Специалист по урегулированию конфликтов Дэвид Нихайм рассказывает, как избежать похищения в Нигерии, как не сгореть заживо в Кении и как не стать жертвой насилия на Молуккских островах.
Конфликтологом я стал по чистой случайности. Я окончил Лондонскую школу гигиены и тропической медицины и Лондонскую школу экономики, после чего несколько лет работал в городском минздраве. В один прекрасный день, когда моей начальницы не было в кабинете, в ее почту упало письмо с предложением пройти собеседование в FEWER (Forum on Early Warning and Early Response, Форум по раннему предупреждению и раннему реагированию, благотворительная миротворческая организация. — Esquire). Даже не знаю, почему я решил это письмо открыть и прочитать. Но дело кончилось тем, что я занял позицию, которая изначально предназначалась ей. Моя жизнь радикально изменилась 16 лет назад — и только потому, что эта женщина ненадолго вышла из кабинета.
***
Первой страной, в которую я попал, была Кения. Вместе с несколькими людьми из FEWER меня пригласили помочь урегулировать ситуацию в стране перед выборами. В Кении происходили масштабные волнения, политические группировки делили власть, а местные бизнесмены пытались в общей суматохе урвать себе побольше. Помню, мы жили несколько дней на побережье, в Момбасе. Там был большой рынок, который практически на моих глазах подожгли. Местные девелоперы хотели освободить это место под застройку, торговцы не хотели уходить, и дело решили радикальным путем. Много людей сгорело заживо, а я чувствовал, как будто угодил прямо в репортаж CNN.
Конфликтологом я стал по чистой случайности. Я окончил Лондонскую школу гигиены и тропической медицины и Лондонскую школу экономики, после чего несколько лет работал в городском минздраве. В один прекрасный день, когда моей начальницы не было в кабинете, в ее почту упало письмо с предложением пройти собеседование в FEWER (Forum on Early Warning and Early Response, Форум по раннему предупреждению и раннему реагированию, благотворительная миротворческая организация. — Esquire). Даже не знаю, почему я решил это письмо открыть и прочитать. Но дело кончилось тем, что я занял позицию, которая изначально предназначалась ей. Моя жизнь радикально изменилась 16 лет назад — и только потому, что эта женщина ненадолго вышла из кабинета.
***
Первой страной, в которую я попал, была Кения. Вместе с несколькими людьми из FEWER меня пригласили помочь урегулировать ситуацию в стране перед выборами. В Кении происходили масштабные волнения, политические группировки делили власть, а местные бизнесмены пытались в общей суматохе урвать себе побольше. Помню, мы жили несколько дней на побережье, в Момбасе. Там был большой рынок, который практически на моих глазах подожгли. Местные девелоперы хотели освободить это место под застройку, торговцы не хотели уходить, и дело решили радикальным путем. Много людей сгорело заживо, а я чувствовал, как будто угодил прямо в репортаж CNN.
***
Какая страна опаснее — трудно сказать. Семь лет назад, по приглашению компании Shell, я приехал в Нигерию. Вы не представляете, что там происходило. Насилие всюду: когда ты идешь по улице, а на ней лежат трупы. Когда две банды стоят на перекрестке и стреляют друг в друга из автоматов. Когда на твоих глазах мучают людей, а ты ничего не можешь сделать. Я пробыл в Нигерии два года, а потом поехал заниматься конфликтом между мусульманами и христианами в Индонезии. Так вот, эта страна, несмотря на жесткую религиозную вражду, которая там царила, показалась мне раем.
***
Shell пригласила нас в Нигерию с одной целью — помочь создать относительно нормальные условия для работы своих людей. Без посторонней помощи в Нигерии не справиться: там даже похищения людей — большой и хорошо организованный бизнес. Сначала человека воруют, затем начинается торговля, идущая по длинной цепочке от главарей вооруженных групп к людям в правительстве; один контакт передает тебя другому. Если на Северном Кавказе часто похищают людей с целью последующего обмена на нужного человека, то в Нигерии киднеппинг — просто выгодный бизнес. В качестве дополнительной услуги, когда похищен иностранец, находится посредник, который говорит и на местном языке, и на английском.
