Известный фотограф Умида Ахмедова, снимающая по заказу Радио Аззатык фотопроект о жизни казахов в Узбекистане, подготовила для Esquire.kz репортаж из казахского села Болгали.
— Маленький Казахстан! – иронично сказал мужчина в повозке, набитой сеном, увидев меня с фотоаппаратом. Конь повел головой в мою сторону, фыркнул, повел ушами, и они с хозяином неспешно поехали дальше. Жители казахского кишлака Болгали заготавливают на зиму сено.
Болгали находится в сорока километрах от Ташкента, местные живут за счет домашнего скота и немного – садоводства.
Раньше я часто проезжала мимо по пути в Ферганскую долину, он стоит прямо на дороге, вытянувшись вдоль нее аккуратным полукольцом. Знала, что там живут казахи, но никогда не останавливалась, а было интересно, учитывая мой бэкграунд. В детстве я с отцом-врачом объездила почти все казахские села Ташкентской области и съела там бесчисленное количество румяных баурсаков.
Болгали я все-таки посмотрела, и не проездом, а внимательно, в объектив фотокамеры. Этому помог фотопроект, посвященный жизни узбекских казахов. Приехала, вооружившись рекомендациями Казахского культурного центра, иначе снимать в Узбекистане сейчас невозможно: люди боятся всего на свете, особенно человека с камерой и интернетом.
Во дворе первого дома, куда я вошла наугад, пожилая женщина стирала что-то ярко-красное.
— Келин кани? Где невестка? – пошутила я.
Женщину звали Зурие-апа, родилась и выросла в Болгали, что бывает редко, зачастую девушки покидают родные места, тем более у казахов с их табу на родственные браки. Но Зурие-апа повезло: она полюбила и вышла замуж за местного парня и уезжать от родных ей не пришлось. А еще у нее была сестра-близнец Фатима, умершая в младенчестве.
Между тем я перешла к делу.
Сказала, что ищу дом Туракул-ака, мужа старшей сестры председателя Казахского культурного центра. «Туракул умер давно, а жена его живет в городе», – разочаровала меня Зурие-апа.
Но я не отставала: «Наверное, есть кто-то в доме?» И Зурие-апа повела меня к брату Туракула-ака Амиркулу.
Который оказался мужчиной под шестьдесят. Когда мы пришли, он сидел с внуком. Принял нас радушно, мы разговорились, и постепенно на наши громкие голоса потянулись соседки, потом появились три невестки. Я первый раз видела, как казахская невестка делает поклон: каждому кто был старше нее, родственникам мужа – более глубокий. Глядя на них, я подумала, что обязательно сделаю отдельную серию, посвященную именно казахским невесткам.
Я много их видела, пока работала над проектом. Сколько ни встречала, они улыбаются и молчат.
— Они вообще-то разговаривают? – спросила я, улыбнувшись.
— Да наши невестушки без мужчин, — игриво пошутила в ответ соседка на казахском.
Разговор вообще постоянно переходил то на узбекский, то на казахский.
А без мужчин молодые невестушки остались, потому что все три сына Амиркула уехали на заработки в Казахстан, двое уехали, только-только поженившись, чуть ли не на следующий день после свадьбы.
В маленьком кишлаке примерно 300-400 семей отправили сыновей, мужей, братьев на заработки к соседям. Миграция не такая массовая, как в пустыне Навоинской области, но значительная.
Большая трасса под боком весьма практична для Болгали, также неплохую службу оказывает сакральное место – мавзолей Шоабдумалика, суфия, последователя Ахмада Яссави, жившего здесь в 12-13 веках. Его часто посещают паломники, считай туристы, а это означает возможность так или иначе заработать. Мавзолей находится не в самом Болгали, а поблизости, но именно болгалийцы смотрят и ухаживают за местом.
Подъехав, мы застали там одного человека по имени Небматилло, который оказался местным жителем, на удивление начитанным и интеллигентным. Небматилло просветил нас по части истории сакральных мест, рассказал много интересного. На мое замечание, что людей при святых местах называют шейхами и это не совсем верно, сказал, что правильней говорить «чирокчи» – тот, кто освещает или светит место.
От него мы узнали и историю названия Болгали: «Когда -то здесь жил мастер, делавший болга (молоток), но также сюда часто приезжали казахи из другого региона, из рода болгали, поэтому существует две версии происхождения названия». Этот вопрос так увлек нас с Небматулло, что мы проговорили целый час.
Между тем зной понемногу убывал, летнее солнце клонилось к закату. Я пошла в сторону кладбища, поднялась и удивилась, увидев на холмистых могилах посуду – бесчисленные кисешки, пиалушки, тарелочки.
Я-то думала, что традиция ставить посуду на могилках существует только в моем родном Паркенте (район под Ташкентом). Вот откуда пошло, подумала я – или это от нас пришло сюда? Кто знает, хотя мои паркентцы не казахи, но у нас много следов казахского языка и похожих обрядов. Люди веками жили бок о бок, не разберешься, кто и что у кого перенял.
Я очень люблю такие поездки за такие вот внезапные озарения – забытая и обнаруженная вновь бытовая магия.
Наступил вечер, фоторепортаж отснят, можно было возвращаться в Ташкент. Но я решила дождаться возвращения с пастбища сельского стада. С детства люблю летние вечера в кишлаках: беготню встречающей детворы, мычание коров – сытых, беспокойных, изнемогающих от тяжести вымени, полного молока.
Вот и сейчас народ оживился, хозяйки начали пристально вглядываться в плотную гурьбу идущих еще вдалеке животных, дети повыскакивали и встали у арыка…
Появились длинные тени, закат багровел, снимать было необычайно приятно.
Автор: Умида Ахмедова, фотограф, Узбекистан
