«Исламское государство» признано в Казахстане экстремистской организацией, а ее деятельность запрещена» — эта фраза встречается в каждой статье про ИГИЛ, и ей же практически исчерпываются наши знания о группировке, которая успешно сопротивляется миру, несмотря на сомнительную стратегию и идеологию.
Ахмаду Фадилю исполнилось восемнадцать, когда в 1984 году умер его отец. На фотографиях того времени Ахмад предстает перед нами невысоким круглолицым парнем в больших очках. Он неплохо учился — в средних классах был твердым хорошистом — и все-таки решил оставить школу. В родном иорданском городе Зарка он мог устроиться работать на фабрику, производившую одежду или кожаные изделия, но предпочел магазин видеотехники. Заработков хватило на то, чтобы обзавестись несколькими татуировками. Ахмад стал пить, употреблять наркотики, у него были проблемы с полицией. В итоге мать отправила его в исламскую группу взаимопомощи — там он бросил дурные привычки, и его жизнь пошла по новому пути. К моменту своей смерти в 2006 году Фадиль успел заложить основу независимого исламского государства с восемью миллионами жителей и территорией, превышающей размерами Иорданию.
Стремительный взлет Ахмада Фадиля, или, как называли его джихадисты, Абу Мусаба аль-Заркави, и движения ИГИЛ до сих пор не поддается разумным объяснениям. Эту историю несложно поведать, но невозможно понять. Она началась в 1989-м, когда Заркави под влиянием идей, почерпнутых в исламской группе, отправился в Афганистан «вести джихад». В последующие десять лет он участвовал в гражданской войне в Афганистане, организовывал террористические акты в Иордании, провел несколько лет в иорданской тюрьме, а затем при поддержке «Аль-Каиды» вновь вернулся в Афганистан, чтобы организовать тренировочный лагерь боевиков в Герате. После американского вторжения в 2001 году Заркави пришлось уехать, но вскоре с помощью иранского правительства он вновь оказался при деле. В 2003-м при поддержке людей Саддама Хусейна он занялся организацией мятежей в Ираке. Он нацеливал удары своих террористов на шиитов и их священные города и в итоге превратил выступления повстанцев против американского вторжения в гражданскую войну между суннитами и шиитами.
Аль-Заркави был убит американской авиабомбой в 2006-м, однако созданное им движение невероятным образом сумело уцелеть в противостоянии со 170-тысячным американским военным контингентом, содержание которого обходилось Штатам в 100 миллиардов долларов ежегодно. В 2011-м, после ухода американцев, новый лидер группировки Абу Бакр аль-Багдади вторгся в Сирию и восстановил контроль над северо-западными провинциями Ирака. В июне 2014-го джихадисты вошли в Мосул — второй по величине город страны, в мае 2015-го взяли под контроль Рамади и сирийскую Пальмиру, а их союзники захватили аэропорт в ливийском городе Сирте. Сегодня террористические группы, объявляющие себя частью ИГИЛ, действуют в 30 странах мира, включая Нигерию, Ливию и Филиппины.
Популярность «Исламского государства» часто объясняют недовольством суннитских общин, материальной поддержкой со стороны ряда государств и групп, широкими рекламными кампаниями в социальных медиа, лидерами, тактикой, структурой управления, щедрым финансированием и способностью привлекать десятки тысяч бойцов из-за рубежа. И тем не менее все это не позволяет сформулировать сколь-нибудь убедительную теорию, объясняющую невероятный успех движения.
Конкурентная борьба
В своей книге «Разоблачение тайны: большие надежды и упущенные возможности в Ираке» Эмма Скай подробно рассказывает о том, как с годами росло возмущение иракских суннитов. По ее утверждению, начало отчуждению суннитов было положено в 2003 году американской политикой в Ираке, в том числе запретом партии «Баас» и последовательной борьбой с баасистами. Недовольство суннитских общин усилилось в 2006-м из-за жестокостей, творимых шиитским народным ополчением: людей убивали, ввинчивая в головы сверло перфоратора, и каждое утро на улицах Багдада находили до пяти десятков трупов. В ходе волнений 2007 года правительство Ирака предприняло ряд нестандартных шагов, пытаясь вернуть доверие суннитских общин; однако после ухода американцев в 2011-м премьер-министр Нури аль-Малики вновь поссорился с суннитами из-за своей политики жесткой дискриминации, закончившейся арестом суннитских лидеров и роспуском их народного ополчения.
