Гульнара Бажкенова продолжает исследовать проблемы образования и пытается понять, насколько реально и какой в итоге окажется цена внедрения трехъязычия в школах.
В 2011 году в Казахстан начали массово приезжать индийцы, филиппинцы, малайцы с дипломами о педагогическом образовании в кармане – им предстояло научить казахстанских детей английскому языку. Приезжали не организованно, а по одиночке, по индивидуальным контрактам, заключенным напрямую со школами, видимо, поэтому необычный десант жителей экзотических стран остался незамеченным широкой общественностью.
По Государственной программе развития языков на 2011-2020 годы школы до двадцатого года должны были массово овладеть английским – настолько, чтобы уметь на нем учиться. Произвести образовательную революцию и предстояло native speaker – носителям языка. Которых еще надо найти, убедить и привезти в казахстанскую глубинку.
Работу продвинутого рекрутингового агентства выполняли сами директора школ, поставленные перед фактом очередной срочной государственной программы, подкрепленной бюджетными деньгами. Лихорадочный поиск учителей английского происходил в авральном порядке и неконкурентных условиях. Быстро выяснилось, что денег по школьным меркам немало – зарплата иностранных учителей в три-четыре раза превышала зарплату казахстанских коллег, – но недостаточно для страховки и жилья. Реформаторы не учли и не заложили такие расходы в бюджет. А какой учитель из Англии, США или Австралии приедет без страховки и гарантии места жительства в какой-нибудь Костанай?
На выбор бедных директоров, не имеющих представления о международном рекрутинге, оставались только менее привередливые индийцы и филиппинцы с их специфическим произношением и слабым представлением о том, что такое казахстанская зима.
С импортированными учителями в Казахстане случилось непредвиденное – при всей неполиткорректности сравнения, примерно так же, как много лет назад с австралийскими коровами, призванными улучшить отечественную породу, но не акклиматизировавшимися на суровой казахской земле, – большинство учителей с наступлением осенних холодов стали простужаться, болеть, и так половину учебного года. В результате уроков английского от «носителей» получилось немного – больше времени заняли больничные.
Продлевать контракты никто из экспатов не пожелал. Стоив бюджету в три раза дороже, чем местные учителя, индийцы, филиппинцы и прочие малайцы, отмучившись один учебный год, благополучно уехали в свои теплые края. Англомания провалилась.
Казахстанская школа не заговорила на английском. Зато в одних регионах она уже забыла русский, а в других так и не выучила казахский.
Совсем как в анекдоте.
Неудачи не лишили государство оптимизма. Первое же заявление нового министра образования Ерлана Сагадиева было о внедрении в казахстанских школах трехъязычного обучения. Если из вас не получаются билингвы, мы сделаем из вас трилингвов. Усложним задачу.
Амбиции – это хорошо, каким бы низким ни был ваш старт. Даже находясь в конце мирового рейтинга по уровню знаний фундаментальных школьных дисциплин, можно ставить себе высокие цели, отчего нет. Правда, для того чтобы это не выглядело государственным прожектерством и не оборачивалось спустя годы очередной неудачей ценой в миллиарды тенге и поколение малограмотных граждан, эти амбиции надо подкреплять делом.
Для начала следует понимать, с чем имеешь дело, что, собственно, собираешься менять, улучшать, реформировать.
Разным специалистам образования я задавала один и тот же вопрос: проводились ли социологические исследования в школах? Кто-нибудь знает, сколько сегодня в Казахстане действительно трехъязычных школьников, способных усваивать химию, физику и зарубежную литературу на английском языке; сколько казахскоязычных и русскоязычных; сколько казахскоязычных, не владеющих русским, и русскоязычных, не владеющих казахским; сколько тех и других, владеющих или не владеющих английским. Какова лингвистическая карта Казахстана – сколько детей на юге и западе уже не знают русский, а сколько на севере еще не знают казахский.
Ни на один из этих вопросов нет ответов – в стране, которая собирается учить детей фундаментальным наукам на английском языке, никто не собирал и не анализировал базу данных. Пациента собираются лечить, не поставив диагноз и не имея представления о том, что у него там внутри происходит.
