Во втором письме я хочу рассказать, почему же я уехал из Казахстана. Ведь несмотря на то, что нынче я живу в славном городе Нью-Йорке, планов эмигрировать у меня не было. Это была в большей степени вынужденная мера, мне не оставили выбора.
Я родился в Усть-Каменогорске, в обычной семье, рос в обычном окружении, но с самого детства придерживался весьма активной гражданской позиции. Мое первое «столкновение» с системой произошло рано. В шестом классе средней школы на еженедельной линейке. Выступал директор – он сообщил, что в школе вводится единая форма. Речь была длинная и когда он наконец замолчал, возникла пауза, школа как будто переваривала услышанное. Я решил воспользоваться установившейся тишиной и прям там на месте задал вопрос: «А вы спрашивали мнение самих учеников, хотят ли они эту форму?» После моих слов осмелели другие, особенно старшеклассники, некоторые что-то бубнили под нос, а иные открыто возмущались. Протест не ограничился линейкой и в итоге эту инициативу отложили с официальной формулировкой «до более благоприятных времен». На меня однако администрация школы затаила обиду.
Чуть позже, в том же шестом классе я выдвинул свою кандидатуру на пост президента школьного самоуправления. По результатам выборов одержал победу, за меня проголосовало 76 процентов учащихся. Я до сих пор благодарен всем, кто поддержал меня тогда, это очень много значит. В период «президентства» мы создали отличный штаб, который очень слаженно работал, а члены самоуправления на ежеквартальной линейке получали теплые слова и аплодисменты. Я переизбирался на пост президента два раза и всегда выигрывал с большим перевесом, и в конце концов меня оставили президентом до тех пор, пока я не захочу уйти сам. Это время пришло: я поступил в колледж экономики и финансов.
Этот период стал знаковым в моей жизни. Я ощутил, что такое студенчество, ответственность и самостоятельность. На первом курсе колледжа я начал активно волонтёрить в молодежных организациях города, поступил на курсы журналистики, принимал участие в разных городских мероприятиях, помогал с их организацией. И мне поступило предложение возглавить молодежный парламент города Усть-Каменогорск. Меня пригласили на встречу с заместителем акима, где присутствовали и другие учредители этой организации. Впоследствии таких встреч было немало. Мы разрабатывали концепцию организации, я писал план стратегических задач и много чего еще. Все шло хорошо до тех пор, пока я не начал говорить о том, что молодёжная организация должна преследовать цели и интересы молодежи, а не акимата, и надо бы провести встречи с активистами, узнать, чего хотят они. На что мне ответили, что все уже сделано и проанализировано, не беспокойся. Я попросил показать результаты встреч – протоколы встреч с фокус группами. Мне сказали «потом увидишь».
Этот разговор состоялся за две недели до официальных слушаний в акимате по поводу вступления меня в должность. А за час до слушаний мы с замакима встретились в холле акимата, и он представил мне… будущего руководителя молодежного парламента. «Вот Нурлан, он старше тебя, опытнее, и теперь будет этим заниматься».
Это не отвратило меня от политики. На следующий год я баллотировался на пост президента студенческого самоуправления уже в колледже. Там не было прямого голосования, выбирала администрация и действующий на тот момент студенческий совет. Во время учебы я занимался и другими активностями – такова уж моя природа. Я неутомимо волонтерил, проводил акции и флеш-мобы. Но понимал, что мне этого уже мало, я хотел чего-то большего, а именно свою организацию, команду единомышленников, с четкими целями, миссией и задачей. Я начал посещать тренинги, конференции, принимал участие в специальных проектах. После чего начал собирать команду таких же как я ребят, заинтересованных в развитии гражданского общества.
В марте 2012 года – за несколько месяцев до получения диплома в колледже и за шесть месяцев до открытия организации – я принимал участие в конференции в Астане, организованной при поддержке фонда Сорос Казахстан. Обычная рабочая конференция на тему «Медиа-стратегии молодёжных НПО и проектов». Но на следующий день после возвращения в Усть-Каменогорск мне позвонили. Молодой, судя по голосу, человек, представившийся автором книги о молодежи, сказал, что хочет взять у меня интервью. Я согласился, и мы назначили встречу на следующий день.