***
Меня самого никогда не похищали, но я попадал в ситуации, когда это всерьез собирались сделать. Однажды я поехал договариваться с полукриминальными группировками в деревню. Я должен был уговорить их перестать нападать на рабочих Shell. Уговаривались они не очень хорошо: я приехал в деревню утром, но до вечера мы так и не пришли к компромиссу. Потом окончательно стемнело, и мой водитель сбежал, оставив меня и двух моих нигерийских коллег. Нас приперли к стене. Удалось спастись только потому, что мы не переставали разговаривать с бандитами. На самом деле, главное — постоянно поддерживать коммуникацию. Если ты разговариваешь совершенно спокойно, держа под контролем эмоции, то даже наркоманы начинают тебя в какой-то момент слышать. Еще я исхитрился с мобильного позвонить приятелю в Лондон и сказать, что меня собираются похитить. А нигерийские коллеги сказали: «Большой человек из Лондона пришлет за нами вертолеты». Странно, но это подействовало.
***
До Нигерии я работал в Никарагуа по приглашению местного отделения FEWER — примерно 10 лет назад, уже в постсандинистское время, накануне выборов, в которых победил президент Энрике Боланьос. Во многих деревнях в то время законы не работали, и людей судили деревенским судом Линча. Нас попросили помочь, поговорить с людьми. И мы честно пытались. Но после вида людей, казненных безо всякого суда и следствия, у меня случился сильнейший посттравматический стресс. Это не значит, что именно в Никарагуа я увидел насилие какого-то особенного, изощренного сорта, нет. Просто я у меня было ощущение, что эта поездка стала последней каплей, после которой у меня случился срыв. Я бы не хотел вдаваться в детали, но у меня были жуткие кошмары, каждый раз, стоило мне моргнуть, на сетчатке глаза появлялись картинки: мертвый человек, окровавленный человек, взрыв, стрельба.***
В Лондоне, в головном офисе FEWER, работала прекрасная женщина-психолог лет пятидесяти, которая занималась посттравматической терапией. Она провела со мной несколько сессий по системе EMDR (Eye Movement Desensitization and Reprocessing, десенсибилизация и коррекция переработки информации с помощью движений глазных яблок. — Esquire). Суть в следующем: пациента погружают в состояние глубокого гипноза, а затем «переносят» в те ситуации, в которых он пережил стресс. Этот процесс продолжается три-четыре недели подряд, и с каждым новым погружением эффект шока становится все слабее и слабее. Затем мы вместе искали мои собственные болевые точки, пытаясь вычленить моменты, которые были особенно болезненны именно для меня. Такой опыт был чрезвычайно полезен, поскольку, когда любой человек попадает в экстремальную ситуацию, всегда есть так называемые «персональные триггеры». А если ты работаешь конфликтологом, тебе очень важно не выйти из себя, поскольку ты всегда имеешь дело с деликатными ситуациями. Так, выяснилось, что больше всего на меня действует «бычка», такое намеренное унижение собеседника, которым часто пользуются гангстеры и главари вооруженных формирований. Знаете, когда они приставляют пистолет к голове своей жены, или издеваются над своими детьми на твоих глазах, или орут на тебя, что ты полный мудак. Как только я видел подобное поведение, мне хотелось громко заорать: «Да пошли вы на хрен!» Для конфликтолога это смерть. Хотя бы потому, что все эти гангстеры, как правило, отлично вооружены. Так вот, эта женщина-психолог из Лондона заставила меня избавиться от определенных жестов агрессии и учила, как продолжать разговор несмотря ни на что.***
Пару лет назад по приглашению ООН я работал в Киргизии. В мою задачу входило решение микроконфликтов в разных областях, в числе прочего, они касались урегулирования ситуаций между различными этническими группами. Моя роль в этом конкретном проекте состояла в том, чтобы придумать стратегию развития мирного процесса и научить переговорам местных специалистов. Объяснить, что когда ты имеешь дело с людьми различных этнических групп, самое главное не быть агрессивным самому и всеми силами сделать так, чтобы люди не встали из-за стола переговоров злыми. Я учил людей принципам конфликтного менеджмента и психологическим приемам: кому дать слово первому, в какой момент речи стоит вмешаться, какую тему для разговора