В 2014 году в Центр образовательных программ, который разрабатывает стратегию и тактику образовательных реформ, пришла работать молодой специалист Асель Стамбекова. Выпускнице Назарбаев университета доверили курировать самое важное направление реформы – переход на трехъязычие, для внедрения которого создали постоянную рабочую комиссию, наняли иностранного консультанта Питера Мехисто с интересным личным опытом: родился в Эстонии, жил в Канаде, владеет как родными несколькими языками.
Однако начинать все равно надо с изучения ситуации, и только на это требуется как минимум 3-4 года. Асель Стамбекова была уверена в этом и поставленные политиками, а не учеными сроки – 2020, 2022 годы считала и до сих пор считает нереальными. Их хватит разве на то, чтобы наломать дров.
В Министерстве образования нет самой очевидной статистики: например, при 95-процентном дошкольном образовании никто не знает, какой процент детей к первому классу общеобразовательной школы умеет читать и писать или какой процент молодых людей в возрасте до 25 лет владеет английским на уровне upper intermediate, сколько студентов в университетах Атырау не владеют русским, а в Павлодаре – казахским; и так далее. Без такой информации, глубокого понимания происходящего с социумом невозможно реформировать образование и делать своих граждан полиглотами.
Но совершенно разную лингвистическую картину, сложившуюся в разных регионах страны на 25-м году независимости, не просто упускали – ее не желали принимать во внимание.
Это неудобные моменты, которые не любят или боятся обсуждать даже за закрытыми дверями рабочих комитетов. Скрытность чиновников объяснить можно: одно знание ведет к следующему, поняв первое, вы задумаетесь о втором и можете зайти так далеко, что начнете задавать вопросы. Например, в какой мере нам сегодня необходимо трехъязычие, какой ценой мы его получим, если получим вообще.
Все это Асель Стамбекова объясняла начальству, пытаясь доказать, что, провозглашая курс на трехъязычие, никто толком не представляет, что это будет и как это будет, по сути, за красивой идеей ничего не стоит. О том, как идет рутинная работа над реформой в будние дни, в перерывах между громкими заявлениями сменяющих друг друга министров, можно судить по заседаниям рабочего комитета. Сначала среди пятнадцати членов комитета была сильная текучка, и на каждом заседании Асель приходилось заново объяснять и вводить в курс дела новичков, потом на это дело, видимо, забили, и из пятнадцати человек на заседаниях сидело по три-четыре демонстративно зевающих чиновника.
Проработав всего семь месяцев в центре, молодой ученый Стамбекова разочаровалась в системе, уволилась и ушла в частный сектор. Замену ей до сих пор не нашли, таких специалистов в стране мало, а можно сказать, и нет.
Но темпы реформы не сбавлены, пыл не угас.
Кто же ведет страну к беспрецедентному лингвистическому прорыву?
Президент Ассоциации английского языка Татьяна Лентяйкина учит учителей учить английскому – она тренер международного класса, за плечами которой 3-летние курсы в Британском совете, год магистратуры в Англии и три года интенсивной практики дома, в Казахстане. Все эти заслуги она перечислила мне для того, чтобы показать: готовить учителя для учителей долго, трудно и дорого. Сейчас 17 тысяч казахстанских учителей готовят 80 тренеров. Поэтому она смутно представляет себе школу будущего, в которой умные казахстанские детки занимаются сразу на казахском, русском и английском. Сегодня для этого нет никаких предпосылок.
По долгу службы тренер Лентяйкина часто посещает уроки, которые ведут на английском языке, и везде – в разных регионах и школах, в том числе специальных типа "Дарын" – она отмечает одну и ту же проблему: если предмет, скажем, физику или математику, на английском ведет иностранец – тот самый native speaker, – это всегда происходит в ущерб предмету. Ведь обычно он в первую очередь учитель английского. Если же ментором выступает местный физик или математик, натаскавший свой английский, это делается уже за счет и предмета, и английского языка. Такие учителя готовят лекции на русском, а потом переводят, допуская попутно множество ошибок. И даже в редком идеальном варианте – предметник, в совершенстве владеющий английским, – половину урока класс посвящает заучиванию научной лексики. А потом дети дома параллельно повторяют эту же тему на русском языке.
Первый вопрос, который возникает, когда узнаешь про все эти трудности перевода: а зачем?
