Его лицо знакомо всему миру. Непримиримый борец за свободу Че Гевара десятилетиями смотрит на нас с постеров, футболок, значков и брелоков, являя собой символ революции и исключительный образчик маркетингового инструмента у торговцев по всему миру.Спустя пятьдесят лет после кончины Че, его младший брат, Хуан Мартин, решился рассказать об их общем детстве и своей жизни в тени символа мирового мятежа, который прочно связан для всех с фотографией «Героический партизан».
Знаменитый портрет задумавшегося революционера, увековеченного кубинским фотографом Альберто Корда, назван самым известным фото-снимком из когда-либо сделанных. Он давно служит визитной карточкой всех свободолюбивых и протестных, до сих пор активно привлекая общественное внимание по всему миру. Но может ли этот флаг антикапиталистического движения иметь какое-либо отношение к одной из величайших рекламных легенд нашего времени, полюбившейся многим за возможность разместить изображение на чем угодно – от футболок до детских подгузников? Героического партизана, с учетом того, насколько его изображение популярно, можно, при всем уважении к мастерству фотографа, назвать предвосхитителем селфи, опередившим современность на четыре десятилетия. Снимок действительно выглядит современно, напоминая селфи, и попытки прибрать его к рукам предпринимаются постоянно. Иначе говоря, революцию регулярно пытаются монетизировать. Как бы банально это ни звучало, творение Корды – это канонический образ, который помогает утвердить святость Гевары среди его почитателей как альтруистического борца за свободу, опрокинувшего коррупционную диктатуру на Кубе, отказавшегося от присвоения власти и посвятившего остаток своей короткой жизни борьбе за независимость Африки и Латинской Америки. Хотя многие видят его в совершенно ином свете, называя кровавым убийцей, устраивавшим показушный суд над свергнутым режимом в Гаване и являвшимся жутким непримиримым гомофобом.
Сделанный 5 марта 1960 года портрет Че, или, как скажут теперь, «мемнутый», «гифнутый» снимок, сегодня множится бесконечно.
Между тем сам человек, который в 1967 году в Боливии был загнан местными войсками и агентами ЦРУ в угол и казнен, в наши дни может быть весьма недооценен. Как отметил корреспондент The New Yorker Джон Ли Андерсон в изданной им подробной биографии команданте, боливийская военщина отрубила Че руки, то ли в доказательство того, кого, собственно, казнили, то ли просто подобным образом вымещали злобу. После боливийцы пытались скрыть труп самого именитого борца за свободу на дне массового захоронения, завалив телами погибших товарищей.
Позднее останки Че Гевары были эксгумированы и доставлены на Кубу, родину его триумфа – революции 1959 года, когда вместе с Фиделем Кастро они свергли проамериканского президента Фульхенсио Батисту, выдворив его из Гаваны. В конечном итоге Че был захоронен в городе Санта-Клара, где когда-то кубинские революционеры выиграли свою знаменитую битву на пути к победе. Останки Гевары, почитаемые кубинцами как реликвии, оказали особое, даже сверхъестественное влияние на судьбу Кастро. Предполагаемый конфликт между Фиделем и Че, который сподвигнул последнего покинуть Гавану в 1965-м для подъема революций за рубежом, воспринимался почти так же, как в поп-культуре рассматривали раскол между Ленноном и Маккарти. Кубинцы в своей склонности к суеверию не сомневаются, что это плохая карма, месть сантерии настигла Кастро в виде болезни после выступления с панегириком на могиле Че. После того случая Кастро все меньше участвовал в общественной жизни и скончался в прошлом ноябре в возрасте 90 лет.
Че погиб в 39, и теперь перед нами изображение вечно молодого и неугасающе опасного бойца.
А по причине некой тотемной мощи фотоиконы Корды всегда находится место для ее фальсификаций. И хотя сейчас много говорится о достоинствах цифрового репродуцирования, осуществляемого без потери качества и четкости, мол, энный повтор будет столь же аутентичен как и исходный негатив, так ли это на самом деле? Не снижает ли сатурация силы воздействия? С тех пор как Че был назначен президентом Национального банка Кубы и его подпись появилась на банкнотах страны, можно представить, как менялась судьба этих песо от выхода из-под гаванских прессов до попадания в замусоленные, подвергшиеся инфляции пачки. Может, то же самое произошло и с прототипом эмодзи Корды – берет, кокарда, отрешенный взгляд? Проще говоря, какова ценность самого Че в 2017-м? В поисках ответа на этот вопрос я предпринял попытку найти что-нибудь конкретно о самом команданте, а не о непрерывно тиражируемом изображении, родившемся в фотолаборатории Корды.
