Американский актер и кинопродюсер. Лауреат двух премий «Золотой глобус». Обладатель премии «Оскар» как один из продюсеров фильма «12 лет рабства». 59 лет.
Я не люблю, когда говорят обо мне. Давайте поговорим о чем-то важном.
Если бы у меня были сверхъестественные способности, я бы повернул время вспять — вот что бы я сделал.
У меня масса планов. Я бы хотел иметь кучу домов на колесах. Я бы хотел записать альбом, как Дженнифер Лопез. Только это будет акустическая версия KC & the Sunshine Band (американская диско-фанк-группа. — Esquire). Я бы хотел выпустить свою собственную линию одежды. У меня все будет, как у Паффа Дэдди. Только мех будет синтетический.
Мы, знаменитости, вынуждены держаться вместе. Я же не могу просто пойти к доктору и сидеть в приемной, читая журнал, — ко мне начнут подходить люди. Я не могу просто приехать в аэропорт и ждать своего рейса — меня там просто покалечат.
Моя неделя очень проста: пять дней из семи на хвосте у меня висят по три машины с папарацци. Такая арифметика.
Я из тех людей, кого ненавидят на генетическом уровне.
Как-то раз я позвонил своему деду. «Мы тут посмотрели твое кино», — сказал дед. «Какое именно, дед?» — сказал я. А он крикнул моей бабушке: «Эй, Бетти, как называлось то кино, от которого я блевал третьего дня?»
Я свято верю в свой метод: вначале здорово въ***ваешь, потом здорово отдыхаешь.
Мне вообще-то насрать на собственную безопасность.
Я курю. Потом бросаю. Потом снова курю. Потом бросаю. Потом опять. И так снова, и снова, и снова.
С моралью у меня дела обстояли не очень-то. Я ведь не особо зациклен на морали.
Я хорошо помню свой первый поцелуй. Мы договорились в школе с одной девчонкой, что встретимся за гаражами и поцелуемся. Мы были так серьезны, как будто о каком-то важном бизнесе говорили. В общем, я поцеловал ее и убежал домой. Вот каким был мой первый поцелуй.
Слышать, как твой маленький ребенок срыгивает — это самый счастливый момент в жизни. Это момент, от которого получаешь наибольшее удовольствие.
Уединение — это когда ты можешь выйти и посидеть на крылечке в одиночестве. Уединение — это когда тебе нужно самому выносить мусор, потому что в доме его скопились гребаные кучи, а вынести его больше некому.
Свобода слова? Мне кажется, это отличная штука. Мне кажется, у всех должна быть свобода слова.
Не стоит говорить о том, о чем ничего не знаешь. Поэтому я не люблю интервью. Журналисты спрашивают меня, что я думаю по поводу Китая и Тибета. Кому есть дело до того, что я думаю по этому поводу? Я человек, который работает со сценарием. Я взрослый чувак, который накладывает на себя грим.
Я без ума от мотоциклов. Абсолютно чокнут. У меня есть чопперы. У меня есть спортивные. У меня есть кроссовые. У меня есть мотоциклы, собранные специально для меня. Все эти машины — настоящее искусство, как скульптура. Но я не хочу говорить об этом. Просто признаю, что у меня есть такая болезнь. Вот и все.
Я ни хрена не знаю про художников. Только про скульпторов. И то чуть-чуть.
Никогда не тратьте чертовы кучи денег на безумные гигантские матрасы с двойной набивкой по обеим сторонам и всякой прочей ерундой. Просто сходите в магазин и купите обычный плоский матрас. Потом купите трехдюймовую подкладку из темпура (высокоэластичная пена. — Esquire) и положите сверху. Последуйте хорошему совету. Это идеальный сон. Блаженство вам гарантировано.
Я никогда в своей жизни не проводил так много времени в юбке, как на съемках «Трои». Но юбки не так уж и плохи. Черт, они вовсе не так плохи.
Чтобы получить что-то, нужно потерять что-то.