Зачем во всех школах Казахстана повсеместно вести физику на английском, если можно на родном казахском или русском, но поставив уроки английского на такой достойный уровень, когда ученики и студенты действительно им владеют, и самые любознательные всегда могут самостоятельно прочитать ту новейшую мировую литературу, которая, как печалятся реформаторы, проходит мимо них.
Погружаясь глубже в ситуацию, приходишь в изумление от того, что беспокоит власти: казахстанские ученики не читают новейшую научную англоязычную литературу? Полноте, с нашей 58-процентной функциональной неграмотностью они не читают и русскоязычную, которая регулярно обновляется в переводах российских издательств.
Русская переводная школа считается сильнейшей в мире еще с 19 века, переводов не чурались классики – Жуковский, Пушкин, Лермонтов; в советская время при всей идеологической специфики задач, великую школу не утратили, а подняли на новый уровень, и уже с девяностых самые важные для современного образованного человека художественные и научные работы более-менее оперативно переводятся со всех мировых языков.
Пожалуйста, берите, пользуйтесь этим даром почти бесплатно, а если вы не хотите читать статьи журнала American science или экономический бестселлер Тома Пикетти в доступном на расстоянии вытянутой руки русском переводе из-за неприязни к Путину или целой России, то это уже совсем другое дело, и оно не про образование; тут важно понять, что это ваша, а не Путина проблема – Путину от вашего игнора ни холодно ни жарко.
Зачем на зло кому-то морозить собственные уши?
Литература на английском языке – дорогое удовольствие что в печатном, что в электронном виде, сегодня в школьных библиотеках лежат издания 80-х, 90-х годов, давно потерявшие актуальность, чтобы обновить эту базу, нужны миллионы. Я с трудом представляю себе среднюю районную школу, способную регулярно осуществлять подписку на американские и английские (и правда, лучшие в мире, тут не поспоришь) научные и профессиональные издания.
Идея преподавать физику, математику, биологию и что угодно еще на английском языке в Казахстане в том положении, в каком находится образование, выглядит как обсессия, большая странность. В ней угадывается многое от политики. Казахские школы по уровню знаний сильно отстают от русских – их надо уравнять, желательно в направлении вверх, а не вниз, а как, если любое незначительное увеличение предметов на русском вызывает негодование у казахскоязычной части общества. Английский, вклинившийся между казахским и русским, выглядит примиряющим посредником – тоже окно к знаниям, но без исторического бэкграунда.
Для изучения иностранного языка необходимо несколько условий, главные из них – языковая среда и мотивация.
Татьяна Лентяйкина живет в Шымкенте, много времени проводит со студентами областных вузов и на вопрос про языковую ситуацию уверенно отвечает: 60 процентов молодежи в Южно-Казахстанской области не владеют русским. Они забыли его, потому что потеряли языковую среду после массового отъезда русских и мотивацию.
Подчеркну, это русский язык, который, как бы там ни было, так или иначе присутствует в жизни даже маленького казахского села: его знает старшее поколение, он звучит по радио, телевизору, в текстах песен дешевых российских шлягеров, все еще любимых в глубинке. Но 60 процентов молодежи на юге им уже не владеют – забыли, не выучили, не смогли или не захотели. Откуда же им знать английский? Где взять англоязычную среду и мотивацию? Которой не хватает даже взрослым. Недавно Татьяна Лентяйкина организовала курсы английского для преподавателей вузов, поначалу записались все, на первом занятии присутствовало человек двадцать, на втором – десять, на третьем, четвертом никого. Слишком трудно, а сил и времени на зубрежку после работы уже нет, поэтому курсы Лентяйкиной для преподавателей-предметников, не просуществовав и месяца, закрылись.
Научить не одного человека, а целое поколение иностранному языку не всегда удается даже богатым, развитым странам. Поэтому мир повсеместно все еще не умеет говорить на английском, есть много стран, даже в Европе, где простые люди на улице могут не понять ваш язык международного общения. А если вы развивающаяся страна, расположенная в глуби континента, вдали от англоязычного мира, между вами нет крепких устоявшихся культурных и исторических связей, вы не туристическая и не морская держава с городами-портами, в которые заходят корабли с многоязыкими моряками на борту, и вообще у вас, на минуточку, предпоследнее место в международном образовательном рейтинге – это кажется почти невозможным.
