Паата Амонашвили — президент Международного центра Гуманной педагогики, доктор психологических наук, педагог и сын легендарного Шалвы Амонашвили приезжал в Астану на научно-практическую конференцию Назарбаев Интеллектуальной школы, где с ним встретилась Гульнара Бажкенова, чтобы задать вопросы о наболевшем.
Гульнара Бажкенова: Скажите, почему именно сейчас практически весь мир решил, что школа должна кардинально измениться?
Паата Амонашвили: А я бы не сказал, что это решили только сейчас. Школа меняется постоянно, каждый год и каждый месяц, с того самого момента, как она появилась. Это такой организм, который требует постоянных обновлений. Почему? Потому что постоянно меняется жизнь, и школа вынуждена идти вслед за ней.
Образование должно меняться, и лучше не просто поспевать за жизнью, а ее обгонять. Если школа обгоняет жизнь, заглядывает в будущее, можно даже выразиться «перетягивает» будущее на сегодняшний день, то она способствует росту и развитию детей будущего, которые поведут мир дальше. А отстающая школа воспитывает детей вчерашнего дня.
ГБ: И в каких странах детям повезло так, что их школа не отстает от времени?
ПА: Вне зависимости, где школы лучше или хуже, всем детям повезло! И вообще им везет или не везет не со школой, а с учителем. Внешняя форма школы, какая бы она ни была прогрессивная и новаторская, не принесет ребенку пользы, если общение учителя с учеником не носит развивающий, обогащающий, воспитывающий характер.
Есть очень впечатляющий пример Финляндии. Когда вся страна напряглась и через развитие учителей, через изменение их мировоззрения, произвела развитие образования. Понимаете, процесс не был обратным – от школ к учителю, изменение шло от учителя к школе. Там школы создаются так, как видят атмосферу и обстановку учителя. В первую очередь дизайнеры спрашивают у учителей: «А вы хотите, чтобы какое у вас было пространство?» И спрашивают не только учителей, но и детей тоже.
ГБ: Какая она была – советская школа? Не экспериментальная, а самая обычная?
ПА: Советскую школу в некотором смысле можно называть классической, но в школе любого времени при одной системе, одной программе и одинаковых заданиях могут быть два разных учителя. Один принуждает – через отметки и внешне, другой не принуждает, взывая к внутренним страстям. Учитель и есть школа. Школа и есть учитель.
ГБ: Сейчас так много рекомендаций по воспитанию детей, что кружится голова. Но есть один общий принцип в разных методиках – это отсутствие давления, какое испытывали мы. Но не приведет ли такой подход к банальной избалованности, не-дисциплинированности ребенка?
ПА: Я верю, что оказывать давление на детей не целесообразно и не результативно. Есть два принципа педагогики – первый принцип называется «авторитарной педагогикой». Ее концепцию можно определить в одном предложении – это попытки внешнего принуждения к чему-то через внешние формы поощрения и наказания. Внешние – это значит так накричать, чтобы замолчали наконец, поставить двойки так, чтобы было и честно, и понятно, как работать в следующий раз, пятерки выставлять так, чтобы ребенок и дальше бы учился, и другие дети подражали бы ему. Такой же внешней формой в средние века были плетки, розги и другие формы физического наказания, вплоть до уникальных форм, когда ребенка подвешивали в корзине. Он висел под потолком посередине класса, это было как в угол поставить. Сейчас так не делают, но ставят отметки, которые тоже являются разновидностью внешней формы наказания, хоть и демократичной.
Говоря о гуманной педагогике, мы ищем пути, когда ребенок сам себя мотивирует через внутренние природные страсти и если уж можно сказать о принуждении ребенка к необходимому, то это делается так, чтобы он сам этого захотел. Ребенок ведь сам стремится к развитию, сам себя обучает и мотивирует, но не напрягаясь, а через внутреннюю природу, с которой он живет полюбовно. Что это за природа?
ГБ: Наши родители жалуются на загруженность детей в современных школах и постоянно критикуют министерство образования за это. По вашему мнению, ребенок должен быть загружен учебой, делами или нет?
