Айнура Абсеметова в своем 41-ом письме рассказывает, как сильно отличается классическое культурное наследние двух постколониальных стран – Казахстана и Малави.
«Ну как твой кружок по гитаре?», – спросила я Жаника, вспомнив об этой части его школьной жизни. Жаник сначала было вспыхнул, но быстро справился с чувствами и ввел меня в курс дела. «Я тебе уже говорил, что он не знает нот? Мамака, мне кажется, наш учитель знает всего одну мелодию, которую мы учим уже пять месяцев. Он больше ничего не умеет. Нас восемь человек на 4 гитары. Я спросил, может, мы начнем учить что-нибудь другое? Но мы продолжаем играть одну и ту же мелодию…так тупо!»
Странно, подумала я, надо встретиться с преподавателем музыки. На тот момент я не подозревала о масштабе проблемы и полагала, что мне надо всего лишь сходить в школу и посидеть на уроке, чтобы понять происходящее.
Несколько дней спустя Жаник и я шли по рынку местных мастеров в поисках деревянной трубки, которой ему не хватало для образа Шерлока Холмса для костюмированной вечеринки. Нас обступили и наперебой пытались продать все, что угодно, кроме нужной вещи. Все мастера были довольно бедного вида: у одного штаны на веревках вместо ремня, у другого рубаха держится на заплатках. Смотрю, подходит тощий растаман – длинные дреды, козлиная бородка, рубаха в листьях канабиса, безразмерная беретка красно-желто-зеленой расцветки, на шее бесчисленное количество подвесок, руки по локоть в фенечках, в которых он держит какие-то поделки из дерева. Если бы не мои знакомства с растаманами во время американской учебы, я бы их побаивалась…
Именно к нему Жаник обратился вдруг с радостью и уважением, перекрикивая продавцов: «Здравствуйте, мистер Стоум!».
– Привет Жанали! Как дела? – услышала я в ответ.
Это еще кто такой?!
Видя мой вопрошающий взгляд, растаман тут же представился: «Я учитель музыки Жанали». На ловца и зверь бежит. И каковы же успехи моего сына, господин учитель?
«Жаник – очень хороший ученик, я научил его всему, что знал, и больше мне дать нечего». Обезоруживающая честность. Мне оставалось только улыбнуться в ответ.
По дороге домой я не задавала сыну вопросов. Моя голова кипела от возмущения: как можно было такого типа взять в школу учителем? Я решила заняться поиском учителя музыки на дому.
Перед отъездом в Малави я внимательно изучила ситуацию с музыкальным образованием в этой стране. В стране, где вообще очень плохо со школами, классического музыкального образования нет как такового, а театры оперы и балета люди видели только в кино. Но среди экспатов есть люди, в частном порядке преподающие детям таких же экспатов уроки музыки – фортепиано и даже скрипку. Понятно, все это на полупрофессиональном уровне. Как мне рассказали родители, все это из серии «повторяй за мной, делай как я». Словом, я начала терять надежду, что смогу найти учителя, который хотя бы знает ноты и способен поддержать Жаника в музицировании.
Встреча с учителем-растаманом заставила меня заново активизировать поиски. Кого только ни предлагали мне: бабушку, умеющую играть только определенных композиторов; мужчину, знающего только базовые композиции, но не классику; молодую девушку, обучающую детей лишь определенного возраста. Я нашла даже пару флейтистов, но они слишком заняты на основной работе. Занятия по скайпу с казахстанскими педагогами провалились из-за ненадежного интернета. Отчаявшись, я убеждала себя, что два года без музыки не страшно, Жаник догонит.
Не буду описывать, каким образом ко мне попали еще два контакта. Я отправилась на встречу и с надеждой и с легким скептицизмом в душе, прихватив с собой, как детектор лжи, Жаника. Дети сразу чувствуют, это то что надо и или не то.
