В 2001 году карта мировой торговли была преимущественно синей: Соединенные Штаты оставались главным внешнеторговым партнером для большинства стран. К 2020 году ситуация изменилась: лидером по объему товарооборота стал Китай, заняв доминирующее положение в более чем 120 странах. Это и стало спусковым крючком для крупнейшей торговой войны XXI века — попытки США сдержать подъем нового экономического конкурента.
Сценарий кажется знакомым: восходящая держава вытесняет гегемона — сначала в торговле, потом в статусе резервной валюты. Именно так описывает смену мирового лидерства инвестор Рэй Далио, чей индекс силы империй показывает, как гегемония переходила от Нидерландов к Великобритании, затем — к США. По его логике, Китай движется тем же путем. Но в действительности этот исторический цикл больше не работает так, как раньше, потому что золото — больше не основа мировой валютной системы.
В эпоху золотого стандарта страна-гегемон удерживала лидерство, пока сохранялся экспортный профицит и золотые резервы. Когда золото истощалось, начиналась утрата доверия к валюте. Банк Амстердама рухнул спустя почти столетие после потери голландского первенства, фунт стерлингов потерял свою роль только в 1950-х, хотя Британия уступила США промышленное лидерство еще в начале XX века.
После 1971 года США отказались от золотого обеспечения. Это должно было ослабить доллар, но случилось обратное. Торговые дефициты США стали рекордными, но доллар не только не рухнул — он стал еще более влиятельным. Причины — в новой архитектуре доверия. По опросам центробанков, две ключевые причины держать долларовые резервы — это защищенность активов и высокая ликвидность. К тому же стабильный доступ к американскому потребителю по-прежнему остается важнейшим якорем для развивающихся экономик.
Попытки других стран повторить успех США с резервной валютой проваливались. В 1980-х все ждали, что Япония вытеснит доллар, но ее долларовый ВВП быстро вышел на плато. Европейский союз обогнал США по промышленному производству в 2003 году, но экономика в долларовом выражении тоже застопорилась. То же начало происходить и с Китаем до введения тарифов — график китайского ВВП в долларах демонстрировал те же признаки стагнации, что и японский 30 лет назад.
Тем не менее, Китай остается крупнейшей экспортной державой и претендентом на валютное лидерство. Но юань не сможет заменить доллар, пока сохраняются три структурных ограничения: валютный контроль, отсутствие независимости центрального банка и политическая непрозрачность. Даже несмотря на то, что после заморозки афганских и российских резервов страны ищут валюту вне политического влияния США, юань остается инструментом расчета, но не сбережения.
На первый взгляд, китайские порты продолжают работать, как будто торговой войны и нет. В Нинбо-Чжоушань, крупнейшем грузовом порту мира, работают десятки кранов, грузятся контейнеры, суда уходят в Тихий океан. Но за этой видимостью — резкое падение. По данным COSCO, в апреле объем контейнеров, идущих через Тихий океан, сократился на 12–13 процентов по сравнению с мартом, и к концу месяца может упасть до 20 процентов. Индекс новых экспортных заказов в Китае опустился до минимального уровня с 2022 года.
Особенно уязвима провинция Чжэцзян — один из главных экспортных регионов КНР. Здесь работают около 90 тысяч компаний, ориентированных на внешние рынки. Грузоперевозки от фабрик до портов упали, по оценке водителей, на треть. Производители сообщают о массовых отменах заказов: пластиковой фабрике Shuangma это уже стоило 150 миллионов юаней (20 миллионов долларов). Заводы увольняют рабочих или отключают роботов. По оценке Goldman Sachs, под угрозой до 16 миллионов рабочих мест в экспортном секторе.
Китай пытается компенсировать потери. Местные власти направляют команды поддержки, а JD.com заявил о намерении выкупить экспортных товаров на 200 миллиардов юаней для перепродажи внутри страны. Но внутренний спрос слаб: потребительское доверие низкое, рынок недвижимости в стагнации, безработица растет. Покупательские предпочтения внутри страны не совпадают с экспортными. В городе Иу, известном оптовом рынке, продавцы пластиковых елок уже теряют сезон — все заказы из США поставлены на паузу. «Через два месяца будет поздно», — говорит один из торговцев. Внутри Китая такие товары не нужны.
Даже производители символов «трампономики» страдают. Одна из фабрик в Иу отправляла в США красные бейсболки с лозунгом Make America Great Again. Теперь половина заказов отменена — импортеры не готовы платить пошлины. Владелец фабрики размышляет, не отправить ли остатки в Мексику, удалив маркировку «Made in China».
Парадоксально, но США — единственная страна, у которой есть работающий глобальный механизм, — сами подрывают его. Резкие тарифные меры, политизация ФРС, непредсказуемая внешняя политика, волатильность доллара — все это бьет по тем самым основаниям, на которых и держится его статус.
К этому добавляется еще один слой реальности: производственная мечта MAGA упирается в инфраструктурный, трудовой и технологический потолок. Средняя зарплата в промышленности США вдвое выше, чем в Китае, и в шесть раз — чем во Вьетнаме. Несмотря на это, одна пятая американских заводов не может найти сотрудников для работы на полную мощность. Производство чипов в Аризоне буксует: TSMC прямо называет нехватку квалифицированных кадров главной проблемой.
Автоматизация пока не спасает. В США всего 295 роботов на 10 тысяч рабочих, тогда как в Китае – 470, а в Южной Корее – более 1000. Даже Apple, вопреки риторике Трампа, переносит сборку iPhone для американского рынка в Индию.
Строить заводы — еще одна проблема. Затраты на строительство удвоились, но производительность сектора упала почти на 40 процентов с 1960-х. Заводы отменяются или приостанавливаются: Solvay остановил проект в Аризоне, Pallidus отказался от строительства в Южной Каролине. При этом половина существующих заводов в США старше 30 лет, а многие — под 50.
К этому добавляется деградация инфраструктуры: треть мостов требует ремонта, электросети 1960–70-х годов перегружены, а подключения к ним занимают годы. Все это — контраст с Восточной Азией, где логистика бесшовна.
Иммиграционные ограничения, тарифы на сталь и комплектующие, импортозамещение любой ценой — все это делает производство дороже и сложнее. Около трети сырья для американских фабрик импортируется, и любое повышение тарифов бьет по себестоимости.
Ирония в том, что, ограничивая торговлю, США рискуют не только ростом, но и лидерством в R&D. Америка ежегодно тратит почти триллион долларов на исследования и разработки — больше, чем любая другая страна. Именно в цепочках с глобальной интеграцией рождаются фарм-технологии, AI, полупроводники. Закрываясь, США ставят это под угрозу.
Возможность восстановить позиции все еще существует. Если США сосредоточатся на предсказуемой индустриальной политике, восстановят доверие к верховенству права и сделают легальную иммиграцию источником роста, они смогут укрепить и доллар, и экономику. Но политические реалии делают такой разворот маловероятным.
Самый вероятный сценарий — мир без победителя. Ни США, ни Китай не смогут навязать глобальные правила. Экономика фрагментируется на три ядра — США, ЕС, Китай — и ни одно из них не способно доминировать. Это и есть новая реальность геоэкономики: многополярность, в которой никто не выигрывает, но каждый может проиграть.
Мир, где сила определяется не количеством танков или станков, а способностью избегать системных ошибок. Где гегемония заменяется хаотичной конкуренцией. И где главной валютой становится не доллар и не юань — а предсказуемость.
Эльдар Шамсутдинов на основе материалов Goldman Sachs, The Economist, Macro&Micro
