Валерий Ломакин, 43 года
Когда-то я много летал и делал по три пересадки за день. Много командировок, много путешествий ради удовольствия – я вел обычную активную жизнь успешного современного человека. Я не знал, что такое аэрофобия, для меня это было что-то из разряда модных притворных болезней, типа, клаустрофобии или маниакального депрессивного психоза. Но потом со мной случилась странная цепь совпадений: за короткий промежуток времени я несколько раз попал в ситуации, которые обещали закончится катастрофой. С тех пор в небо я смотрю не с восхищением, а страхом.
Впервые я вместе с остальными пассажирами старенького советского судна попал в воздушную яму давно, лет двадцать назад, на рейсе Павлодар – Ташкент. Небольшой самолет, Як-42, это была не совсем турбулентность, произошел просев. Вот сидение, а ты от него отрываешься. Очень странные ощущения, сначала даже не понимаешь, что происходит с твоим телом. Люди кричали. Жизнерадостные мужчины и женщины, которые несколько минут назад оживленно беседовали друг с другом, кокетничали и угощали спиртным, вцепились в свои сидения с испуганными как у детей глазами. Длиться такое может совсем недолго – от трех до десяти минут, но проходят как целая вечность. Обычный пассажир воспринимает это как авиакатастрофу, начало конца. Я был обычным пассажиром и успел за те минуты вспомнить Бога, начать молиться, мысленно просить прощения у всех кого обидел, обещал исправиться и быть хорошим. В общем, все как в анекдотах. Но самолет удержался, преодолел опасную зону и мы благополучно приземлились с пункта назначения.
Во второй раз воздушный инцидент произошел четыре года назад на внутреннем рейсе по Казахстану, Алматы – Павлодар. Самолет опять был небольшим – видимо, из-за этого на нем не оказалось достаточно опытного персонала, который мог бы нас успокоить. Наш борт неожиданно затрясло и закачало, что само по себе жутко неприятно. А тут дело происходит в нескольких километрах от земли, нам никто ничего не объясняет, самолет как будто в каком-то штопоре и неуправляем. Все запаниковали. У меня даже джинсы пропитались потом. А потом наш самолет не мог еще сорок минут сесть, как нам говорили, из-за плохой погоды. Но мы-то вниз смотрим, а погода совершенно ясная. Мы три раза шли на посадку и снова резко набирали высоту – из последних сил. Персонал не мог ничего объяснить. Они и сами, кажется, мало что понимали. В итоге все остались целы и невредимы, никто никаких травм не получил. Все происходит только в пределах твоего кресла. Но я потом выяснил, что мы были на волосок… это счастье, что остались живы.
После этого я и заработал свою аэрофобию. Стараюсь избегать самолеты и ближние дистанции всегда проезжаю на поездах. Иногда пользоваться услугами гражданской авиации меня заставляет только маленький сын. Он любит путешествовать и с огромным трепетом предвкушает каждую поездку. Ему хочется узнавать все еще новый для него мир, и я не могу лишать его этого удовольствия из-за своих страхов. Да и не хочется выглядеть перед ним эдаким трусом, я стараюсь не подавать вида, что откровенно боюсь. Но он меня, кажется, уже давно вывел на чистую воду.
Когда все-таки приходится лететь, я дотошно интересуюсь моделями самолетов еще в момент покупки билета, чем удивляю агентов по продаже. Я уже хорошо разбираюсь, какой самолет лучше, какой хуже, а какой самый надежный. Хотя гарантий нигде нет. В последний раз я слетал с семьей в Турцию в позапрошлом году. Чувство тревоги начинается, когда садишься в самолет, и сопровождает тебя весь полет. А ведь раньше я очень любил летать, особенно нравились моменты взлета и приземления. Теперь понимаю, что до конца жизни буду летать в нехорошем состоянии ожидания. А лучше если совсем не летать, что трудно выполнимо в современном мире.
Не забудьте подписаться на текущий номер