ПА: Знаете, если дети не загружают себя с интересом, то в конце концов они находят компьютерные игры и загружают себя ими. Там, где есть настоящее развивающее обучение, там, где есть ощущение свободы и взрослости, дети с радостью будут трудиться 24 часа на развитие себя, и это будет не в ущерб, а с пользой. Детьми тогда движет внутренняя мотивация. В детях вообще гораздо больше энергии, чем мы можем себе вообразить, и чаще всего она растрачивается впустую, ее некуда девать, и мы наоборот не знаем, как детей загрузить. Но загрузить можно только двумя формами – внешним принуждением, стоять с плеткой над головой и орать «делай-делай!» или внутренним. Внешняя форма принуждения – она пагубная, дети не хотят, они устают не от того, что делают, а от плетки над головой. А при внутренней мотивации они сами будут много трудиться.
Читайте похожие материалы в рубрике "Диалоги Esquire»
Гульнара Бажкенова: Скажите, почему именно сейчас практически весь мир решил, что школа должна кардинально измениться?
Паата Амонашвили: А я бы не сказал, что это решили только сейчас. Школа меняется постоянно, каждый год и каждый месяц, с того самого момента, как она появилась. Это такой организм, который требует постоянных обновлений. Почему? Потому что постоянно меняется жизнь, и школа вынуждена идти вслед за ней.
Образование должно меняться, и лучше не просто поспевать за жизнью, а ее обгонять. Если школа обгоняет жизнь, заглядывает в будущее, можно даже выразиться «перетягивает» будущее на сегодняшний день, то она способствует росту и развитию детей будущего, которые поведут мир дальше. А отстающая школа воспитывает детей вчерашнего дня.
ГБ: И в каких странах детям повезло так, что их школа не отстает от времени?
ПА: Вне зависимости, где школы лучше или хуже, всем детям повезло! И вообще им везет или не везет не со школой, а с учителем. Внешняя форма школы, какая бы она ни была прогрессивная и новаторская, не принесет ребенку пользы, если общение учителя с учеником не носит развивающий, обогащающий, воспитывающий характер.
Есть очень впечатляющий пример Финляндии. Когда вся страна напряглась и через развитие учителей, через изменение их мировоззрения, произвела развитие образования. Понимаете, процесс не был обратным – от школ к учителю, изменение шло от учителя к школе. Там школы создаются так, как видят атмосферу и обстановку учителя. В первую очередь дизайнеры спрашивают у учителей: «А вы хотите, чтобы какое у вас было пространство?» И спрашивают не только учителей, но и детей тоже.
Очень многому можно поучиться у детей. Школа там, где ходит учитель, и за ним ходят ученики.ГБ: Пример Финляндии уже хрестоматийный, но как вы думаете, что в итоге самое ценное, что дают финские школы? Знания ведь можно получить в любых условиях. ПА: Знаете, как в Финляндии начинается неделя? Учительница приходит и говорит детям: «Вы свободные люди, скажите, чем вы будете заниматься в течение недели? Можно изучить молнию, океан, а можно рыб. Выбирайте!» Кто-то хочет изучать океан, а кто-то рыб, и она говорит: «Отлично, давайте составьте свой план». Потом учительница спрашивает у детей, что они принесут в качестве результата исследований. Кто-то ответит – сочинение, кто-то – эксперимент. И в завершении темы учительница предложит ученикам самим оценить свои работы. И получается, что у детей вырабатывается абсолютное ощущение свободы. Это и есть самое ценное в хорошей школе. И учатся ведь при такой свободе! И химию будут учить, и физику. Химия сама по себе кому нужна, скажите?
Наука – это инструмент, но инструмент теряет смысл без цели. Зачем вам нож, если нечего резать? Зачем вам бритва, если вообще не бреетесь?ГБ: А в какой школе учились вы – свободной или авторитарной? ПА: Я учился в экспериментальной школе, построенной в лаборатории экспериментальной дидактики, это был отдел института педагогики. Возглавлял отдел мой отец Шалва Амонашвили. Он решил, что вместо того чтобы всем сидеть в кабинетах, ученые должны пойти непосредственно в школы. Эта идея была очень неординарной, тем более для того времени, но ее удалось осуществить: была построена первая экспериментальная школа, в которую все ученые лаборатории экспериментальной дидактики перешли прямо из своих научных кабинетов, и где они работали и общались с детьми. Там все было построено на принципах гуманной педагогики, нас не принуждали, а мотивировали.
ГБ: Какая она была – советская школа? Не экспериментальная, а самая обычная?
