Об исторических счетах своей семьи и всего постсоветского общества задумалась журналист Айгерим Мекишева после нашумевшего расследования Дениса Карагодина, который хочет наказать всех, кто причастен к убийству его деда в 1937 году.
Среди моих родственников и со стороны отца и со стороны матери, и среди родственников мужа много тех, кто пострадал в годы сталинских репрессий. Отсидевшие, расстрелянные, раскулаченные, сосланные… В моей семье не любили говорить об этом – трагедию предпочитали подменять иной раз даже романтическими легендами.
Дед всю жизнь прожил под фамилией хорошего человека, коим был его опекун и по совместительству муж старшей сестры. Но опекун и его жена, к слову поменявшая в связи с замужеством не только фамилию, но и имя (с русского на казахское), бесследно исчезли в первой половине 20-х. Ушли через короткое время следом за родителями. Дед за считанные годы стал дважды сиротой. Попал в детский дом, где встретил свою будущую жену. А исчезли его (и мои) родственники по умалчиваемым в семье причинам. Маскировка с именами не помогла.
О судьбе прадеда (отца бабушки), который был татарским купцом, стало известно только в 90-х, после публикации списков общества Мемориал –расстрелян в 1937, спустя год после рождения моей матери. До этого момента в семье бытовала легенда, что он успел со старшей своей дочерью и всеми богатствами сбежать в Китай, но потом вернулся и пропал тут неизвестно где и как. Правда, хорошо помню, как в середине 80-х к бабушке приехала, буквально, на несколько часов, та самая старшая сестра Салима: горбатая, с крючковатым носом, вытянутыми узловатыми руками-ручищами и яркими серо-голубыми глазами. Она еще так осторожно погладила меня по голове.
Они больше сидели и молчали. А если и разговаривали, то тихо. Потом обнялись-попрощались и бабушкина сестра уехала.
Я поинтересовалась у бабушки: «Она из Китая что ли к нам приехала?»
Упомянутый дедушка по матери именовал себя Аубакиром Койгельдиновым, он родился в семье крещенного казаха, служившего в казачьих войсках и дочери казака-владельца постоялого двора близ Павлодара. Поначалу дед был Алексеем. Старший его брат Виктор погиб в гражданскую, воюя на стороне белых. Старшая сестра Елизавета окончила какие-то юридические курсы, но выйдя замуж, стала Салимой Койгельдиновой и некоторое время после прихода советской власти в Казахстан работала в прокуратуре. Как я уже упомянула, она и ее муж Нургали Койгельдинов усыновили деда и записали того Аубакиром.
Как погибли родители Елизаветы-Салимы и Алексея-Аубакира доподлинно неизвестно (умалчивание). Вроде как казах-казак упал с крыши и расшибся, а жена его через очень короткое время умерла с тоски по мужу. Дед Аубакир обожал песню «Мариям-Жагор» о любви русской женщины и казаха и, видимо, по ее мотивам сочинил всю эту историю. У меня всегда, впрочем, был вопрос, как это женщина, у которой много детей и много обязанностей имеет роскошь помереть с тоски? Она же казачка, из-за нее мужчина даже веру поменял. Значит, был характер у человека.
Про линию отца долго рассказывать не буду. Там в результате классовой борьбы, репрессий, откочевки и голода «пропало» большинство. Прапрадеда по прозвищу Мыкыш арестовали еще в двадцатых. 80-летним стариком он вернулся домой накануне войны, обнаружив, что жен – нет, сыновей и их жен - нет, дочерей и их мужей – нет, но зато есть трое живых внуков (двоим из которых предстояло пройти всю войну) и 5-летний правнук – мой отец.
Дед моего мужа – из раскулаченных, прошел войну, имеет весомые награды, дожил почти до 100 лет, успел рассказать о голоде, о том, как подростком выкопал себе неглубокую могилу и лег в нее, пытаясь каким-то образом себя прикопать. Спасла жена милиционера – поделилась пайком. Вышло так, что спасла она не одного парня, а большой род, в том числе и меня. У дедушки – семеро детей, не считая тех, кто умер во время войны.