Оба кандидата оказались преподавателями музыки в самой дорогой и престижной международной школе Малави. Флейтист Брайн – высокий белый мужчина зрелых лет; пианистка Сюзан – белая американка с седыми волосами, но моложавым лицом. Наш разговор начался в таком режиме, что казалось, не я пришла выбирать, а они решили посмотреть, кто это набивается к ним в ученики. Каждый попросил Жаника продемонстрировать свои навыки, завязалась беседа. Как выяснилось, Сюзан и Брайн неохотно берут частных учеников, поскольку в школе большая нагрузка. Однако игра Жаника привлекла их внимание. Сюзан удивило все, начиная от посадки и постановки руки до уверенности, с какой он разобрал небольшую композицию на пол листа. Сноба Брайна Жаник завоевал тем, что знал и различал классических композиторов, прочитал с листа незнакомый этюд, а также списком композиций, которые мог сыграть. Меня же удивило, что для топовых преподавателей Малави оказалось чем-то невероятным то, что для нашей системы музыкального образования является нормой. Жаник был рядовым учеником в своей музыкальной алматинской школе. Потом, когда мы уже подружились, Брайн признался, что отвык от настолько хорошо подготовленных детей, и был удивлен, что они, оказывается, есть в каком-то неизвестном Казахстане.
Сюзан и Брайн живут и работают в Малави порядка 25 лет. Они пережили смену власти, переход от диктатуры к демократии и прочие эпохальные трансформаци, но ни раньше при старой власти, ни теперь при нынешней музыкальное образование не было приоритетом. Опера, театры, классическая музыка, образование никогда не считались важной составляющей культуры общества. Народные самородки-музыканты до сих пор играют на простых деревянных инструментах, похожих на барабан с палкой-грифом и двумя струнами. Он одновременно служит и ударным, и струнным инструментом. Музыкальная грамота не прижилась. Видимо, миссионеры, неся свет образования в Африку, решили приберечь музыку для утешения собственной души. Кстати, Сюзан и есть миссионерка, приехавшая учить малавийцев английскому, ее первое образование – учитель начальных классов. Она никогда не учила местных детишек музыке, иметь фортепиано – неслыханная роскошь для бедных, а богатые не интересуются, предпочитая для своих детей гольф или крикет. Единственные потребители ее услуг как музыкального педагога – экспаты.
Но как же без музыкантов в Малави развивается шоу-бизнес? Музыка не может не звучать у таких любителей свадеб, праздников и ритуалов, как малавийцы. Их хлебом не корми, дай потанцевать и спеть. Между деревенскими церковными сообществами проходят целые хоровые турниры, где хороший клавишник так же высоко ценится, как гармонист в российской глубинке. Местные ритмичные песни с незатейливой мелодией на религиозные темы преследуют меня повсюду – в маршрутке, в торговом центре и на базаре, их целыми днями крутят по радио и телевидению. Периодически местное телевидение снимает музыкальные клипы прямо на центральной клумбе, украшающей перекресток главных дорог. За артистов выступают крупногабаритные татешки в атласных юбках и рубашках ядовитых цветов – эдакий татешки-бэндз в количестве 5-6 человек, стройными рядами производящий синхронные движения из стороны в сторону и поющий хором заливисто и задорно. Без всякого музыкального сопровождения. У молодежи свои предпочтения, она больше тащится по звездам нигерийского шоу-бизнеса. Чаще всего это однотипная попсовая смесь рэпа с регги и специфическим ритмом, очень похожая на кавказские песни для шашлычных. Местные музыканты пытаются копировать южноафриканских и нигерийских артистов, но про серьезную малавийскую музыку или композиторов классической или традиционной малавийской музыки нет речи, таковых нет в природе.
Такая же история с изобразительным искусством и литературой. Почему это важно и беспокоит меня, а также других международных экспертов? Это не заметно сразу, это не очевидно для непосвященных, но музыка, искусство и литература влияют на развитие экономики страны. Культура – не удел богатых, а возможность формировать и поднимать уровень мышления людей, развивать вкус, производить уникальные идеи, создавать среду для развития потенциала во всех сферах. Но местные не видят в этом смысла. Как прокомментировала знакомая из министерства: «У нас другой менталитет, мы бедная страна, нам главное, были бы деньги, зачем тратиться на музыку и искусство? Вон нигерийская музыка вполне себе ничего, а танцевать мы и так умеем…».
Ее слова напомнили мне неудачный подростковый разговор с одной из туркестанских татешек, которая считала, что музыка, книги и искусство – вредная блажь, которая мешает жить «нормально». Может быть, поэтому Малави так сильно напоминает мне маленькие города Казахстана?
