Актер Мартин Фриман, известный по главным ролям в кинотрилогии «Хоббит» и сериале «Шерлок», рассуждает о притворстве, Боге и хороших парнях.

Мартин Фриман актер Голливуд Джон Уатсон Хоббит Бильбо Беггинс

Не люблю притворства. Моя работа состоит в том, чтобы помочь рассказать историю, а все остальное – это пижонство.

Люди думают, что у меня с ними есть какой-то контакт. Я даже понимаю, почему: сам бы чувствовал то же самое по отношению к любому актеру, который сыграл бы какие-то из моих ролей. И это просто замечательно. Единственное, что может в этом беспокоить, – я-то знаю, что на самом деле я не такой, а они не знают.

Карьера актера не подходит нервным людям, потому что на протяжении одного дня она может убедить тебя в том, что ты Господь Всемогущий и тут же – что ты просто мусор.

Не могу сказать, что у меня темное нутро, о котором никто ничего не подозревает. Я не убиваю людей. А вот мучить – да, это с удовольствием.

В принципе, я не преступник, но и не ваш лучший друг навеки, это точно. И совершенно точно я не воплощение доброты. Знаете, есть актеры – не буду называть их по имени, – к которым хочется подойти и сказать: «Вы не могли бы поболтать с моей матушкой, она ваша поклонница». Я не такой. Хотя чаще всего мне приходилось играть роли, после которых люди говорили: «Да он свой в доску, нормальный парень».

Довольно странно чувствовать себя одновременно Бильбо Бэггинсом и Джоном Уотсоном.

Люди плохо меня понимают.

Им кажется, что я стремлюсь быть хорошим парнем, и я действительно стремлюсь быть хорошим парнем, но мое понимание хорошего парня очень сильно отличается от их понимания хорошего парня.

Когда я был на съемках в Новой Зеландии, больше всего мне не хватало двух вещей: моего лондонского портного и бара «Италия».

Я вовсе не рассчитываю, что людям будет нравиться то, что нравится мне. Если бы все ходили в такой же одежде, как я, и слушали ту же музыку, что и я, то сам я был бы серым. А я них*я не серый.

Осторожность – это мое перманентное состояние. Ничто и никогда не жгло меня изнутри. Живи быстро и умирай молодым – это все совсем не для меня. В комфорте, любви и процветании я хотел бы дожить минимум до семидесяти. Я существо, привыкшее к комфорту. Комфорту, который, по сути, можно свести к пюре и мягкому дивану. Диван, который стоит у меня дома, очень мягкий – такой мягкий, что иногда я просто не могу с него встать.

Я никогда не учился водить машину.

Когда я был моложе и еще ходил на свидания, бывало, едешь на эскалаторе, видишь свою визави и думаешь: она же в ковбойских сапогах. Ну нет, спасибо, ни за что на свете!

Мои отношения с Богом всегда походили на боксерский матч. Я тот еще католик. Я не вижу ничего зазорного в том, чтобы жить с женщиной, которую любишь, и не быть ее мужем, я не уверен, что все геи отправляются в ад, и я не думаю, что аборт автоматически гарантирует тебе геенну огненную.

Еще в детстве, когда умер мой отец, я сказал себе: никогда не говори «бедный я, бедный» – говори «бедная, бедная Руанда».

В жизни меня интересуют два вопроса: почему люди такие глупые и почему никто не знает значения длинных слов.

Всю свою жизнь я был уверен, что люди постоянно смотрят на меня, так что теперь, когда я стал знаменитым, я уже не могу списывать это на свое воображение. Они действительно постоянно пялятся на меня. Смотрите, они приближаются!

В особо волнующие моменты жизни любому человеку хочется выругаться. А я, скажу прямо, человек очень впечатлительный. Хорошо хоть, на этот раз обошлось без мата.


Записал Майкл Холден

Фотограф Роджер Рич 

Стилист Гарет Скорфилд 

Поделиться: