В феврале исполняется 53 года со дня рождения Курта Кобейна. Esquire разобрался в его мыслях, вещах и музыкальных наследниках.
Фото: Джофф Мур
Курт Кобейн, лидер одной из самых одаренных и перспективных рок-групп Nirvana, – мертв. И это все, что известно на данный момент. Тело было найдено в пятницу утром в его доме в Сиэтле. Он скончался, по всей видимости, от выстрела в голову из дробовика. Полиция нашла возможную предсмертную записку, но еще не раскрыла ее содержимое. Кобейну было 27. Как сообщила его мать, она разыскивала его последние шесть дней. Los Angeles Times напечатала в среду, что Nirvana распадается, а Кобейну пришлось уехать в реабилитационный центр.
Так, довольно сухо, сообщил зрителям MTV о суициде Курта Кобейна другой Курт, Лодер, ведущий телеканала. О чем Лодер не стал сообщать, так именно о том, как Кобейн в последнее время относился к MTV, Los Angeles Times и прочим «источникам, близким к группе», – он их попросту ненавидел. Медиа вовсю пытались подловить его на чем-то из ряда вон выходящем, приписывая, например, развод родителей к одной из причин, из-за которых он стал тем, кем стал.
Это случилось давно: его родители развелись, когда ему было девять. В предсмертной записке он напишет: «Первые семь лет моей жизни были невероятными, потрясающими, настоящими. Это было не что иное, как абсолютная, чистая радость… Когда же мне исполнилось семь, я стал испытывать ненависть по отношению ко всем людям на земле». Странным образом именно в это время тетя подарила ему гавайскую слайд-гитару и усилитель (по другим источникам – барабаны). С детством Кобейна вообще много несовпадений, но одно ясно точно: он стал более настороженно относиться к миру, когда заинтересовался музыкой по-настоящему.
Эту Yamaha FG-450 Кобейн украсил наклейками и посвящением своей любимой рок-группе Breeders.
В конце документального фильма «Чертов монтаж», вышедшего в свет два года назад, зрителю показывают все, что осталось от Кобейна, – его вещи, хранящиеся сейчас на складе: любимые пластинки, куча пленки с видео, аудио и фото. Из этого можно составить достаточно полный портрет Курта. К нему, правда, мало что добавят марки гитар, на которых он играл; болезни, от которых он страдал, и первые версии текстов будущих хитов. Хотя тот факт, что в Smells Like Teen Spirit сначала должно было петься: Oh no, I know a dirty word, ничего не скажет о нем как о человеке. Тексты песен вообще скорее бессильны. О них он отзывался довольно парадоксально: «Когда я говорю «я» в песне, это не всегда значит, что этот человек и есть я, но и не всегда значит, что я просто рассказчик какой-то истории». От прямых параллелей со своей жизнью он отказывался и во время записи последнего альбома In Utero. При этом было совершенно понятно, что на дебютном Bleach Курт вполне недвусмысленно восставал против опостылевших ему реднеков и среднего класса.
Nirvana была одной из первых (если не первой) мейнстрим-группой, направленной против мейнстрима: Кобейн считал себя человеком, который должен прорваться в систему, чтобы взорвать ее изнутри. При этом он вполне отдавал себе отчет в том, что это, скорее всего, принесет славу. Его коллеги по группе говорили: «Если он отвечал в интервью, что с детства хотел быть знаменитым, то не шутил. Его раздирали именно такие противоречия: своим примером он хотел показать, можно ли быть одновременно знаменитым и делать все так, как ты хочешь. Как показала история (и как подтвердил сам Кобейн в предсмертной записке), нет, это невозможно. Каждый самостоятельный шаг группы – будь то запись альбома или съемка видеоклипа – подхватывает машина в виде лейбла-гиганта, который навязывает свои правила большой игры.
Кобейн писал стихи на всем, что было под рукой. Строки для Frances Farmer Will Have Her Revenge On Seattle он записал на гитаре, которую потом же и разбил.