Продолжение следует...
В 2011 году в Казахстан начали массово приезжать индийцы, филиппинцы, малайцы с дипломами о педагогическом образовании в кармане – им предстояло научить казахстанских детей английскому языку. Приезжали не организованно, а по одиночке, по индивидуальным контрактам, заключенным напрямую со школами, видимо, поэтому необычный десант жителей экзотических стран остался незамеченным широкой общественностью.
По Государственной программе развития языков на 2011-2020 годы школы до двадцатого года должны были массово овладеть английским – настолько, чтобы уметь на нем учиться. Произвести образовательную революцию и предстояло native speaker – носителям языка. Которых еще надо найти, убедить и привезти в казахстанскую глубинку.
Работу продвинутого рекрутингового агентства выполняли сами директора школ, поставленные перед фактом очередной срочной государственной программы, подкрепленной бюджетными деньгами. Лихорадочный поиск учителей английского происходил в авральном порядке и неконкурентных условиях. Быстро выяснилось, что денег по школьным меркам немало – зарплата иностранных учителей в три-четыре раза превышала зарплату казахстанских коллег, – но недостаточно для страховки и жилья. Реформаторы не учли и не заложили такие расходы в бюджет. А какой учитель из Англии, США или Австралии приедет без страховки и гарантии места жительства в какой-нибудь Костанай?
На выбор бедных директоров, не имеющих представления о международном рекрутинге, оставались только менее привередливые индийцы и филиппинцы с их специфическим произношением и слабым представлением о том, что такое казахстанская зима.
С импортированными учителями в Казахстане случилось непредвиденное – при всей неполиткорректности сравнения, примерно так же, как много лет назад с австралийскими коровами, призванными улучшить отечественную породу, но не акклиматизировавшимися на суровой казахской земле, – большинство учителей с наступлением осенних холодов стали простужаться, болеть, и так половину учебного года. В результате уроков английского от «носителей» получилось немного – больше времени заняли больничные.
Продлевать контракты никто из экспатов не пожелал. Стоив бюджету в три раза дороже, чем местные учителя, индийцы, филиппинцы и прочие малайцы, отмучившись один учебный год, благополучно уехали в свои теплые края. Англомания провалилась.
Казахстанская школа не заговорила на английском. Зато в одних регионах она уже забыла русский, а в других так и не выучила казахский.
Совсем как в анекдоте.
Неудачи не лишили государство оптимизма. Первое же заявление нового министра образования Ерлана Сагадиева было о внедрении в казахстанских школах трехъязычного обучения. Если из вас не получаются билингвы, мы сделаем из вас трилингвов. Усложним задачу.
Амбиции – это хорошо, каким бы низким ни был ваш старт. Даже находясь в конце мирового рейтинга по уровню знаний фундаментальных школьных дисциплин, можно ставить себе высокие цели, отчего нет. Правда, для того чтобы это не выглядело государственным прожектерством и не оборачивалось спустя годы очередной неудачей ценой в миллиарды тенге и поколение малограмотных граждан, эти амбиции надо подкреплять делом.
Для начала следует понимать, с чем имеешь дело, что, собственно, собираешься менять, улучшать, реформировать.
Разным специалистам образования я задавала один и тот же вопрос: проводились ли социологические исследования в школах? Кто-нибудь знает, сколько сегодня в Казахстане действительно трехъязычных школьников, способных усваивать химию, физику и зарубежную литературу на английском языке; сколько казахскоязычных и русскоязычных; сколько казахскоязычных, не владеющих русским, и русскоязычных, не владеющих казахским; сколько тех и других, владеющих или не владеющих английским. Какова лингвистическая карта Казахстана – сколько детей на юге и западе уже не знают русский, а сколько на севере еще не знают казахский.
Ни на один из этих вопросов нет ответов – в стране, которая собирается учить детей фундаментальным наукам на английском языке, никто не собирал и не анализировал базу данных. Пациента собираются лечить, не поставив диагноз и не имея представления о том, что у него там внутри происходит.