При этом в стране было немало повстанческих групп, существенно отличавшихся от ИГИЛ и имевших куда больше прав на то, чтобы претендовать на роль главных выразителей «суннитского гнева». Поначалу иракские сунниты не разделяли культ смерти, который исповедовал аль-Заркави, и отнюдь не симпатизировали идее возвращения к общественному устройству эпохи раннего Средневековья. Большинство из них были в ужасе от деяний Заркави — взрыва в штаб-квартире ООН в Багдаде; выпущенного им фильма, где он собственноручно отрезает голову американскому заложнику; взрыва почитаемой шиитами гробницы в Самарре и убийства сотен иракских детей. После того как аль-Заркави устроил три взрыва в отелях Иордании (жертвами стали в том числе 60 человек, собравшихся на свадебную церемонию), старейшины его собственного рода и даже его родной брат подписали открытое письмо, в котором обрушились на него с проклятиями.
Другие повстанческие группы действовали более эффективно. К примеру, баасисты в 2003 году были многочисленнее, организованнее и лучше вооружены, а их командиры обладали большим военным опытом. В 2009-м движение «Суннитское пробуждение» обладало большими ресурсами, а ее бойцы имели более тесные связи с местным населением. В 2011-м наиболее перспективным лидером сирийских повстанцев казалась сравнительно благообразная «Свободная сирийская армия», в которую переметнулись многие офицеры президента Башара Асада. А в 2013-м знамя лидера перехватила более экстремистская группа «Джабхат-аль-Нусра»*.
Эти и им подобные повстанческие группировки часто возлагают вину за свои неудачи, завершившиеся взлетом ИГИЛ, на недостаток ресурсов. Однако нет никаких доказательств того, что в начале своего пути ИГИЛ получала больше наличности и автоматов, чем ее конкуренты, — скорее, наоборот. Хасан Хасан и Майкл Вайс, авторы книги «Исламское государство: Армия террора», полагают, что в первое время ИГИЛ имела весьма ограниченную поддержку, поскольку идеологи, обеспечивавшие ее, откровенно презирали аль-Заркави и его последователей. Деньги, полученные им от «Аль-Каиды» в 1999 году, были, по их мнению, «сущими грошами в сравнении с тем, что „Аль-Каида“ могла бы вложить в него». Они утверждают, что столь малая поддержка была обусловлена страхом бен Ладена перед убийствами шиитов, совершенными Заркави (мать бен Ладена была шииткой), и его неприязненным отношением к татуировкам джихадиста.
В 2002-м, когда Заркави был в бегах, убежище и медицинскую помощь ему обеспечил Иран. Но вскоре он потерял симпатии иранцев — после того как послал собственного тестя в поясе шахида убить главного политического представителя страны в Ираке, аятоллу Мохаммеда Бакира аль-Хакима, а также организовал взрыв одной из наиболее почитаемых священных гробниц шиитов. Больше десяти лет ИГИЛ пользовалась услугами баасистов и иракского генерала-суфия Иззата аль-Доури, возглавлявшего подпольную армию баасистов после падения Саддама, однако с течением времени их отношения тоже стали весьма напряженными. Лидеры ИГИЛ никогда не скрывали своей неприязни к суфизму, без стеснения уничтожали суфийские священные гробницы и демонстрировали отвращение ко всему, что поднимали на свое знамя арабские националисты светского толка из движения «Баас».