К чему это я вспомнила историю своей семьи? Прочитала материал о деятельности Дениса Карагодина. О компании по сведению счетов со всеми, кто был причастен к аресту и последующему расстрелу его деда Степана в 1937 году. В сети всплыли даже поименные списки сотрудников НКВД. Так тема из контекста личного перерастает в общественный, а из общественного в личный…
Старания Дениса Карагодина найти имена всех участников репрессивной машины – от водителя воронка до членов политбюро увенчались успехом. Теперь он рассчитывает на логическое завершение истории. Человек жаждет реванша – реванша истории и своей семьи.
Но судя по официальной позиции, в России пока не видит такого выхода из ситуации, при котором не произошло бы «раскола» общества. Хотя положа руку на сердце, раскол преодолевается не замалчиванием, а работой над отношениями. Наше государство и вовсе не видит такой повестки дня. Хотя пример Карагодина говорит о том, что у нас нет мира с прошлым. Смерть ничего и никого не уровняла.
Конечно, Карагодин имеет право на свою боль и свои чувства. Он имеет право ставить вопросы перед собой и обществом. Имеет право на завершение трагической истории, так чтобы навсегда отпустить прошлое. В конце концов, он имеет право не быть пресловутым маленьким человеком. Карагодин выбирает свой метод: найти всех, кто причастен и привлечь к уголовной ответственности. Сценарии беспрецедентной юридической процедуры им уже разработаны.
Опубликование списка работников НКВД может вызывать разные чувства, весьма далекие от уважения, но как не признать работу Карагодина? Человек совершил смелый, неожиданный и нетривиальный шаг – даже не шаг, а целый поход в прошлое. Поход за чем-то вроде справедливости и правды. Если государство правильно поймет смысл такой деятельности, это может как раз объединить общество, люди получат новый опыт взаимодействия друг с другом. Чем же это не скрепы в потенциале?
На 1/6 части суши и поблизости практически в каждой семье были потери и трагедии. Люди перенесли много горя. И я не думаю, что у кого-то горе больнее, будь то семья из блокадного Ленинграда, или перемещенная чеченская семья, или семья не пришедшего с войны, или потерявшая от голода и болезней малых детей, или такая семья, как моя.
Прошлое имеет силу и влияет на нашу сегодняшнюю жизнь, на решения, которые мы принимаем, на наши взгляды и убеждения. Читала на Facebook пост человека, бабушка которого была профессиональным провокатором, а дедушка занимался арестами. Они въехали в квартиру человека, на которого донесли. Жили в этой квартире, воспитывали детей, бабушка читала там сказки внуку. У автора поста в душе – не меньше боли.
Так какой раскол нам грозит? Где жертва и где палачи? А как быть тем, у кого в генеалогии имеются и те и другие? Их куда записывать? А может быть люди сложнее, чем кажется и уже устали видеть мир полосатым, как матрац, а себя делить на белых и красных, наших и не наших, ватников и либералов?
Работа Карагодина ценна тем, что он всерьез решил вернуть ответственность всем, кто был частью системы. «Мы без конца ругаем товарища Сталина, и, разумеется, за дело. И все же я хочу спросить, кто написал 4 миллиона доносов?» - задавал обществу свой резонный вопрос Довлатов.
Система – это не только власть, это еще и каждый обычный человек. Вакцина от 37-го, от любого диктата и несвободы состоит из субстанции, которая называется своя-часть-ответственности.
В Австралии каждый год, начиная с 1998-го проводится National Sorry Day (Национальный день прощения), в 2005 переименованный, не боящимися показаться сентиментальными австралийцами, в National Day of Healing (День национального исцеления). Это день примирения потомков белых поселенцев и аборигенов, день признания вины перед аборигенами, в том числе, за практику изъятия детей из семей с целью их дальнейшей ассимиляции в обществе белых, день обязательств по исправлению ошибок.
Многие аборигены, большинство из которых были отлучены от своих родителей и провели детство в приютах, а затем попросту не смогли найти своем место в жизни и обществе белых австралийцев, стали вскоре заявлять, что «Общенациональный День прощения» сделал исцеление реальностью.
«О наших страданиях узнали все. Представители других народов Австралии просили у нас прощения, это дало нам право не скрывать своей боли и слез. В этот день я вдруг поняла, что наш народ больше не является жертвой», - заявила австралийская общественница Одри Кинир, которую отлучили от матери в возрасте 4 лет.
Могут ли люди в странах бывшего СССР подойти к проблеме примерно так и более интеллектуально, чем это происходит сейчас?
Автор Айгерим Мекишева
Не забудьте подписаться на текущий номер
