Esquire Kazakhstan поговорил с автором «Казахских страшных сказок» — о сериале, его героях, внутренней борьбе персонажей, темном юморе и универсальности казахского фольклора, а также о том, почему он всегда будет недоволен собой.
— Про сериал «Казахские страшные сказки». По моему ощущению, все герои уже как будто приняли безысходность и просто пытаются выжить в этих обстоятельствах. Это аллюзия на наш мир, в котором мы уже ничего не можем сделать и вынуждены смириться и уживаться с тем, что есть?
— Это хороший вопрос, но у меня нет такого точного ответа заготовленного. Потому что если бы я знал траекторию каждого персонажа изначально, это было бы неинтересно для меня и для актеров в принципе. Поэтому я буду говорить скорее о том, что в итоге вышло, к чему это все привело.
Мне очень близка такая теория золотого века. То есть теория, которой придерживался Толкин, что человечество чем дальше развивается, тем больше оно мельчает в своих моральных качествах. Конечно, это слишком утрировано и пессимистично, но он приводил пример с музыкой: в начале Вселенная возникла из музыки, а чем дальше она распространяется физически и во времени, тем больше теряет свой ритм и превращается в некую какафонию, в хаос, то есть есть сначала порядок у любой формы жизни, а дальше уже хаос.
Что касается персонажей «Казахских страшных сказок» — они все борются, борются со своей природой, с заложенными инстинктами. Они тянутся к свету, хотят сохранить в себе человечность, как персонаж Биржан, который постепенно превращается в каскыра. Он пытается сохранить то человеческое, что могло быть, а может быть, и не было, но по крайней мере то, к чему взывает его спутница Сара. Она тоже имеет некого демона внутри. Поэтому мне кажется, что главные ключевые герои, так же как и антагонисты, обладают какой-то обреченностью в виде внутреннего монстра, но каждый из них борется в меру своих характеров. Биржан и Сара, на мой взгляд, не смогли побороть своих внутренних монстров, но это утрированно, примерно такой у меня взгляд.
— Как по вашему, эта история будет понятна другим культурам, людям других национальностей или в других странах, или исключительно важен контекст Казахстана и культуры нашей страны?
— Я поэтому и обратился к фольклору, потому что всякий фольклор универсален, он имеет свои уникальные, но в то же время глобальные архетипы. Тот же персонаж каскыра, тот же персонаж Жезтырнак — они имеют аналоги в любой культуре. У африканских народов есть свои аналоги жезтырнаков и оборотней, а в славянской мифологии есть вампиры — это прямой аналог жезтырнака. Поэтому я думаю, что «Казахские страшные сказки» уже понятны. Я показывал их зарубежом, наблюдал за реакцией зрителей, и они реагировали так же, как здесь. Все эти общие сказочные элементы считываются и понятны любой культуре. Фольклор един для любого народа.
— Если мы попробуем поиграть в игру, в духе тикток-трендов — я понимаю, что тут будет сложно выбрать, но я попрошу один вариант. Когда вы снимаете и завершаете работу, что для вас важнее: донести свою мысль или вызвать определенную мысль или эмоцию у зрителя?
— Эмоцию у зрителя.
— На что вам приходится идти, чтобы где-то не сказать чего-то, только чтобы достичь цели — вызвать эмоцию у зрителя?
— На монтажном столе я мало что кардинально меняю — это закладывается уже в раскадровках, поэтому у меня такого выбора практически нет. Выбор возникает на этапе предпродакшена, тогда действительно приходится решать — недосказать или рассказать слишком много. Но я скажу так: на стадии препродакшена, чем раньше я готовлю проект, тем больше я могу рассказать в раскадровках. На съемочной площадке, на репетициях, даже на монтаже я чаще склоняюсь к тому, чтобы не досказать, потому что понимаю, что слишком недооценивал зрителя, слишком много разжевывал. Дальше уже становится понятно, что лучше недосказать.
— На мой взгляд, часть зрителей на показах, на которых я был, была напугана, а часть озадачена. Какую эмоцию вы хотели, чтобы зритель испытывал?
— Я хотел, чтобы зрители испытывали растерянность от противоречивых чувств. Я не хочу, чтобы зритель испытывал стандартные эмоции, которые он ожидает увидеть. Искусство существует для того, чтобы потрясать, чтобы человек анализировал себя, переосмысливал что-то — это самое главное.
Во время съемок у меня есть такая традиция: я придумываю аббревиатуру из трех слов, которые будут стилеобразующими для фильма. Для этого сериала это были: поэзия, юмор и страх. По задумке они должны были присутствовать в каждой сцене, в каждом эпизоде, дополнять друг друга или вступать в конфликт.
— Сколько по времени получился финальный чистовой хронометраж сериала?
— Мы сняли всего лишь один лишний кадр за все 10 серий, поэтому хронометраж в принципе был плюс-минус одинаковый, ничего лишнего.