ПА: Советскую школу в некотором смысле можно называть классической, но в школе любого времени при одной системе, одной программе и одинаковых заданиях могут быть два разных учителя. Один принуждает – через отметки и внешне, другой не принуждает, взывая к внутренним страстям. Учитель и есть школа. Школа и есть учитель.
Не министерство, не здание, а учитель, который непосредственно соприкасается с душой и личностью ребенка.Советская школа была, конечно, авторитарная, но были отдельные учителя в этой системе, которые имели гуманно-личностный подход. Я из всех учителей, которые у меня были, двоих помню и до сих пор люблю. Это учительница географии и учительница русского языка и литературы. Мои любимые учителя всегда оставались для меня таковыми, они продолжали меня учить, даже когда я встречал их уже после окончания школы. ГБ: Вы всегда говорите о роли учителя, но вот наши учителя сразу после вуза получают меньше пятидесяти тысяч тенге, это примерно $150. При таком вознаграждении за труд мне учителя могут быть такими, как вы описываете? ПА: Я считаю, труд учителя должен достойно оплачиваться. С другой стороны, как определить учителя от бога? Неужели он будет думать, какая у него должна быть зарплата, в тенге или другой валюте? Главное для него быть рядом с учениками, чтобы видеть, как они развиваются, каких успехов они достигают, и это гораздо более мощная подпитка, чем любой банковский счет. ГБ: Как находить таких учителей? Мне даже трудно представить идеал, о котором вы говорите. ПА: Главный путь к выбору учителей – это воспитывать их на примере уже состоявшихся лучших учителей. Меня часто спрашивают, как основать новую школу? Так вот, мы всегда начинаем с обучения учителей. Набирается группа молодых преподавателей, которым даются основные знания, помимо того, что они уже получили в университетах и колледжах. Мы углубляемся в классику педагогики, в психологию развития, психологию ребенка, и в процессе многие получают совершенно новое видение ребенка, ситуации, обстановки. ГБ: Современные дети сильно отличаются от нас? ПА: Ну еще бы, сейчас дети совсем другие. Они отличаются от нас, мы были другими в 60-80-е. В детях появились качества, которых у нас не было. И одно из самых главных – это многогранность, с которой они воспринимают мир. Я не говорю, что мы были какими-то узкими или ограниченными, однако, сегодня дети могут делать больше не только физически и умственно, но и одновременно усваивать совершенно разные знания и навыки. У них в некотором роде расширенное сознание, и этим детям нужны новые учителя, им не пригодятся мои учителя. Хотя у меня были разные педагоги – хорошие и не очень, но им не пригодятся даже хорошие. Сегодня детям нужны учителя, которые еще шире мыслят, еще многограннее. К современным детям нужен особый подход. В этом и заключается тупик в образовании.
Учителей в институтах воспитывают педагоги с уже готовым большим опытом прошлых лет.Вся педагогика выстраивается на классике, на глубоких знаниях психологии – все это не новое, а, наоборот, очень даже старое, но переработанное и поданное в иной форме.
ГБ: Сейчас так много рекомендаций по воспитанию детей, что кружится голова. Но есть один общий принцип в разных методиках – это отсутствие давления, какое испытывали мы. Но не приведет ли такой подход к банальной избалованности, не-дисциплинированности ребенка?
ПА: Я верю, что оказывать давление на детей не целесообразно и не результативно. Есть два принципа педагогики – первый принцип называется «авторитарной педагогикой». Ее концепцию можно определить в одном предложении – это попытки внешнего принуждения к чему-то через внешние формы поощрения и наказания. Внешние – это значит так накричать, чтобы замолчали наконец, поставить двойки так, чтобы было и честно, и понятно, как работать в следующий раз, пятерки выставлять так, чтобы ребенок и дальше бы учился, и другие дети подражали бы ему. Такой же внешней формой в средние века были плетки, розги и другие формы физического наказания, вплоть до уникальных форм, когда ребенка подвешивали в корзине. Он висел под потолком посередине класса, это было как в угол поставить. Сейчас так не делают, но ставят отметки, которые тоже являются разновидностью внешней формы наказания, хоть и демократичной.