Передо мной стоял парень лет 27-ми, казах, в тёмном костюме, белой рубашке, начищенных до блеска туфлях. На писателя не похож….Мы пожали друг другу руки, он представился Рустамом и с ходу объявил, что на самом деле действительно никакой не писатель, а из КНБ. В подтверждение предъявил служебное удостоверение. Сказать, что я пришел в замешательство – значит, ничего не сказать.
Его интересовала конференция: что я там делал? кто там был? о чем шла речь? Странные вопросы. Я пытался объяснить, что конференция была открытой, и всю информацию он может найти на сайте организаторов, мне же просто нечего ему сказать. На что он заявил следующее, я очень хорошо помню эти слова: «Ты ведь собрался открывать свое НПО, так вот запомни, без нашей помощи у тебя ничего не получится, здесь мы решаем, кому давать работать, а кому нет».
Но я не испугался, а сказал, что если ко мне есть вопросы, пусть присылают повестку, и разговор будет только в присутствии адвоката. Мой визави тут опять среагировал и сменил тон (видимо, их этому учат): «Ну ты же понимаешь, что мы делаем доброе дело, такие как ты должны нам помогать, подумай над моим предложением, я тебе позвоню».
Домой я шел в смятение, мне было не по себе.
Через два дня меня вызвала директор колледжа и сказала нечто странное: ей позвонили и сообщили, что у меня на руках поддельный диплом колледжа, поэтому будет внутренняя проверка, если что-то выяснится, то меня отчислят. Я был в шоке, до получения диплома оставалось пару месяцев. Зачем мне поддельный диплом, если я его и так скоро получу? Где логика? Директор в ответ отводила глаза. Я спросил, кто же ей позвонил и выдал столь глупую информацию. А поскольку я был президентом студенческого совета, у нас были хорошие отношения и она сдалась и выдала, что звонок был от очень влиятельных людей, и мне стоит разобраться со сними как можно быстрее.
Тут-то я и начал понимать как работает КНБ.
На учебе начались проблемы, меня стали тупо валить на экзаменах, не допускали до сессии, в итоге отчисление за месяц до диплома. Я понимал, что просто так это не закончится, но сдаваться не собирался. В сентябре 2012 года я все же зарегистрировал НПО.
Для создания общественного объединения в Казахстане необходимо собрать не менее десяти учредителей – для меня это не составило труда, ребята отозвались быстро. Затем мы начали разрабатывать устав, готовить необходимые документы, бегать по комитетам – налоговая, статистика, юстиция, ЦОН. Не сразу, но все получилось. Три раза Министерство юстиции возвращало мне документы, то запятую не поставил, то роспись не похожая.
После того как наша организация начала свою деятельность, я заметил, что моя почта в gmail постоянно подвергается взлому, входы с разных айпи, и так активно, что порой просто невозможно было получить доступ к собственному аккаунту. Странные вещи происходили и с мобильным, ста процентов зарядки хватало максимум на три, четыре часа, при разговорах телефон ужасно нагревался, пропикивался, соединение проходило очень долго. Я менял телефоны, не помогло.
А потом мне позвонили с военкомата: «Сергей, вам необходимо явиться на плановый осмотр такого-то числа». Странно, подумал я, ведь был там совсем недавно. Но разумеется, как законопослушный гражданин, пошел.
И там произошла курьезная ситуация, по невинной ошибке простого служащего. Явившись в военкомат в положенное время, я подошел к секретарю, попросил дать свое «дело» и ни о чем не подозревающая женщина спокойно выдала мне папку на которой было написано Сергей Астафьев. Папка была наполнена кучей каких-то бумаг, а в правом углу было написано «Контроль КНБ?». Прям вот так просто. Я когда увидел это, меня аж в пот бросило, думаю, вот это да-а-а. Я тут же сделал снимок и убрал телефон. Потом вернулся к секретарю и спрашиваю: «Что это такое? Как это понимать?!».