— А сколько времени заняли съемки?
— Почти 30 смен, 29.
— Это достаточно для такой большой работы?
— Для полного метра с пиротехникой, сложным гримом и экспедицией в область обычно закладывают 40 смен. А мы сняли 350 минут — почти 2, а может быть и 3 полных метра за 29 смен. Конечно, это очень мало, очень сжато.
— Это вопрос финансирования или особенности съемок кино в Казахстане?
— И то, и другое. Бюджет ограничен, а во-вторых, мы очень тщательно готовимся. Я снимаю по строгим раскадровкам, а репетиционные дни между съемочными днями помогают заранее продумать все детали, что экономит время на площадке.
— Вы немного опередили мой вопрос. Я недавно разговаривал с знакомым, и мы в контексте обсуждали юмор. И, кажется, он у вас в «сказках» довольно темный.
— В хорроре юмор очень близок к страху — это почти братья-близнецы по своей генетике. Механизм, который вызывает страх, может вызвать и юмор.
Мы также видим, что многие стендаперы прекрасно переходят в хоррор. Например, Джордан Пил был стендапером, а потом стал хоррормейкером номер один. Зак Креггер тоже перешел из стендапа в хоррор. Черный юмор — это даркхоррор, страшно и смешно одновременно. В этом жанре быть иначе невозможно.
— Вы считаете себя казахстанским режиссером или все-таки у искусства не может быть границ?
— Так как я знаю только казахстанское общество и нигде больше не жил, я считаю себя абсолютно казахстанским режиссером. Я знаю менталитет и детали, и больше не смогу снять ни про какое другое общество.
Как писатель должен хорошо знать материал, так и режиссер — я хорошо знаю казахстанский материал и фольклор.
— В большинстве ваших работ чувствуется безысходность. Это отражается на вашем внутреннем мире? Насколько много темноты и грусти у вас в жизни?
— Я не считаю, что в моих работах сквозит безысходностью. Потому что мои герои не смиряются с положением дел, они борются, не плывут по течению. Можно ли считать безысходностью некий рок или драматургический конфликт? Не знаю, мне кажется, любое произведение, где есть сильный конфликт, как это у Шекспира, в таком случае делает всех персонажей безысходными.
Сказывается ли это на моей жизни? Не знаю, я считаю себя оптимистом по жизни, но у меня нет розовых очков, я более-менее знаю как устроена жизнь, но при этом я оптимист.
— Есть мнение, что комики грустные в жизни. Можно ли сказать обратное про людей, снимающих грустные истории?
— В этом есть смысл, потому что люди, которые со мной работают на площадке, могут подтвердить, что я веселый, много шучу и поддерживаю светлую атмосферу. Поэтому, если признать факт, что я снимаю грустные истории, наверное, я на самом деле веселый человек, да. И когда мы снимаем эти истории, мы совсем не грустим, потому что нам некогда.
— Представьте, что наш разговор заканчивается и мир вот-вот прекратит существовать. За секунду до этого вы довольны собой?
— Нет. Я не очень доволен собой, потому что, возможно, слишком объективен к себе. Что бы я ни сделал, я очень хорошо понимаю, что… обычно в таких случаях люди говорят, что могли бы сделать лучше. Но у меня это иначе. Я понимаю, что сделал всё, что мог, и что, возможно, мне просто нужно было родиться кем-то получше, чтобы сделать лучше. Поэтому я, наверное, всегда буду недоволен собой.
— И последний вопрос: насколько народ в Казахстане слышит голос Адильхана Ержанова?
— Ну, пока что, наверное, я ещё не для широкой аудитории. Это происходит не специально — просто так складывается. Возможно, в этом направлении мне ещё нужно работать.
— Спасибо большое за разговор! Мне кажется, получилось хорошо.
Блиц
Лучший казахстанский режиссер кроме вас?
Сатыбалды Нарымбетов.
А если я включу в этот список вас, вы назовете себя?
Не знаю, время покажет.
Какую из ваших работ будут смотреть через 100 лет?
«Степной волк».
Представьте, что нам нужно отправить в космос одну вашу работу, чтобы инопланетная жизнь поняла, кто вы как режиссер. Какая это будет работа?
Тоже «Степной волк».
В каком жанре вы точно никогда не снимете работу?
— Не смогу снять мелодраму
На сколько готов следующий проект?
— На 91%.
Лучший актер и лучшая актриса в Казахстане?
Я работаю только с самыми талантливыми актерами и актрисами. Для меня все они лучшие.
Назовите саундтрек вашей жизни
Это саундтрек Билла Конти к первой части фильма «Рокки».
Беседовал: Сергей Штоль Фото: Аружан Айтен Продюсер: Динмухаммед Керимов Рубашка и джемпер: Ushiro
