Композитор, дирижер, ушел из жизни 29 марта 2020 года в возрасте 86 лет
Иллюстрация: shutterstock.com/ Janusz Pienkowski
Наше поколение закрыло за собой дверь.
У меня классическое музыкальное образование, и для меня это очень важно. Я прошел все ступени, с пяти лет обучаясь игре на скрипке. Скрипачом я мечтал стать с детства, и у меня довольно неплохо получалось, но, когда мне было двадцать лет, я бросил скрипку.
Творческий путь композитора, как и любого другого творца, — это лабиринт, поиск дорог, иногда скрытых от глаз.
Всегда есть что-то толкающее человека не останавливаться на достигнутом, а искать дальше и дальше. Причем искать не только впереди, но и позади. Нельзя слишком удаляться от истоков, из которых мы черпаем.
Отец мой был католиком, греком, рожденным в польской Украине, близ Ивано-Франковска, бабушка была армянкой и принадлежала к григорианской церкви, дед – немцем по происхождению… Поэтому я открыт всем культурам, интересуюсь сакральной музыкой на всех уровнях и не скрываю, что sacrum для меня куда важнее, чем profanum.
Я левша. В детстве меня, как это было принято, пытались переучить: дед сказал, что слева живет дьявол, да и в школе заставляли писать правой рукой. Я вырос двуруким, но палочку все-таки предпочитаю держать в левой.
Я всегда интересовался древним искусством, архитектурой, литературой. Мои отец и дед были образованными людьми, знали греческий и латынь, в нашем доме была обширная библиотека, и у меня была возможность познакомиться со многими книгами.
Когда началась Вторая мировая война, мне было всего пять, но я все помню. Все еще помню. И хочу, чтобы другие помнили тоже.
Мой музыкальный язык неоднократно менялся. С самого начала я находился под влиянием великой традиции Баха и Бетховена.
Для меня главным импульсом стала работа в студии электронной музыки, которая возникла в Варшаве еще в 1950-х годах. Я слушал много музыки, причем такой, какую раньше не мог себе даже вообразить. Именно из-за этого я заинтересовался авангардом. Так появились мои первые по-настоящему авангардные сочинения: «Флуоресценции», «Анакласис», «Полиморфия», «Плач по жертвам Хиросимы».
Основой для «Полиморфии» послужила моя электрокардиограмма. Моего сердца.
Я хотел быть другим среди других. Играть мою музыку было сложно. Некоторые оркестры бунтовали.
Я просто вижу музыку.
Слушать классическую музыку — это как читать философские трактаты.
В 1959 году я очень хотел победить на всепольском конкурсе молодых композиторов, потому что наградой была поездка за границу. Я представил на конкурс сразу три сочинения: «Строфы», «Эманации» и «Псалмы Давидовы». Одну партитуру написал правой рукой, другую левой, а третью дал переписать своему товарищу, чтобы везде почерк был разный. Благо работы были анонимными. И представляете, я тогда все премии взял!
Когда я был молод, мне хотелось разрушать. Сегодня же хочется объять все в форму. И в тот момент, когда эта чистая форма уже существует, я начинаю подкладывать под нее музыку.
В 1972 году я купил в Люславице, в 80 километрах от Кракова, дворец XVIII века. Купил его вместе с землей, отреставрировал и стал высаживать деревья самых разных сортов. Сейчас у меня на 32 гектарах располагаются 1800 сортов деревьев. Создание сада для меня сродни созданию музыкальной партитуры. Сад – это математизированная природа, а музыка – математизированная эмоция.
Я годами жил в Австрии, в США, в Швейцарии, но одной ногой всегда оставался в Польше.
Был период, когда я занимался самыми разными вещами, в том числе такими, которые мне самому претили. Но я должен был доказать, что у меня есть индивидуальность, что я пишу музыку, какой никто другой не напишет. Многие из тех, кто пошел за авангардом, не осмелились вернуться назад. А я осмелился.
Невозможно писать музыку, не испытывая никакого влияния.
Стэнли Кубрик взял для своего фильма «Сияние» фрагменты нескольких моих произведений. Разве можно отказать такому мастеру?
Женщина-дирижер? Почему бы и нет? Современные женщины делают все то, что прежде делали мужчины. В музыке, на мой взгляд, вообще не существует гендерных различий.
Я не оставляю в своих произведениях никакой свободы для исполнителя, поэтому репетиции для меня очень важны.
Мне кажется, сближение популярной музыки (в этом понятии сегодня заключено все, даже народная музыка) с классической пойдет на пользу. Они учатся у нас, а мы у них.
За мою долгую жизнь я много чего сказал такого, чего не повторил бы сегодня.
Нельзя идти по прямой дороге, нужно всегда искать новые повороты. Я всю жизнь иду по лабиринту, это для меня очень символично.
Не исключено, что если бы я начинал свою жизнь сейчас, то стал бы не композитором, а садовником.
Из публичных выступлений