Военная стратегия
Лоуренс Аравийский говорил, что повстанцы должны быть подобны туману — быть везде и нигде, не пытаться удерживать территории и терять жизни в столкновениях с регулярной армией. Председатель Мао утверждал, что партизаны должны стать рыбами и затеряться в море местных жителей. В основе подобных воззрений лежит логика «асимметричной войны», в ходе которой меньшая по численности и явно более слабая группа — такая, как ИГИЛ, — противостоит более мощному противнику. Их правоту подтверждают исследования американских военных, изучивших ход более чем тридцати партизанских войн разных эпох. Они раз за разом показывали: контроль над территориями, участие в бесконечных сражениях и презрение к культурным и религиозным канонам местного населения — это путь к поражению.
Тем не менее ИГИЛ последовательно придерживается именно такой стратегии. Заркави потерял не одну тысячу бойцов, пытаясь удержать Фаллуджу в 2004-м. Он без нужды жертвовал жизнями готовых на все смертников в постоянных мелких нападениях, а введенные его властью драконовские наказания и мракобесные общественные установления привели в ярость тех самых суннитов, от лица которых он пытался выступать. После гибели Заркави организация продолжала действовать столь же безрассудно, а ее тактика осталась столь же эксцентричной. По оценкам профессора Ларри Швейкарта, еще до прихода американцев в 2006 году организация потеряла 40 тысяч бойцов убитыми, около 200 тысяч были ранены, и еще 20 тысяч попали в плен. В июне 2010-го генерал Рэй Одиерно, командующий коалиционными силами в Ираке, объявил, что из 42 руководителей движения лишь 8 продолжают свою деятельность — остальные были убиты или схвачены.
Однако после того как американские войска ушли, потрепанные остатки армии «Исламского государства» не стали восстанавливать свою сеть в Ираке. Вместо этого они вторглись в Сирию, бросив вызов не только правительственным войскам, но и сильной «Свободной сирийской армии», а после раскола — и собственной ветви «Джабхат-аль-Нусра». В 2014-м ИГИЛ навлекла на себя гнев «Аль-Каиды», убив ее главного эмиссара в регионе. В том же году джихадисты двинулись на Курдистан — местные повстанцы, до этого стоявшие в стороне от схватки, разумеется, ответили на удар. Боевики ИГИЛ обезглавили американского журналиста Джеймса Фоули и сотрудника британской гуманитарной организации Дэвида Хейнса, вызвав гнев США и Британии. Япония тоже пришла в ярость — после того как исламисты потребовали выкуп в несколько сот миллионов долларов за заложника, который на тот момент был уже мертв.
Завершило 2014 год «Исламское государство» самоубийственной атакой на сирийский Кобани. Под сотнями американских авиаударов армия ИГИЛ потеряла тысячи бойцов, так и не сумев захватить ни единого клочка земли. Еще раньше, в апреле, движение оставило Тикрит. Казалось, оно идет к упадку. Аналитики уверенно говорили о том, что ИГИЛ потерпела поражение, поскольку действовала бездумно и жестко, распыляла силы, ведя непосильную войну на множество фронтов, не имея поддержки на местах, не сумев подкрепить террор сколь-нибудь привлекательной программой и неизбежно проигрывая в столкновениях с регулярной армией.
Ресурсы и власть
Некоторые специалисты предпочли сосредоточить внимание не на провальной военной стратегии ИГИЛ, а на структуре управления и доходах организации, поддержке населения и притоке десятков тысяч бойцов из-за рубежа. Аймен Джавад аль-Тамими, сотрудник исследовательской организации «Ближневосточный форум», говорит о том, что в оккупированных городах — таких, как сирийская Рака, — ИГИЛ создает собственную разветвленную систему гражданского управления, контролируя все, вплоть до городских служб, обеспечивающих вывоз мусора. Он рассказывает о том, какие доходы получает ИГИЛ от муниципальных структур в виде налогов на собственность, а также от сдачи бывших зданий государственных учреждений в аренду местным бизнесменам, и демонстрирует, как все эти денежные потоки объединяются в мощный и надежный источник финансирования. Его успешно дополняют деньги, выручаемые за счет нелегальной торговли нефтью и разграбления памятников древности.
