Штатный антрополог санитарного управления Нью-Йорка Робин Нейгл объясняет, почему современный человек боится собственного мусора и с неприязнью относится к людям, которые его за ним убирают.
Алекс Карп: Вы как-то сказали: «Мы боимся мусора, он представляет для нас серьезную культурную угрозу, но вместе с тем это один из самых захватывающих и восхитительных объектов изучения». Почему, как вам кажется, подавляющее большинство людей не способно разделить вашего восхищения?
Робин Нейгл: Сложный вопрос, потому что он выводит нас сразу на несколько тем. С одной стороны, мы с такой легкостью и постоянством создаем такое огромное количество мусора, что для нас обращать на него внимание — это все равно что обращать внимание на собственные плевки или на что-то подобное, о чем совершенно не хочется задумываться. Мы принимаем как должное то, что мы непрерывно производим мусор и кто-то его убирает. С другой стороны, это еще и очень интимный процесс.
АК: А как бы вы ограничили область интересов антропологии мусора?
РН: На самом деле, антропология мусора занимается огромным количеством тем: городское планирование, особенности дорожного движения, землепользования, рекультивация земель. Переоценить значение мусора для культуры вряд ли возможно. Только представьте: весь современный Нью-Йорк покоится на мусоре. Да и другие города по всему миру тоже — ведь до совсем недавнего времени мусор не вывозился веками. За пару сотен лет улицы Нью-Йорка поднялись на 2,7 метра. Древняя Троя, древний Рим, Вавилон, Иерусалим, Париж — во всех этих городах то же самое: вы стоите на вековых скоплениях физических остатков тех, кто жил здесь до вас. Так что вы все время топчете ногами историю.
Записал Алекс Карп
Алекс Карп: Вы как-то сказали: «Мы боимся мусора, он представляет для нас серьезную культурную угрозу, но вместе с тем это один из самых захватывающих и восхитительных объектов изучения». Почему, как вам кажется, подавляющее большинство людей не способно разделить вашего восхищения?
Робин Нейгл: Сложный вопрос, потому что он выводит нас сразу на несколько тем. С одной стороны, мы с такой легкостью и постоянством создаем такое огромное количество мусора, что для нас обращать на него внимание — это все равно что обращать внимание на собственные плевки или на что-то подобное, о чем совершенно не хочется задумываться. Мы принимаем как должное то, что мы непрерывно производим мусор и кто-то его убирает. С другой стороны, это еще и очень интимный процесс.
Сложно найти такой момент в течение суток — не считая сна, хотя иногда и во время сна тоже, — чтобы мы не создавали какой-нибудь мусор.Даже вот сейчас, пока я вас ждала, я вытащила бумажную салфетку и высморкалась, а потом выбросила ее. Все это заняло секунд пятнадцать, не больше. Это такой маленький интимный жест, о котором не задумываешься, но и он оставляет свой отпечаток, каждый кусок мусора — это след. В Стэнфорде есть ученый по имени Билл Ратье, который первым ввел в научный оборот понятие «мусоровед». Он написал книгу «Мусор!». Билл — археолог современных домашних отходов, хотя получил классическое археологическое образование в Гарварде и проходил практику на развалинах городов майя. Он говорит, что мусор — это очевидная проблема, которую мы не замечаем. АК: Вы, как и Уильям Ратье, считаете это «когнитивной проблемой»? РН: Ну, когнитивная она вот почему: эта проблема постоянно на виду, но ее намеренно оставляют незамеченной. Какой мыслительный процесс заставляет нас не замечать того, что рядом с нами все время? При этом, например, антрополог Мэри Дуглас развивает теорию, согласно которой можно понять весь космос культуры, изучив ее определения чистого и грязного, дозволенного и недозволенного, профанного и священного. Почему, например, ботинки, которые стоят на полу, — это нормально, а ботинки, которые стоят на обеденном столе, — это недопустимо, грязно. Можно начать с чего-нибудь скромного вроде грязи и дойти до целостной картины мира. АК: Еще одна когнитивная проблема: зачем мы разработали или, скорее, оказались вовлечены в систему, которая не только производит так много мусора, но и существует за счет все возрастающего производства отходов? Почему это считается нормой? РН: И, наконец, четвертая когнитивная проблема: каждая вещь, которую вы видите, — это будущий мусор. Каждая. Все, что нас окружает, мимолетно, но мы не можем это признать, потому что это вроде как страшно, потому что это наводит на мысли о том, что мы здесь временно, что мы все умрем. АК: То есть страх, который вы описали, — это такой способ уйти от мыслей о смертности и эфемерности бытия? РН: Это уход от мыслей о смертности, эфемерности, преходящем. О плате за то, какую жизнь мы ведем. Огромное количество мусора, которое мы производим, отчасти определяется темпом, в котором мы живем. У меня нет времени обращать внимание на одноразовые вещи, которые меня окружают, — стаканчики из-под кофе, подгузники, чайные пакетики.