Кобейн нравился публике тем, что он был с ней честен: даже если пел про чужую боль, он на время делал ее своей. В этом не было театральности, не было излишеств, просто он был человеком с большой долей эмпатии – подростки, конечно, сначала отмечали его бунтарство, а уже после видели в нем гениального мелодиста (не зря он любил The Beatles, и особенно Леннона). Кто был с ним рядом, говорили, что главной его проблемой была восприимчивость. Ему бы одновременно понравилось жить в современной Америке, и он бы так же испугался перемен: как фанат хип-хопа он явно приветствовал бы движение Black Lives Matter, как товарищ девушек из движения riot grrrl, от которого он, впрочем, дистанцировался по личным причинам, его точно обрадовала бы новая феминистская волна. Как человек, который считал дефиницию «правый» синонимом терроризма, он со своими друзьями переживал бы приход к власти Трампа. Другое дело, что история не знает сослагательного наклонения, и все эти «бы» ни к чему: Курт Кобейн явно не застал бы 2016 год. Просто потому, что история не могла сложиться иначе – он не представлял жизни без музыки, но и от музыки тоже устал. Кобейн не смог бы увидеть тех, кто хорошо выучил уроки Nirvana: помимо очевидных плакальщиков современной рок-музыки – Radiohead, Coldplay и Muse, а также современных шумных рок-музыкантов вроде Wavves и Cloud Nothings, его честность и боль гораздо позже открыли дорогу чувственному хип-хопу, который с конца нулевых доминирует над всем остальным. Канье Уэст, Дрейк и Кид Кади не смогли бы, возможно, добиться тех же высот, если бы за 20 лет до них человек в мешковатой одежде и с неряшливой прической не показал, что можно делать и по-другому: напор не обязательно должен быть злым, он может быть и чувственным. Кобейн доказывал, что быть не таким, как все – нормально, и любой нынешний бунтарь если не вступает с ним в диалог, то как минимум смотрит в сторону девяностых. Возмутители поп-спокойствия вроде Майли Сайрус, Майи и Тайлера в той или иной мере соотносят себя с Кобейном: все, чем они занимаются, – в определенной степени панк наших дней.
Группу Nirvana постоянно соотносят с гранжем, довольно мелким стилем, объединяющим рок-группы Сиэтла, – кроме них это были Pearl Jam, Soundgarden, Melvins, Mudhoney и Alice In Chains. Но Кобейн никогда себя к гранжу не причислял; из всех групп жанра ему были близки разве что именно Melvins, хотя к Сиэтлу они относились постольку поскольку. Чуть ли не большее впечатление на него произвели Pixies и группы лейбла K Records, находящегося в соседнем городе Олимпия: Beat Happening и Shonen Knife, совместившие в своей музыке панк и более мечтательную музыку. «Панк» для Кобейна было главным словом. Он считал, что играет панк-рок, хотя, как сам же писал, «Nirvana – это группа, которая не может решить, хочет она быть панками или группой R.E.M.». Само название он разъяснял следующим образом: «Нирвана – это свобода от боли и страданий в потустороннем мире. Это наиболее близко к моему собственному определению панк-рока». И снова контраст: он просил писать название группы только заглавными буквами, чтобы дистанцироваться от буддийского определения. Тем не менее для него панком был каждый, кто пытался выйти за пределы, вызвать мир на неравный бой, доказать всем и каждому свою собственную правду. Тем не менее Кобейн, пусть и косвенно, причастен к тому, чем пытались заняться боссы больших лейблов после его смерти, – найти людей, которые смогли бы говорить на одном языке с аудиторией. Дикий жанр ню-метал, сделавший звездами Limp Bizkit и Кида Рока, нелепые молодежные группы вроде Hanson, попытка сделать жанр эмо популярным силами Fall Out Boy – это еще одно, более печальное наследие Кобейна. Сам он к подобным группам относился настороженно: его откровенно бесили Pearl Jam и их последователи (в какой-то момент, то ли в шутку, то ли всерьез, он включал Army of Lovers в список своих любимчиков). И все же тому факту, что даже боссы лейблов стали следовать строчке «кто был ничем, тот станет всем» в качестве одного из пунктов своей бизнес-стратегии, он бы явно обрадовался, независимо от того, кто именно становился этим «всем». Ему хотелось революции, и она произошла, пусть и не том виде, в каком он рассчитывал. Однако главным и невольным идеологом этой тихой революции был именно Курт Кобейн – застенчивый, ироничный, начитанный и депрессивный человек с гитарой и вечным блокнотом под рукой.
Записал Артем Макарский