Эрнесто Гевара Линч родился в Росарио, Аргентина, 14 июня 1928 года и был старшим ребенком в семье. Его мама происходила из интеллигентной, отчасти богемной среды, а отец был склонен к прожектерству или, лучше сказать, мечтательству. Юный Эрнесто играл в регби, которое, как и поло, относилось к видам спорта, ассоциирующимся с англофильской элитой аргентинского общества, а также учился на врача. Сложно назвать это основой для становления марксистского революционера, но именно так начиналось теперь хорошо известное путешествие Че на мотоцикле по Южной Америке, в ходе которого у молодого человека, воочию наблюдавшего нищету и нужду своего народа, складывались определенные политические взгляды.
Со временем семья перебралась в столицу, Буэнос-Айрес, огромный, изысканный «Париж Юга», и именно там я встретил младшего брата Че, Хуана Мартина Гевару, которому перевалило за семьдесят и который являет собой одну из последних живых связей с непостижимой, несгибаемой личностью погибшего партизана.
«Че был на 15 лет старше меня. Все четверо моих братьев и сестер были старше меня, и мы всегда держались вместе. Мне нравилось проводить время с Эрнесто, он был прикольный. Мы постоянно затевали бузу, бросаясь грязными словечками. Он звал меня «маленькая задница», а я его «большая задница». Это был стиль нашего общения тет-а-тет. При людях мы таких слов себе не позволяли. На публике мы называли друг друга Эрнестито и Патати».
В серой футболке и джинсах, с усами пышными, как обойная щетка, Хуан Мартин оказался поразительно энергичным для своего возраста и к тому же весьма озорным малым. Мы встретились в его офисе, расположенном недалеко от Обелиска, национального символа мужественности в самом сердце Буэнос-Айреса. «Знаете, почему Обелиск возвышается столь величественно? – вопрошает ухмыляясь Хуан Мартин. – Потому что его здорово стимулируют составы метро, снующие прямо у его основания».
Слово «Че», ставшее псевдонимом Гевары, переводится как «эй», или «мужик», или «чувак». Но Хуан Мартин говорит, что это лишь одно из многих проз-вищ его старшего брата. «Когда Эрнесто писал статьи для журналов по регби, он подписывался как Чэнг-Чо, что было своеобразным обыгрышем еще одной клички брата – Поросенок, которую он заработал, потому что был не слишком чистоплотен. Отцу, кстати, очень досаждал тот факт, что из-за этого нас звали поросячьей семьей: папа-свинья, мама-свинья и маленькие поросята!» Вот такая сокрушительная новость для редакторов моды: Че Гевара, один из самых стильных эталонов эпохи, был столь вонюч, что получил прозвище в честь грязного животного. «У него была рубашка, которую мы называли «неделька», поскольку он носил ее семь дней кряду, не особо озадачиваясь стиркой. Он был очень неряшлив. Его абсолютно не занимал внешний вид, по крайней мере, пока он звался Эрнесто Гевара. Будучи Че он уже не мог себе этого позволить, осознав, что отныне является своего рода зеркалом, в которое смотрятся люди. Он стал следить за имиджем. Но мне, должен признаться, было не особо важно, как выглядит Эрнесто».
Мы спускаемся в метро, чтобы отправиться в район Калле Араоз, где росли малыши Гевара. Наша светская беседа, как бы я ни старался, интересовала моего попутчика заметно меньше, чем две миловидные сестры стоматологии, оказавшиеся в нашем вагоне. Думаю, что и на старшего брата Хуана Мартина девушки оказывали примерно то же действие – как валерьянка на кота.
«Все мужчины Гевара были женаты более одного раза, у нас много детей, – улыбается Хуан Мартин. – С Эрнесто была забавная история: мы дразнили его Керосиновой лампой. Это то, без чего в сельской местности людям было не обойтись. Ночью, когда ее зажигали и подвешивали, она притягивала всю ночную живность. Скажем так, мой брат не был особо разборчив, у него тоже не было фильтров».
Хуан Мартин предостерег меня, что дома Гевара больше не существует. На месте элегантного колониального здания, которое он показывал мне на черно-белых семейных снимках, изображавших семейство, вышедшее на балкон, с самим Хуаном Мартином в коротких шортах рядом с коренастым, юным Эрнесто, теперь стоит малоэтажная жилая постройка семидесятых годов с магазином электротоваров на первом этаже. «В Буэнос-Айресе не существует мемориальных вывесок, гласящих, что здесь жил Че Гевара», – говорит его младший брат. Хуан Мартин и сам провел более восьми лет в тюрьме за то, что разделял политические симпатии Че. Пророк на своей земле, Че никогда не грелся в лучах безграничного тепла правящего класса Аргентины. Это сегодня они политики, щеголяющие в лощеных костюмах, вхожие в мировые деловые круги, а некогда это были неулыбчивые люди в униформе, военная хунта, которая выражала недовольство Геварой и всем, за что выступал он и вся его семья. Но Че не забыт. Во многом благодаря огромному количеству национальных сувениров, на которых изображено знакомое лицо: брелоки, зажигалки Zippo, открывалки, открытки, блокноты, часы и многое другое. Я даже наткнулся на одного предприимчивого ремесленника, который вырезал миниатюры Че из спичек и кусочков мела. В молах и магазинах вещицы с Че уверенно конкурируют с высокодоходными сувенирами типа футболок аргентинской футбольной команды и изображений Папы римского Франциска.