Говоря о гуманной педагогике, мы ищем пути, когда ребенок сам себя мотивирует через внутренние природные страсти и если уж можно сказать о принуждении ребенка к необходимому, то это делается так, чтобы он сам этого захотел. Ребенок ведь сам стремится к развитию, сам себя обучает и мотивирует, но не напрягаясь, а через внутреннюю природу, с которой он живет полюбовно. Что это за природа?
Дети очень хотят чувствовать себя взрослыми, свободными и очень хотят развиваться – нельзя не дать что-то из этих трех пунктов, им нужно все это вместе.Авторитарный, принудительный процесс ставит крест на ощущении взрослости и развитии, не говоря уже о том, что при воспитании в авторитарном процессе растет такой же авторитарный человек.
Когда учитель строго кричит на ребенка, он дает воспитательный образ как принуждать других, как кричать на других, и это становится частью личности.Даже когда мы бьем по рукам, чтобы играл на пианино или писал правильно, когда наказываем за небольшую ошибку, хотя в целом сочинение было классным, получается, что дети воспринимают эти воспитательные образы. Это неосознанное воспитание. В гуманной педагогике мы пытаемся осознавать, что мы конкретно воспитываем. ГБ: Ну вот, например, в наших школах отменили оценки, и родители жалуются, что теперь у детей нет ориентира и стимула. ПА: Видение мира глазами ребенка очень сильно отличается от видения взрослых и, в частности, учителей. Хороший учитель тот, кто пытается и старается увидеть мир глазами ребенка. Ибо небольшая ошибка, из-за которой мы снижаем оценку в старших классах, может вообще отбить желание писать. А что если начать со слов: «Какое классное сочинение! Но давай подумай об этом…» Так мы стимулируем ребенка писать дальше.
Обращая внимание только на ошибки, мы убиваем мотивацию делать лучше.В гуманной педагогике, в отличие от авторитарной, мы ищем формы согласия, при которых дети сами захотят участвовать в своем же развитии. Думаем, как дать детям в школе ощущения свободы и взрослости, как дать постоянное развитие и обучать не ради информации, которую преподаем, а ради развития. Вот это основные отличия, которые не на словах, а на практике выливаются в радостную счастливую жизнь. В старой педагогике всегда было два этих подхода. Классики начали говорить об этом, а мы продолжаем. Была школа Каменского, там в углу стояла розга, но ее никто не использовал. Была школа Толстого в Ясной поляне, где не ставили никакие отметки. По знаниям всегда более эффективной была гуманная педагогика. Взять опять ту же Финляндию – там отметок не ставят, но дети знают материал и сдают тесты лучше американских сверстников. ГБ: Почему тогда веками взрослые ставили оценки, наказывали и принуждали детей учиться? ПА: Потому что это гораздо легче. Почему гуманная педагогика не становится массовой? Потому что она требует ломку личностных качеств. Вообразите, педагог – уже взрослый человек, прошедший свою школу, затем институт, университет и везде видевший образы традиционного авторитарного подхода, приходит работать в школу и вдруг хочет развиваться в направлении гуманно-личностного подхода. Это требует избавления от всех старых стереотипов, не только университетских, но из глубокого детства. Это требует ломки убеждений, ломки личностных качеств! Это гораздо сложнее, чем сломать любую Берлинскую стену, потому что требует внутренней духовной работы человека над собой. И эта глубокая работа не всегда и не всем дается. Сотни тысяч учителей не могут за один день вдруг сломать свои стереотипы.
Вот почему это не будет идти в массы, однако, один учитель от бога в школе – уже хорошо, это тысячи детей, которые будут развиваться по-другому.Поэтому мы не жалеем сил, чтобы об этом рассказывать, может быть, из сотни учителей мы вдохновим одного, но этот один научит тысячи детей, которые будут менять дальше мир.
ГБ: Наши родители жалуются на загруженность детей в современных школах и постоянно критикуют министерство образования за это. По вашему мнению, ребенок должен быть загружен учебой, делами или нет?
ПА: Знаете, если дети не загружают себя с интересом, то в конце концов они находят компьютерные игры и загружают себя ими. Там, где есть настоящее развивающее обучение, там, где есть ощущение свободы и взрослости, дети с радостью будут трудиться 24 часа на развитие себя, и это будет не в ущерб, а с пользой. Детьми тогда движет внутренняя мотивация. В детях вообще гораздо больше энергии, чем мы можем себе вообразить, и чаще всего она растрачивается впустую, ее некуда девать, и мы наоборот не знаем, как детей загрузить. Но загрузить можно только двумя формами – внешним принуждением, стоять с плеткой над головой и орать «делай-делай!» или внутренним. Внешняя форма принуждения – она пагубная, дети не хотят, они устают не от того, что делают, а от плетки над головой. А при внутренней мотивации они сами будут много трудиться.
