали мусульманский батальон, потому что он состоял на 70% из узбеков, на 20% из таджиков и на 10% из туркмен. Ну еще было два-три казаха, узкие специалисты из Шымкента.
И один славянский взвод – ЗСУ-4, укомплектованный из русских, украинцев и белорусов.
Людей собирали со всего Советского Союза, в первую очередь из дивизий ВДВ; в мою роту БМП брали из учебок – Отар, Ашхабад. Мотострелковые войска – это механики, водители, наводчики, операторы. И, конечно, спецназ. Командиры – выпускники разведывательных факультетов Киевского училища. Все мы быстро нашли общий язык, обстановка отличалась от общевойсковой, все-таки уровень людей был отборный. И операция при всей необычности и авантюрности будоражила воображение.
Учения, как я заметил выше, проходили на пределе человеческих возможностей. Об интенсивности можно судить по такому факту: за полгода мы израсходовали боеприпасов и других ресурсов, рассчитанных на четыре года обыкновенной подготовки. Нам предоставили все возможности: полигоны, орудия, техника – в неограниченном количестве. Работа шла под кураторством главного управления с личного указания начальника Генерального штаба маршала Агаркова.
Так почему все-таки одни узбеки, таджики, туркмены, казахи? Почему мусульманский батальон? Ответ на поверхности. Нужны были люди, которые выглядят, говорят и, может быть, в чем-то думают, как афганцы. Мусульманский батальон должен был слиться с местностью, потому что мы шли не на открытую войну, а на диверсионную операцию.
На нас надели форму афганской национальной гвардии, мы шли на дворец как взбунтовавшиеся афганские солдаты и в случае провала должны были остаться там, погибнуть в безвестности на чужой земле.
На этот счет придумали целую легенду. Наши родные никогда бы ни о чем не узнали. С самого начала только несколько командиров были посвящены в план Б – если что-то пойдет не так, уничтожить весь батальон. Сам я услышал об этом за десять минут до начала штурма от генерала Дроздова, он так и сказал: «Если не выполним операцию, никто живым в Союз не вернется». Миссия по зачистке следов, то есть нас, возлагалась на десантников Витебской дивизии, в числе которой служил мой друг и однокашник по свердловскому училищу Алексей Жеркало.
Забегая вперед скажу: несмотря на то, что операция была выполнена, произошла ошибка, и по нам открыли огонь свои же. Десантники 3-го батальона 105-й дивизии 345-го полка вышли на нас, и мы в течение 40-50 минут вели с ними бой. Целых два часа по нам била тяжелая артиллерия. Что произошло? – обычная перестраховка. Они не получили приказа «отставить». Они думали, перед ними враги. Так, уже после Нового года, 3 января 1980-го, мне рассказывал друг: «Нам сказали, это взбунтовавшийся батальон национальной гвардии, который захватил власть, и его надо уничтожить.» Мы же в форме национальной гвардии – нас видят в прицел и стреляют как в противника.
И я как замполит дал команду стрелять в ответ, мы не собирались умирать как жертвенное мясо. Хотя это был огонь в полсилы, иначе от витебского батальона не осталось бы ничего в течение десяти минут. Мы бы его разгромили и сожгли.
А сам дворец президента Амина Тадж-Бек мы взяли за сорок минут. Впереди шли бойцы спецподразделения КГБ «Гром», двадцать семь человек. Мусульманский батальон внутрь дворца заходить не должен был, но охрана президента оказала неожиданно отчаянное сопротивление, и нам приказали штурмовать.
Бой во дворце был жестоким. Если из помещения никто не выходил с поднятыми руками, мы выбивали двери и бросали в комнату гранаты. Затем – очередь из автоматов. Все разложилось на множество групповых и индивидуальных схваток. Повсюду были разбросаны части тел: руки, ноги, головы, обезображенные трупы. Каждый из защитников диктатора выбирал свою судьбу сам – кто хотел, сдавался и оставался жив, другие погибали.
А мне довелось увидеть Амина мертвым. Я поднялся на второй этаж вместе с рядовыми Уралом Астановым, Рифкатом Эшонкуловым и сержантом Джумаевым. Бой еще продолжался, но где-то выше. К нам подошли двое из группы КГБ, я даже помню их фамилии, по-моему, Козлов и Карпухин. Один из них, указав за стойку бара, произнес: «Там Амин». Заглянув, мы увидели труп мужчины.
Хафизулла Амин лежал в серых трусах в полоску и белой майке, головой к проходу в бар, видно, его тело за ноги затащили за стойку. На теле – многочисленные ранения, одно большое осколочное в левое плечо.
Когда я и Эшонкулов начали вытаскивать труп из-за стойки, его левая рука, за которую я взялся, почти оторвалась. На ней были золотые часы «Сейко». Один из кэгэбэшников предложил мне взять их на память в качестве трофея. Но я отказался.
Записала Айсана Бейсенбаева
Впервые данный материал был опубликован в журнале Esquire в 2014 году.