Если бы я остановилась и обратила внимание на все эти предметы, следила бы за ними, ухаживала, пользовалась ими аккуратно, они бы прослужили гораздо дольше. Но у кого есть на это время?Мы и морально, и физически постоянно живем на пределе своих возможностей, и если взглянуть на это без прикрас, иллюзия того, что все идет чисто и гладко и за это не придется платить, развеивается. Это просто неправда. АК: Тот же Уильям Ратье отмечал, что люди — единственный вид животных, которых не привлекают запахи и цвета помойки. Но все же уборка мусора — это гигантская часть городских бюджетов и важная составляющая жизни в мегаполисе. Нью-Йорк, например, создал свалку, которая видна с земной орбиты. То есть в этой зоне молчания проделывается огромная идеологическая работа. РН: Да. Есть такое буддийское выражение: работа по дому — это невидимый труд, потому что ее замечаешь, только когда она не сделана. Та же самая миссия и у санитарной службы, которая сто лет назад вообще считалась чем-то вроде муниципальной домохозяйки. При этом, попав на свалку, мусор продолжает разлагаться. Как долго — зависит от условий. На старых свалках не было специальных встроенных механизмов, так что на глубоких внутренних слоях мог оставаться кислород и даже случалось анаэробное разложение. И там внутри много чего сохраняется. Ратье умудрился взять буровые пробы на самых больших свалках и доставал какие-то вещи из 1950-х, которые можно было хоть сегодня на плиту ставить (датировал он их по слоям газет). И, кстати, он обнаружил, что самый частый продукт, который можно встретить на свалке в целости и сохранности, — овощи. Люди покупают их с избытком и часто выбрасывают, даже не притронувшись. При этом, как показывают исследования мусороведов, чем более дефицитным становится тот или иной продукт первой необходимости, тем больше шансов встретить его в мусорном ящике. В пору нехватки мяса или сахара их гораздо чаще выбрасывают — потому что покупают с избытком при первой возможности. АК: Археологи, исследующие помойки и свалки, обнаружили, что люди не в состоянии точно оценить количество вещей, которые они покупают, едят или выбрасывают на помойку, но они же довольно точно и достоверно докладывают о своих соседях. У них появляется своего рода блок, не позволяющий им оценить собственное поведение. РН: Ну, конечно, смотрите: мой ребенок никогда не бывает виноват. Если он с кем-то подрался, то виноват тот, второй, задира и хулиган! Это, конечно, упрощение, но показывать пальцем на кого-то всегда легче, чем показать на себя самого. А осуждение собственного соседа появилось, как только два человека впервые поселились рядом. Это довольно мощный социальный механизм. Но это уже немного другая антропологическая история.
АК: А как бы вы ограничили область интересов антропологии мусора?
РН: На самом деле, антропология мусора занимается огромным количеством тем: городское планирование, особенности дорожного движения, землепользования, рекультивация земель. Переоценить значение мусора для культуры вряд ли возможно. Только представьте: весь современный Нью-Йорк покоится на мусоре. Да и другие города по всему миру тоже — ведь до совсем недавнего времени мусор не вывозился веками. За пару сотен лет улицы Нью-Йорка поднялись на 2,7 метра. Древняя Троя, древний Рим, Вавилон, Иерусалим, Париж — во всех этих городах то же самое: вы стоите на вековых скоплениях физических остатков тех, кто жил здесь до вас. Так что вы все время топчете ногами историю.
При этом люди не осознают не только культурную роль мусора, но и те фантастические объемы помоев, которые мы производим сегодня.За каждым килограммом мусора, который вы выбрасываете, скрывается около 60 килограммов мусора, который появился в ходе добычи, производства, транспортировки и распространения искомого товара. Поэтому, чтобы хоть как-то обуздать лавину мусора, который мы производим, недостаточно заниматься сбором и переработкой вторсырья. Конечно, это тоже важно, но нам следует обратить внимание и на сам процесс производства.