Тут она тоже побледнела, наконец, обратив внимание и увидев надпись, выхватила из моих рук папку, иди отсюда, говорит, я сама принесу. И принесла, только уже без надписи «КНБ» и непонятных бумажек. Внутри же лежало около двадцати повесток, с разными датами и росписями разных родственников, которые, как выяснилось позже, в жизни не видели никаких повесток и уж точно ничего не подписывали.
В военкомат меня таскали нескольких недель, я проводил там по пять-шесть часов в ожидании нужных специалистов, которые никак не приходили, а в конце оказывалось, например, что кто-то в отпуске. В то время я вел большой проект, готовился к важным мероприятиям, думаю, таким образом мне пытались помешать. На все доводы о том, что я недавно проходил обследование мне говорили, что у них нет подтверждающих документов. А куда они делись?
В 2013 году казахстанские депутаты вслед за своими российскими коллегами инициировали законопроект о запрете пропаганды гомосексуализма. Я в тот год как раз начал заниматься лоббированием интересов ЛГБТ сообщества в Казахстане, так как для меня эта тема носит личный характер. Отсутствие толерантности, дискриминация сексуальных меньшинств, нарушение прав человека – это все реальность в Казахстане и ее надо было менять.
Узнал о законопроекте, который уже находился на рассмотрении, я тут же обзвонил коллег, создал петицию на avaz.com и направил ее Нурсултану Назарбаеву с просьбой наложить вето. Сделал рассылку петиции по базе НПО и в личных сообщениях, а также сделал публикацию у себя на странице в фейсбуке. Спустя сутки сайт в Казахстане заблокировали. Оперативная работа, что сказать.
Как оказалось, права геев и любая связанная с ними тема для казахстанских властей табу.
Через некоторое время мне позвонила девушка, представившаяся сотрудницей отдела молодежной политики акимата и пригласила на встречу «молодых эн-пэ-о-шников». Сбор был назначен на 16.00. Когда я приехал в назначенное время на встречу меня не пустили, моего имени не было в списке. Зато рядом меня ждали уже знакомые нам люди. Только на этот раз это был другой человек – Илья, начальник департамента по каким-то делам. По крайней мере, так он сам представился.
Наш разговор не заладился с самого начала. Илья сказал, что приехал обсудить перспективы сотрудничества. Моя позиция была ему ясна, но он не отступал. Начал задавать практически такие же вопросы, как Рустам, но более аккуратно. Чем я занимаюсь, какие планы, с кем сотрудничаю, просил дать информацию о проектах организации. «Ты не торопись, подумай, – говорил он, – мы ведь можем помочь с твоей деятельностью, если хочешь, сделаем тебя депутатом, только вовремя давай нужную информацию. А еще это не плохой способ заработать, мы поможем тебе в финансовом плане. Хочешь получать госзаказ? Без проблем».
Меня это просто взбесило, хотелось послать его подальше, но я понимал, что сделаю лишь хуже. Поэтому собрав мысли в кучу, спокойно и вежливо повторил начальнику департамента уже известное – все что касается деятельности организации, ее финансов и доноров, он может найти в налоговой и департаменте статистике. А если не верит и им, может и дальше слушать мой телефон и взламывать почту.
Тон моего собеседника мгновенно поменялся, он сказал что-то о шансе передумать, и о том, что знает, где я живу. На этом мы попрощались.
Так мне стало понятно, каким образом многие коллеги, «молодые эн-пэ-о-шники» вдруг стали молодыми депутатами и членами Нуротан. Самое интересное началось после этого разговора. За мной началась открытая слежка, я отчетливо видел машины, которые повсюду следовали за мной по пятам. Такое впечатление, что они делали это специально на показ – чтобы запугать, заставить нервничать.
Я часто менял номера мобильных телефонов, но это не помогало. Я постоянно получал звонки с неизвестных номеров. А как-то вечером, когда я остался дома один, раздался звонок домофона. Человек у дверей представился Михаилом и попросил меня впустить, когда же я отказался, начал вдруг кричать. «Сережа, открой дверь!» Это было жутко. Я выключил домофон. Он ушел.