«Я не большой фанат торговли лицом брата, – отмечает Хуан Мартин, который, насколько я увидел, не одобряет обмена памяти Че на дивиденды. – Однако я полагаю, что бизнесмены всегда выбирают лучшее, чтобы заработать деньги, и если они ошибутся, то разорятся. А значит, образ брата хорош. Я и сам считаю, что он отличный».
Мы выпиваем в маленьком кафетерии, Хуан Мартин с блеском в глазах вспоминает тот день, когда семья Гевара в 1959 году прилетела в Гавану к своему всепобеждающему сыну и брату. «Кажется, вся страна была на улицах. Все были очень взволнованы и счастливы, ибо чувствовали свободу. Невероятный момент. А для меня, 15-летнего, это было и вовсе что-то немыслимое». Семья разместилась в отеле «Гавана Хилтон», который в прежние дни имел репутацию средоточия азартных игр и порока, а затем был переименован в «Свободную Гавану». Хуан Мартин отчетливо помнит, как мама гордилась своим старшим сыном, в то время как отец не вполне разделял настроения своего первенца, но попытался заработать на славе сына, проводя сделки с бизнесменами, которые чувствовали себя тревожно в связи со сменой режима. Сам Че спустится к своему семейству прямо с неба на реквизированном военном вертолете.
А некоторое время спустя он возглавит трибунал против опальных приспешников Батисты, не успевших покинуть столицу и оказавшихся в руках повстанцев. Для многих эти массовые суды и последующие казни стали несмываемым кровавым пятном на репутации старшего брата Хуана Мартина. Но родственная лояльность обеспечила поддержку поступкам Че, тогда и сейчас. «Эти люди проходили сквозь судебные разбирательства, у них были личные адвокаты. И только причастные к убийствам были приговорены к смертельной казни. Остальные отправились в тюрьму, а многие и вовсе были освобождены. Не стоит забывать о 20 тысячах человек, сгинувших при Батисте!» – говорит младший Гевара, пока вокруг нас послушные долгу сыны Аргентины разносят кофе и кондитерские изделия почтенным матронам Буэнос-Айреса, как доктор Пларр в «Почетном консуле» Грэма Грина, романе, в котором сюжет вокруг южноамериканского мятежа развивается в каком-то своем русле, запутавшись в любовных хитросплетениях.
Есть и другая Аргентина, далекая от манящих ароматов и сладостей. Так, на убогих улицах соседнего квартала Патерналь юный Диего Марадона делал когда-то первые шаги в большой футбол, играя за одну из местных команд.
Как далек он был тогда от образа иконы аргентинского футбола и миллионных гонораров! Здесь представители беднейших слоев города выискивают в грудах мусора хоть что-то, пригодное в пищу или для продажи, а неизвестные могут появиться из ниоткуда и напасть на любого зазевавшегося прохожего, рискнувшего забрести в эти места. Единственное, что радует глаз в этих трущобах, – портреты великих героев этих мест: Че (изображенный дважды), Фидель Кастро, Хуан и Эва Перон, Уго Чавес (с пририсованными гитлеровскими усиками), нарисованные на стене старого железнодорожного склада.
Как и в других городах мира, в Буэнос-Айресе не требуется много времени, чтобы переместиться из района нищеты и страданий в более респектабельные кварталы. Так и я, бросив прощальный взгляд на портрет Че, предстал вскоре перед гостеприимной дверью человека по имени Пабло Марчетти, аргентинского сатирика, который смог реализоваться еще и в ипостасях поп-певца и телезвезды. Он спел мне свой хит Tu Querida Presencia («В твоей приятной компании»), который рассказывает о бесконечном тиражировании образа Гевары. «Каждый видит в Че что-то свое, – говорит Марчетти, – но нельзя отрицать во всех его проявлениях непременное присутствие бунтарства, бесстрашия и готовности жить в соответствии со своими убеждениями, придерживаясь такой линии до самого конца. Это величайшее качество Че Гевары, отдавшего жизнь за благое дело. Я думаю, люди почитают его и верят, что однажды появится еще один, такой же как он. Но глупо сидеть и ждать этого целую жизнь».
Однажды вечером, наблюдая за танцующими танго во внутреннем дворе музея Манзана де лас Лусес на базе иезуитского монастыря, построенного испанцами в конце XVII века, я, к моему великому удивлению, обнаружил сходство с движениями, которые выучил несколько лет назад в Гаване. Как и в случае с Че, Куба и Аргентина давно ведут негласную войну за это культурное наследие. Невозмутимая надменность и чувственность танцоров напомнили мне о словах Хуана Мартина, сказанных на прощание: «Цели, к которым стремился Эрнесто, – равноправие, справедливость и солидарность – не достигнуты по сей день. Так что борьба продолжается».
Записал Стивен Смит , перевод Адила Бекмухамбетова
Иллюстрация Эрика Хайнца