В борьбу с мусором должны включиться более серьезные игроки, чем отдельные потребители и даже отдельные муниципалитеты.Почему так трудно создать четкую и ясную систему, контролирующую использование и переработку ресурсов в разных секторах промышленности? Что происходит с отходами в сельском хозяйстве и добывающих отраслях? С медицинскими, строительными и токсичными отходами? Почему, когда что-то идет не так (помните случай с BP?), мера ответственности государства и бизнеса не определена более четко? АК: Будучи штатным антропологом санитарного управления Нью-Йорка, вы сопровождаете мусорщиков в их ежедневных поездках по городу. Что в этой работе произвело на вас самое сильное впечатление? РН: Когда я выхожу на улицу в форме и работаю с людьми, которые занимаются этим уже десять или двадцать лет, я обращаю внимание на то, что им приходится надевать вместе с этой формой то, что на них навешивает общество.
Есть ярлык, позорное клеймо мусорщиков, копошащихся каждый день в помойке.Люди считают их тупицами или мафиози низкого пошиба, люди считают, что они не достойны уважения. Не то что, скажем, полицейский или пожарный. Но я абсолютно уверена в том, что это самое важное подразделение на улицах, потому что Нью-Йорк не был бы собой, если бы санитарные работники каждый день не выполняли свое дело на отлично. К тому же эта работа еще и гораздо опаснее, чем работа полицейского или пожарного — просто по статистике травматизм гораздо выше. А проблемы здравоохранения, которые помогают решать санитарные работники? Это очень и очень реальные проблемы, но мы почему-то о них забываем. Мы ведь не живем с дизентерией, желтой лихорадкой, скарлатиной, оспой, холерой — всеми этими ужасными болезнями, которые приходили и уходили волнами. Люди были в ужасе, когда наступала очередная эпидемия. Один из способов решения этой проблемы — очистка улиц.
Количество случаев заражения инфекционными и контролируемыми болезнями резко снизилось сразу после того, как были очищены улицы.Это были детские болезни, которые могли не убивать детей, но они убивали. В середине XIX века в Нью-Йорке был самый высокий уровень детской смертности в мире. И этот уровень упал. Выросла средняя продолжительность жизни. Все это — после того, как мы вычистили наши улицы! Только кажется, что это так просто, но до 1890-х это никогда не делалось нормально. Но после этого все резко изменилось. АК: Почему, как вам кажется, в обществе сформировался такой неприглядный образ мусорщиков? РН: Я начну немного издалека. В 1970‑х был огромный скандал, кончившийся судебным разбирательством, когда один из вуайеристов-поклонников Боба Дилана был застукан за тем, что рылся в его помойке. После этого началась настоящая эпидемия: появились десятки охотников за мусором знаменитостей. Те стали подавать в суд за нарушение неприкосновенности частной жизни, но тут возникла коллизия — юридический статус мусора не был определен. В США разные штаты решили эту проблему по-разному: например, в Нью-Йорке права собственности на мусор были переданы санитарному управлению города. Таким образом, вуайерист, роющийся в помойке, нарушает закон, но не в отношении человека, который что-то выкинул, а в отношении города. А мусорщики оказались в уникальном положении: они стали единственными посторонними людьми, которые имеют законный доступ к огромному количеству информации о человеке, которую дает мусор.
Что он покупает и выбрасывает, какими предметами гигиены пользуется и с какой регулярностью, каковы его сексуальные повадки, какие лекарства он принимает — да мало ли...Думаю, общество так до конца не поняло и не приняло эту ситуацию. Мусорщики являют собой анонимных и незаметных наблюдателей за человеческой жизнью, за самыми интимными ее деталями, которые подавляющее большинство из нас желало бы скрыть. Недаром мешки для мусора непрозрачны — но следует понимать, что это не делает их непроницаемыми.
Мусорщик по своей сути — археолог, который наблюдает за тем, как формируется будущий культурный слой.Это неофициальная археология, археология текущего момента, народная археология современных домашних отходов на мостовых. Чтобы освоить эту дисциплину, нужно время. Но люди постарше, которые какое-то время уже проработали и были долгое время на одном и том же маршруте — они знают очень многое. Я слышала историю одного человека, который наблюдал за семьей: он видел, как пара поженилась, переехала в дом, из которого он забирал мусор, потом у них родилась дочка. Они с мусорщиком подружились. Он видел, как она росла. Как пошла в колледж. Потом у нее появились свои дети. Со временем он и с ними подружился. А когда он вышел на пенсию, она очень горевала. Вот такая милая история.
Однако большинству обывателей, конечно, неприятно осознавать, что продукты его жизнедеятельности находятся под постоянным наблюдением.Чтобы наш мусор не был для нас потенциальной угрозой, он должен быть анонимен. Те знания, которыми обладают мусорщики, делают их, в понимании обывателя, очень опасными людьми. Но и это не все. Мусорщик служит постоянным напоминанием того, что ни один объект материального мира не вечен, а следовательно, мы не можем говорить о каком-либо постоянстве, устойчивости нашей материальной жизни.
Записал Алекс Карп