В 2014 году в Центр образовательных программ, который разрабатывает стратегию и тактику образовательных реформ, пришла работать молодой специалист Асель Стамбекова. Выпускнице Назарбаев университета доверили курировать самое важное направление реформы – переход на трехъязычие, для внедрения которого создали постоянную рабочую комиссию, наняли иностранного консультанта Питера Мехисто с интересным личным опытом: родился в Эстонии, жил в Канаде, владеет как родными несколькими языками.
Однако начинать все равно надо с изучения ситуации, и только на это требуется как минимум 3-4 года. Асель Стамбекова была уверена в этом и поставленные политиками, а не учеными сроки – 2020, 2022 годы считала и до сих пор считает нереальными. Их хватит разве на то, чтобы наломать дров.
В Министерстве образования нет самой очевидной статистики: например, при 95-процентном дошкольном образовании никто не знает, какой процент детей к первому классу общеобразовательной школы умеет читать и писать или какой процент молодых людей в возрасте до 25 лет владеет английским на уровне upper intermediate, сколько студентов в университетах Атырау не владеют русским, а в Павлодаре – казахским; и так далее. Без такой информации, глубокого понимания происходящего с социумом невозможно реформировать образование и делать своих граждан полиглотами.
Но совершенно разную лингвистическую картину, сложившуюся в разных регионах страны на 25-м году независимости, не просто упускали – ее не желали принимать во внимание.
Это неудобные моменты, которые не любят или боятся обсуждать даже за закрытыми дверями рабочих комитетов. Скрытность чиновников объяснить можно: одно знание ведет к следующему, поняв первое, вы задумаетесь о втором и можете зайти так далеко, что начнете задавать вопросы. Например, в какой мере нам сегодня необходимо трехъязычие, какой ценой мы его получим, если получим вообще.
Все это Асель Стамбекова объясняла начальству, пытаясь доказать, что, провозглашая курс на трехъязычие, никто толком не представляет, что это будет и как это будет, по сути, за красивой идеей ничего не стоит. О том, как идет рутинная работа над реформой в будние дни, в перерывах между громкими заявлениями сменяющих друг друга министров, можно судить по заседаниям рабочего комитета. Сначала среди пятнадцати членов комитета была сильная текучка, и на каждом заседании Асель приходилось заново объяснять и вводить в курс дела новичков, потом на это дело, видимо, забили, и из пятнадцати человек на заседаниях сидело по три-четыре демонстративно зевающих чиновника.
Проработав всего семь месяцев в центре, молодой ученый Стамбекова разочаровалась в системе, уволилась и ушла в частный сектор. Замену ей до сих пор не нашли, таких специалистов в стране мало, а можно сказать, и нет.
Но темпы реформы не сбавлены, пыл не угас.
Кто же ведет страну к беспрецедентному лингвистическому прорыву?
Президент Ассоциации английского языка Татьяна Лентяйкина учит учителей учить английскому – она тренер международного класса, за плечами которой 3-летние курсы в Британском совете, год магистратуры в Англии и три года интенсивной практики дома, в Казахстане. Все эти заслуги она перечислила мне для того, чтобы показать: готовить учителя для учителей долго, трудно и дорого. Сейчас 17 тысяч казахстанских учителей готовят 80 тренеров. Поэтому она смутно представляет себе школу будущего, в которой умные казахстанские детки занимаются сразу на казахском, русском и английском. Сегодня для этого нет никаких предпосылок.
По долгу службы тренер Лентяйкина часто посещает уроки, которые ведут на английском языке, и везде – в разных регионах и школах, в том числе специальных типа "Дарын" – она отмечает одну и ту же проблему: если предмет, скажем, физику или математику, на английском ведет иностранец – тот самый native speaker, – это всегда происходит в ущерб предмету. Ведь обычно он в первую очередь учитель английского. Если же ментором выступает местный физик или математик, натаскавший свой английский, это делается уже за счет и предмета, и английского языка. Такие учителя готовят лекции на русском, а потом переводят, допуская попутно множество ошибок. И даже в редком идеальном варианте – предметник, в совершенстве владеющий английским, – половину урока класс посвящает заучиванию научной лексики. А потом дети дома параллельно повторяют эту же тему на русском языке.
Первый вопрос, который возникает, когда узнаешь про все эти трудности перевода: а зачем?