Тут можно сравнить вот с чем: вы же были влюблены? Вы можете устать от влюбленности? Можно ли сказать, что я сильно загружен общением с любимым человеком? Вообразите накал чувств!Но ты не устаешь ходить с ним, не устаешь общаться, делать для него что-то – влюбленность мотивирует на очень многое, и нет усталости. Дети, мотивированные естественными внутренними потребностями, ощущают примерно то же самое. Они не устают, у них состояние эйфории и радости. Дети учатся постоянно, они постоянно находятся в процессе развития, в процессе приобретения новых навыков. Вот пример домашнего задания в гуманной педагогике: учитель уже выстроил отношения безусловной любви со своими детьми и после урока говорит примерно следующее: «Дети, я вам не буду задавать домашнее задание, просто завтра, если захотите меня порадовать, прочтите мне стихотворение, любое – на ваш выбор!» А чтобы порадовать любимую учительницу дети на многое способны: будут искать любимое стихотворение, будут просить маму о помощи, будут писать сами. Сейчас это уже реальность. В результате двенадцать человек из пятнадцати увидели, как любимая учительница на них смотрела, как она их обнимала, аплодировала, подготовила каждому подарки взамен. После этого учительница даже обнимает тех троих, которые стихотворение не выучили и говорит: «Ничего, в следующий раз, может быть, вы тоже захотите, не переживайте, ничего страшного». После этого разве кто-то может не захотеть выполнить следующее задание? Но, конечно, для этого должны быть выстроены отношения абсолютной любви, если их нет, то гуманная педагогика не состоится. Не только в начальных классах, со временем это становится только сильнее, усиливается желание чувствовать себя взрослым и свободным. В подростковом возрасте эти чувства прямо взрывают каждого ребенка, и там, где авторитарная педагогика продолжает давить строгостью, она ставит крест на взрослости и свободе. И дети убегают. Убегают из школы, на улицу – ищут места, где эти чувства можно удовлетворить. И знаете, где первым делом находят? В ближайшем супермаркете. Там красными буквами написано «товары 18+». Эти внутренние страсти – развитие, взрослость и свобода – их можно сравнить с воздухом, едой и водой. И так же, как нам, взрослым, постоянно нужен воздух, чтобы не задыхаться, так и дети задыхаются без развития по природе своей. Это внутренние естественные страсти.
Авторитарная педагогика прямо говорит: «Не ешьте, не пейте, не дышите». И дети задыхаются, рождаются комплексы.ГБ: А вы отслеживаете, как развивается жизнь детей из различных школ потом – выпускники каких школ, авторитарных или гуманных более конкурентоспособны во взрослой жизни? ПА: Я вижу, что дети, которые растут в школах гуманной педагогики или на ее основе, более креативные, более воспитанные, в некотором смысле они с большими качествами гражданина. Это люди, с которыми даже общаться приятнее, потому что они жизнерадостные, более открытые, в них есть ощущение счастья. Что касается конкурентоспобности… Вот у вас спросить, каким вы хотите видеть своего ребенка, когда он вырастет – профессором, доктором образования, бизнесменом, который много зарабатывает или счастливым человеком? Поставьте самое важное для вас качество на первое место. Вот видите, пусть он будет счастливым, а потом уже он будет тем, кем захочет. В чем же ключ счастья? Можно ли найти магазин, где продают счастье по скидке? Нет, это внутреннее ощущение, и оно базируется на чем-то. На чем оно может базироваться? На банковском счете? На успехе в жизни, на карьере? Нет, конечно. Оно базируется на внутреннем ощущение, что мы созвучны своему предназначению. Мы счастливы, только когда чувствуем, что делаем свое дело. Человек, чувствующий, что выполняет свое жизненное предназначение, намного конкурентоспособнее человека, просто делающего свою работу ради зарплаты. Такие люди прямо взлетают – так высоко, что соревноваться с ними очень трудно, догнать их невозможно.
Читайте похожие материалы в рубрике "Диалоги Esquire»