Военная сила ИГИЛ существенно возросла благодаря впечатляющему арсеналу техники, захваченному у отступающих иракских и сирийских войск, включая танки и крупнокалиберную артиллерию. Из репортажей, опубликованных за последний год в The New York Times, Wall Street Journal, Reuters и VICE News, можно сделать вывод, что многие сунниты в Ираке и Сирии считают «Исламское государство» единственным гарантом порядка и безопасности в огне гражданской войны, а также единственным защитником от жестокостей, которые обрушивают на них правящие круги Багдада и Дамаска.
Однако эти свидетельства весьма запутанны и противоречивы. Ялда Хаким в своем документальном фильме о Мосуле, вышедшем в эфире ВВС, утверждает, что ИГИЛ удерживает власть лишь благодаря своей беспримерной жестокости. В то же время Абдель Бари Атван в книге «Электронный халифат» описывает ИГИЛ как «хорошо управляемую организацию, сочетающую бюрократическую эффективность, значительный военный опыт и умелое использование информационных технологий». При этом Саид Аль-Али в отчете о ситуации в Тикрите, напротив, обвиняет ИГИЛ в «полной неспособности к управлению»: в городе, захваченном джихадистами, прекратилась подача воды, не было электричества, закрылись школы, люди существовали в условиях полного хаоса. Однако любые пояснения, в которых речь идет о власти и ресурсах, основаны на путанице причин и следствий. То, что движение сумело получить поддержку на местах, договориться с населением, контролировать не только захваченную территорию, но и доходы местных властей, нефтедобычу, исторические памятники и военные базы, стало результатом его военных успехов и безусловно монопольного положения на фоне других повстанческих групп. Результатом, а не причиной.
Привлечение иностранных наемников
Точно так же никто пока не смог вразумительно объяснить, что двигало 20 тысячами иностранцев, присоединившихся к армии ИГИЛ; почему идеология и деятельность движения — пусть даже тщательно приглаженная и поданная в выгодном свете — оказывается настолько привлекательной. Добровольцы прибывают в «Исламское государство» из стран со всеми возможными политическими и экономическими системами. Среди них как нищие государства (Йемен, Афганистан), так и самые богатые страны мира (Норвегия, Катар). Аналитики, утверждавшие, что волонтеров толкают в ИГИЛ социальная отверженность, бедность и неравенство, должны признать, что добровольцы прибывают как из демократических стран Скандинавии, так и из государств с монархическим устройством (Марокко), военных диктатур (Египет) и авторитарных демократий (Турция). В некоторых из них правительство выпустило на свободу тысячи исламистов (Ирак), в других их ждет тюрьма (Египет). Где-то исламистским партиям не дают победить на выборах (Алжир), где-то их электоральные успехи не подвергают сомнению. Примечательно, однако, что Тунис, страна, где переход от «арабской весны» к законно избранному исламистскому правительству прошел максимально удачно, дал ИГИЛ больше добровольцев, чем любая другая страна.
Рост числа иностранных бойцов невозможно объяснить и какими-то серьезными изменениями в местной политике или исламе в целом. Между 2012-м, когда в рядах исламистов в Ираке практически не было иностранцев, и 2014-м, когда их число достигло двадцати тысяч, в местной культуре и религии не произошло никаких заметных изменений. Разница была, пожалуй, лишь в одном: за это время у ИГИЛ неожиданно появилась собственная территория, где добровольцев ждали и принимали с готовностью. Если бы движение не захватило Раку и Мосул, многие из этих людей, возможно, продолжали бы жить прежней жизнью: кто-то из них по-прежнему держал бы молочную ферму в Нормандии, кто-то служил бы в муниципалитете в Кардиффе. А значит, нам вновь остается констатировать очевидное: «Исламское государство» существует, потому что может существовать; добровольцы едут, потому что едут.