Слава — та еще б***, чуваки.
Фотограф Алекс Любомирски
Я не люблю, когда говорят обо мне. Давайте поговорим о чем-то важном.
Если бы у меня были сверхъестественные способности, я бы повернул время вспять — вот что бы я сделал.
У меня масса планов. Я бы хотел иметь кучу домов на колесах. Я бы хотел записать альбом, как Дженнифер Лопез. Только это будет акустическая версия KC & the Sunshine Band (американская диско-фанк-группа. — Esquire). Я бы хотел выпустить свою собственную линию одежды. У меня все будет, как у Паффа Дэдди. Только мех будет синтетический.
Мы, знаменитости, вынуждены держаться вместе. Я же не могу просто пойти к доктору и сидеть в приемной, читая журнал, — ко мне начнут подходить люди. Я не могу просто приехать в аэропорт и ждать своего рейса — меня там просто покалечат.
Моя неделя очень проста: пять дней из семи на хвосте у меня висят по три машины с папарацци. Такая арифметика.
Я из тех людей, кого ненавидят на генетическом уровне.
Как-то раз я позвонил своему деду. «Мы тут посмотрели твое кино», — сказал дед. «Какое именно, дед?» — сказал я. А он крикнул моей бабушке: «Эй, Бетти, как называлось то кино, от которого я блевал третьего дня?»
Я свято верю в свой метод: вначале здорово въ***ваешь, потом здорово отдыхаешь.
Мне вообще-то насрать на собственную безопасность.
Я курю. Потом бросаю. Потом снова курю. Потом бросаю. Потом опять. И так снова, и снова, и снова.
С моралью у меня дела обстояли не очень-то. Я ведь не особо зациклен на морали.
Я хорошо помню свой первый поцелуй. Мы договорились в школе с одной девчонкой, что встретимся за гаражами и поцелуемся. Мы были так серьезны, как будто о каком-то важном бизнесе говорили. В общем, я поцеловал ее и убежал домой. Вот каким был мой первый поцелуй.
Слышать, как твой маленький ребенок срыгивает — это самый счастливый момент в жизни. Это момент, от которого получаешь наибольшее удовольствие.
Уединение — это когда ты можешь выйти и посидеть на крылечке в одиночестве. Уединение — это когда тебе нужно самому выносить мусор, потому что в доме его скопились гребаные кучи, а вынести его больше некому.
Свобода слова? Мне кажется, это отличная штука. Мне кажется, у всех должна быть свобода слова.
Не стоит говорить о том, о чем ничего не знаешь. Поэтому я не люблю интервью. Журналисты спрашивают меня, что я думаю по поводу Китая и Тибета. Кому есть дело до того, что я думаю по этому поводу? Я человек, который работает со сценарием. Я взрослый чувак, который накладывает на себя грим.
Я без ума от мотоциклов. Абсолютно чокнут. У меня есть чопперы. У меня есть спортивные. У меня есть кроссовые. У меня есть мотоциклы, собранные специально для меня. Все эти машины — настоящее искусство, как скульптура. Но я не хочу говорить об этом. Просто признаю, что у меня есть такая болезнь. Вот и все.
Я ни хрена не знаю про художников. Только про скульпторов. И то чуть-чуть.
Никогда не тратьте чертовы кучи денег на безумные гигантские матрасы с двойной набивкой по обеим сторонам и всякой прочей ерундой. Просто сходите в магазин и купите обычный плоский матрас. Потом купите трехдюймовую подкладку из темпура (высокоэластичная пена. — Esquire) и положите сверху. Последуйте хорошему совету. Это идеальный сон. Блаженство вам гарантировано.
Я никогда в своей жизни не проводил так много времени в юбке, как на съемках «Трои». Но юбки не так уж и плохи. Черт, они вовсе не так плохи.
Чтобы получить что-то, нужно потерять что-то.
Слава — та еще б***, чуваки.
Фотограф Алекс Любомирски