предложить и что делать в ситуации, когда дискуссия зашла в тупик. Мы работали в городе Ош. Помню, местные жители и торговцы были недовольны тем, как президент и его окружение регулируют торговые отношения с Китаем. Действительно, президент и его семья вели себя непорядочно, торговля была наполовину легальной, а люди, ею занимавшиеся, на всех уровнях коррумпированы. Если ты ведешь дискуссию, в которой принимают участие китайские торговцы, представители оппозиции и люди из правительства, в какой-то момент все может кончиться эмоциональным взрывом и рукоприкладством. Мы поняли, что если проводить переговоры обычным способом, то правительство займет глухую оборону и все остальные стороны останутся ни с чем. Плюс к тому, люди, сообщившие нам о беспределе в торговле, не хотели «светиться». В итоге мы сформировали три группы, в которые входили люди, пользующиеся наибольшим доверием у своих сторон, попросили каждую из них составить список взаимных претензий и — отдельно — предложения по решению каждой конкретной проблемы. Затем мы встречались с каждой группой по отдельности и детально обсуждали, что и как нужно сделать. Был разработан совместный план, и в итоге конфликтная ситуация была урегулирована.
***
Я только что вернулся из Судана. Там до сих пор сильны последствия Дарфурского конфликта, приведшего к столкновениям между чернокожими фермерами и скотоводами из арабских кочевых племен. В основном, причин конфликтов в Судане две: нефть и вода. В мою задачу не входила установка диалога между фермерами и скотоводами: я приехал посмотреть, как ООН решает этот конфликт вместе с правительством страны. Сейчас ООН добивается от правительства Судана равномерного распределения ресурсов этой далеко не бедной страны между разными группами. Например, в случае с конфликтом фермеров и скотоводов главная задача — одинаково обеспечить запасами воды и тех, и других.***
Поводом к нынешнему конфликту в Судане стало соглашение между Хартумом и повстанцами Юга о разделе доходов от добычи нефти. Чернокожее население Дарфура считает, что в соглашении не были учтены его экономические интересы, и шесть лет назад повстанцы напали на правительственные войска. Поскольку в конфликте оказались замешаны арабы-скотоводы и чернокожие фермеры, из-за ограниченного доступа к воде и земельным ресурсам конфликт приобрел этнический оттенок. Сейчас ООН разработала план по сооружению систем водного орошения в районе Дарфура — осталось только уговорить правительство Судана их построить.***
В 2004 году я попал в Индонезию. Правительство страны и люди из ООН пригласили меня помочь нормализовать отношения между местными христианами и мусульманами. Это было после очередного конфликта между религиозными сепаратистами на Молуккских островах и Сулавеси. Населению нескольких островов был нанесен огромный ущерб, многие мечети и церкви были сожжены, и в мою задачу входила совместная со специалистами из ООН разработка мирной стратегии и тренинг местных переговорщиков. Проблема была вот в чем: несмотря на то что представители мусульман и христиан согласились на диалог, они долго не могли прийти к общему соглашению. В этом случае наша стратегия была довольно проста: мы говорили людям, что их мечети, церкви и дома сгорели, и построить их они могут только вместе. Поодиночке у них просто сил не хватит. К тому же на островах волной прошли теракты, насиловали женщин, людей пытали бандиты, отрубая им руки и ноги. Мы сказали: «Вы все устали от насилия и резни. Вы — обе стороны — пострадали. Но перед вами будущее, которое вам придется делить». И вот когда ты заставляешь две стороны говорить о будущем, о быте, они понимают, что у каждого есть дети, у каждого был или есть дом, жена, муж, домашнее животное. И если тебе удается подтолкнуть к разговору людей, которые раньше в лучшем случае не смотрели друг на друга, то половина дела сделана.***