Через два дня после этого случая я поехал в налоговую сдавать отчетность, а когда вышел, какой-то человек у подъезда спросил, нет ли у меня ключей от крыши, и где ему их взять. Я ответил, что не являюсь жильцом этого дома и не знаю. Обо всех таких случаях я писал в фейсбуке, я понимал, что публичность – единственная мера безопасности.
В 2015 году мы начали готовить крупное социологическое исследование по изучению уровня толерантности к ЛГБТ в Казахстане. В этот период меня пригласили на платформу правозащитников в Астану, где мне предстояло выступить с небольшой речью. Организаторы заранее выкупили билеты, все было согласовано и продумано. Мой рейс был в 6.45 утра из аэропорта Усть-Каменогорска. У меня на руках электронный билет. В аэропорт я прибыл к шести часам, подошел к стойке регистрации, подал удостоверение, девушка долго копошилась в компьютере и в результате выдала мне «извините, но самолет полный, мест нет». Я в полном недоумении начинаю возмущаться, мол, что происходит вообще? Это же не маршрутка, кто успел, тот и сел! У меня билет на руках!
Извините, но мест нет, только и лепетала несчастная девушка.
И до меня дошло: люди которые «многое могут» начали действовать. Рейс из Усть-Каменогорска в Астану – единственный в день. Вылететь сегодня мне не удастся. Поездка и мое выступление на платформе встает под угрозу. Я начинаю писать в твиттере и фейсбуке обо всем этом безобразии, тэгая официальный аккаунт авиакомпании. Бегаю по аэропорту и ору на менеджеров. Через пять часов мне поменяли билет – на ночной рейс в Алматы, а оттуда уже в Астану. И я выступил на конференции. Благодаря своему упорству и отличной логистике организаторов. Между тем звонки с неизвестных номеров продолжались, аккаунт в gmail взламывался почти каждый день, входы совершались с неизвестных айпи.
Мы все-таки начали наш проект по изучению уровня толерантности. Большой проект, охвативший семь городов, в котором приняло участие более 500 респондентов. Когда мы закончили полевые работы и уже приступили к подготовке результатов исследования для презентации их на круглом столе в Астане, опять зазвонило…
Обычный, не скрытый номер. «Здравствуйте, Сергей, постарайтесь чтобы результаты вашего исследования нам понравились, а то ведь никому не нужны лишние проблемы».
Это было за день до круглого стола. Конечно же, я не стал ничего менять, мы показали реальные результаты исследования, и цифры говорили сами за себя. В Казахстане очень низкий уровень толерантности к ЛГБТ. Там было много представителей НПО, фондов, и дипломатических миссий. А еще один странный парень в холле – не участник, не журналист. Он стоял и снимал происходящее на телефон, а когда я обратил на него внимание, быстро свернулся и поспешил к выходу.
Через две недели после этого в Усть-Каменогорске я обнаружил, что к нам в квартиру кто-то залез. В тот день дома никого не было, я сам отсутствовал часов шесть, а вернувшись, увидел свой ноутбук включенным, хотя точно знаю, что он был выключенным перед моим уходом. Чайник на кухне был горячим. Показательный жест. Ничего не украли, не сломали. Все на своих местах, кроме горячего чайника и включенного ноутбука.
И я понял, что дальше будет только хуже. Они от угроз перешли к действиям. И после того, что они уже сделали, оставалось не много других опций давления. Я прекрасно понимал, что завести дело и посадить человека для них не составит труда. Через два дня нам позвонила арендодатель и сообщила, что продает квартиру, нам надо срочно съехать. Несмотря на договор с оговоренными сроками. Ждать чего-то еще было глупо.
Сегодня я в Нью Йорке. Трудно ли было покидать Казахстан? Да, там мои друзья, близкие, там даже не работа, а дело всей моей жизни, организация, которую я создал с нуля. Все это не просто было отпускать. Но раз уж так получилось, теперь я помогаю представителям ЛГБТ из разных стран мира, где бы они не находились. И возможно открою свою организацию. Но об этом – в моих следующих письмах.