Зачем во всех школах Казахстана повсеместно вести физику на английском, если можно на родном казахском или русском, но поставив уроки английского на такой достойный уровень, когда ученики и студенты действительно им владеют, и самые любознательные всегда могут самостоятельно прочитать ту новейшую мировую литературу, которая, как печалятся реформаторы, проходит мимо них.
Погружаясь глубже в ситуацию, приходишь в изумление от того, что беспокоит власти: казахстанские ученики не читают новейшую научную англоязычную литературу? Полноте, с нашей 58-процентной функциональной неграмотностью они не читают и русскоязычную, которая регулярно обновляется в переводах российских издательств.
Русская переводная школа считается сильнейшей в мире еще с 19 века, переводов не чурались классики – Жуковский, Пушкин, Лермонтов; в советская время при всей идеологической специфики задач, великую школу не утратили, а подняли на новый уровень, и уже с девяностых самые важные для современного образованного человека художественные и научные работы более-менее оперативно переводятся со всех мировых языков.
Пожалуйста, берите, пользуйтесь этим даром почти бесплатно, а если вы не хотите читать статьи журнала American science или экономический бестселлер Тома Пикетти в доступном на расстоянии вытянутой руки русском переводе из-за неприязни к Путину или целой России, то это уже совсем другое дело, и оно не про образование; тут важно понять, что это ваша, а не Путина проблема – Путину от вашего игнора ни холодно ни жарко.
Зачем на зло кому-то морозить собственные уши?
Литература на английском языке – дорогое удовольствие что в печатном, что в электронном виде, сегодня в школьных библиотеках лежат издания 80-х, 90-х годов, давно потерявшие актуальность, чтобы обновить эту базу, нужны миллионы. Я с трудом представляю себе среднюю районную школу, способную регулярно осуществлять подписку на американские и английские (и правда, лучшие в мире, тут не поспоришь) научные и профессиональные издания.
Идея преподавать физику, математику, биологию и что угодно еще на английском языке в Казахстане в том положении, в каком находится образование, выглядит как обсессия, большая странность. В ней угадывается многое от политики. Казахские школы по уровню знаний сильно отстают от русских – их надо уравнять, желательно в направлении вверх, а не вниз, а как, если любое незначительное увеличение предметов на русском вызывает негодование у казахскоязычной части общества. Английский, вклинившийся между казахским и русским, выглядит примиряющим посредником – тоже окно к знаниям, но без исторического бэкграунда.
Для изучения иностранного языка необходимо несколько условий, главные из них – языковая среда и мотивация.
Татьяна Лентяйкина живет в Шымкенте, много времени проводит со студентами областных вузов и на вопрос про языковую ситуацию уверенно отвечает: 60 процентов молодежи в Южно-Казахстанской области не владеют русским. Они забыли его, потому что потеряли языковую среду после массового отъезда русских и мотивацию.
Подчеркну, это русский язык, который, как бы там ни было, так или иначе присутствует в жизни даже маленького казахского села: его знает старшее поколение, он звучит по радио, телевизору, в текстах песен дешевых российских шлягеров, все еще любимых в глубинке. Но 60 процентов молодежи на юге им уже не владеют – забыли, не выучили, не смогли или не захотели. Откуда же им знать английский? Где взять англоязычную среду и мотивацию? Которой не хватает даже взрослым. Недавно Татьяна Лентяйкина организовала курсы английского для преподавателей вузов, поначалу записались все, на первом занятии присутствовало человек двадцать, на втором – десять, на третьем, четвертом никого. Слишком трудно, а сил и времени на зубрежку после работы уже нет, поэтому курсы Лентяйкиной для преподавателей-предметников, не просуществовав и месяца, закрылись.
Научить не одного человека, а целое поколение иностранному языку не всегда удается даже богатым, развитым странам. Поэтому мир повсеместно все еще не умеет говорить на английском, есть много стран, даже в Европе, где простые люди на улице могут не понять ваш язык международного общения. А если вы развивающаяся страна, расположенная в глуби континента, вдали от англоязычного мира, между вами нет крепких устоявшихся культурных и исторических связей, вы не туристическая и не морская держава с городами-портами, в которые заходят корабли с многоязыкими моряками на борту, и вообще у вас, на минуточку, предпоследнее место в международном образовательном рейтинге – это кажется почти невозможным.
Продолжение следует...