Идеология
Сегодня ИГИЛ держит под контролем куда более обширное и развитое «террористическое государство», чем то, о котором Джордж Буш-младший говорил на пике «глобальной войны с террором». Мы не в состоянии не только контролировать, но и предвидеть развитие событий в регионе. Этот факт — яркое свидетельство того, что феномен ИГИЛ все еще остается непонятым. Отчасти проблема, быть может, кроется в том, что комментаторы предпочитают искать политические, финансовые, словом, материальные причины происходящего, редко задумываясь о поразительной идейной притягательности движения.
Я наблюдал за тем, как сириец, убежденный противник «Исламского государства», смотрел видеоролик, в котором бойцы ИГИЛ уничтожают укрепления на «границе Сайкса-Пико» между Ираном и Сирией, установленной в 1916 году, и племена, жившие по разным ее сторонам, воссоединяются. Я поразился тому, сколь глубоко взволнован был этот человек. Меня удивили проклятия в адрес ИГИЛ со стороны Ахмеда аль-Тайиба, одного из наиболее почитаемых суннитских священнослужителей, заявившего: «Эта группа — порождение сатаны, мы должны сбросить с них нимбы или подвергнуть их распятию». Но еще сильнее поразили меня восхваления, которыми осыпал аль-Заркави бен Ладен, утверждавший после его смерти, что «история его жизни будет навеки причислена к историям благороднейших героев».
Но идеология ИГИЛ все же не способна объяснить ее успехов. Лидеры «Аль-Каиды» лучше других понимали, сколь эффективно способен поддерживать подобные движения специфический коктейль из сур Корана, арабского национализма, истории крестоносцев, поэтических цитат, сентиментализма и страха. Но даже они считали подход Заркави алогичным, непривлекательным и не учитывающим местных культурных особенностей. Достаточно упомянуть, что в 2005-м руководители «Аль-Каиды» отправляли Заркави одно послание за другим, требуя прекратить выставлять на всеобщее обозрение творимые им зверства. На жаргоне современных стратегов они объясняли, что «основная часть этой войны разворачивается в средствах массовой информации» и что из «урока» Афганистана следует один вывод: Талибан проиграл, потому что, подобно Заркави, делал ставку на слишком узкую социальную базу сектантского типа. Не только командиры «Аль-Каиды», но и другие джихадисты-салафиты уверены, что их важнейшие союзники предпочитают серьезное изучение религии видеороликам с казнями.
Многие деяния ИГИЛ очевидно противоречат нравственным установкам и принципам многочисленных сторонников организации. Да, можно долго перечислять тех, кто обеспечивает ИГИЛ деньгами и иной помощью. Однако невозможно найти логическую связь — будь то в сфере идеологии, организационной идентичности или интересов, — которая объединяла бы Иран, Талибан и баасистов друг с другом или с ИГИЛ. Наблюдая за ними, несложно заметить, что эти государственные и общественные образования разделяют непримиримые теологические, идейные и культурные противоречия, из-за которых любые их попытки объединиться ради общей цели приводят к разрушительным, а иногда и гибельным последствиям.
Идеологов, бойцов и лидеров ИГИЛ никак не назовешь великими стратегами. Их политика зачастую бессистемна, опрометчива и даже абсурдна. Что касается управления захваченными территориями, одни называют его умелым, другие — совершенно беспомощным. Но бесспорно одно: движение не способно обеспечить там ни устойчивый экономический рост, ни соблюдение принципов социальной справедливости. Теологические воззрения, принципы и этику лидеров ИГИЛ невозможно назвать ни здравыми, ни обоснованными. Пытаясь анализировать их, мы всякий раз словно натыкаемся на каменную стену. Со времен захвата племенами вандалов римских владений в Северной Африке здесь не случалось ничего столь же внезапного, необъяснимого и безвозвратного, как взлет «Исламского государства». Пока невозможно сказать, сумеет ли наша культура овладеть необходимыми знаниями, обрести нужную точность, воображение и сдержанность, чтобы понять феномен ИГИЛ. Сегодня же нам остается лишь констатировать: мы не только испуганы, но и полностью сбиты с толку.
Автор — эксперт по Ближнему Востоку, служивший официальным представителем одной из стран НАТО в регионе, — предпочел сохранить анонимность.