Урегулировать конфликт мусульман и христиан в Сулавеси гораздо проще, чем решить, например, израильско-палестинский конфликт. Если в первом случае люди могут понять, что их детям нужно относительно стабильное будущее, нормальное образование и горячее трехразовое питание без свиста пуль над головой, и с натяжкой готовы двигаться к этому будущему вместе, то во втором случае ситуация зашла слишком далеко не с человеческой даже, а с политической точки зрения. Да, стандартные израильтянин и палестинец хотят мира для своих семей с одинаковой силой, и между ними много общего. Но вы же понимаете, за конфликтом их стран наблюдает весь мир, и руководители Израиля и Палестины не могут так вот запросто взять и помириться. Чем больше конфликт политизирован, чем больше его международный масштаб, тем сложнее его решить. В нем больше сторон, больше интересов — и, как результат, больше столкновений. Потому и сложно решить конфликты в Ираке, в Афганистане или, например, в Сомали.***
Криминализация конфликтов — главная проблема нашего времени. Если двадцать лет назад все конфликты были преимущественно военными, то сейчас это столкновения криминальных группировок разных форм и масштабов, каждая из которых лоббирует собственные интересы и коррумпирует правительство. В той же Нигерии конфликты последнего времени — это широкомасштабные бандитские разборки с применением политических ресурсов. К конфликтам того же рода относится и Афганистан, где криминальные группировки пытаются отобрать друг у друга путь контрабанды наркотиков. Точно так же криминализирован конфликт в Ираке, где, как раньше в Нигерии, похищение людей становится выгодным бизнесом. Решать такие конфликты можно одним-единственным способом: лишить группировки возможности обогатиться. Главарям нужны деньги для их армии, и если вы лишите их денег, то они останутся ни с чем. В той же Нигерии они воруют нефть, но если вы будете тщательнее охранять вышки, воровать им будет нечего.
***
Я встречался с несколькими главарями вооруженных групп, в основном нигерийскими. Первый раз я договаривался о встрече через посредников, потом уже звонил напрямую по номерам мобильных телефонов. В моем телефоне три таких номера. Тебе может понадобиться их помощь в зависимости от твоего контракта: например, клиенту нужно что-то построить в деревне, где заправляет «барон». Звонишь, выясняешь интересы, планы, настрой — и потом советуешь своему клиенту определенную стратегию. Здесь мне бы хотелось сказать важную вещь: я ни разу не договаривался с подобными людьми для компании Shell. Все мои негоции с этими людьми осуществлялись только для проектов правительства Нигерии. Я общался с одним главарем: у него в подчинении было четыре сотни человек. Моим клиентом была правительственная компания, проводившая программу по снижению уровня безработицы. Меня попросили договориться о том, чтобы он позволил своим людям работать на правительственных объектах. Когда я встретился с этим человеком, выяснилось, что он живет в гостинице, поскольку дом занят его женами (а их к тому моменту у него было изрядное количество). Выяснилось, что он был рад расстаться с частью своей армии — хотя бы потому, что хотел минимизировать свои расходы.***
Главари вооруженных группировок, с которыми мне доводилось встречаться, делились на несколько категорий: либо это были полные психи, либо агрессивные бандиты, либо тихушники с камнем за пазухой, либо удивительно умные люди, которые знали твою мысль на пять ходов вперед. С последними, разумеется, приходилось сложнее всего. И именно к последней категории относилась единственная женщина, которая занималась этим делом в Нигерии. Она очень тщательно подбирала слова и правильно говорила. Она была молниеносна в своих решениях и довольно красива. С ней мы обсуждали войну между двумя политическими группировками — одну из них она, очевидно, поддерживала.***
Вы можете не ходить к таким ребятам. Всегда есть выбор: ждать, пока они перестреляют кучу людей, потому что уж чего-чего, а оружия у них хватает, или попробовать с ними договориться — в идеале — заставить их уйти из криминального бизнеса в другой, менее опасный. Все главари, с которыми я разговаривал, зарабатывали хорошие деньги. И у них были определенные политические интересы. Политика вместо пустой стрельбы казалась им привлекательной. Допуская таких людей к участию в политическом процессе, ты, конечно, рискуешь — поскольку уже следующий конфликт после решенного тобой может быть криминализирован, причем этими же людьми. Остается только одно — внимательней смотреть на тех, кого ты пытаешься привлечь на сторону своего клиента.