Esquire публикует рассказ российского учителя литературы, поэта, автора романа в ста предложениях «Синаксарион» (2015) и «эпического» рассказа «Утро вечера мудренее» (2016) Артема Новиченкова, написанный специально для казахстанской версии издания.
Федя проснулся без будильника в девять. Была суббота. Оксанка уехала к родителям на дачу, планы на день отсутствовали, телефон в авиарежиме, можно спать до обеда. Он и попробовал заснуть обратно, но сначала солнце протискивалось в щель между плотными шторами — пришлось вставать. Потом лабрадор Чинги начал скулить — закрыл дверь. Когда сон почти вернулся к нему — за стенкой послышались истерические крики. Слов не разобрать, но Федя знал, это соседка в очередной раз срывается на сына. Тогда он потянулся за смартфоном, отключил авиарежим, приподнялся на подушке и залип.
Федя не сразу заметил, что произошло. С новостными приложениями было все в порядке, в YouTube тоже все как обычно. В мессенджеры он полез в третью очередь: решил, что в такую рань в субботу ему все равно никто не ответит. Лишь когда поделился ссылкой с Максом, заметил, что их переписка куда-то делась. Он перезапустил Telegram и увидел, что не только переписка с Максом обнулилась, — вообще все переписки исчезли. Остались только подписанные каналы. Он покрылся потом, сел на край и судорожно перезагрузил телефон. Пока яблоко пропадало и появлялось, он дышал дыхание. Но все то же. Тогда он зашел в WatsApp — там вообще пустота: ни чатов, ни переписок. ВКонтакте, Facebook Messenger, Direct — везде пусто. Зашел на почту — Yandex, Google — и там ничего. Кто-то все стер, пока он спал.
От сжал айфон, потер глаза. Это было похоже на страшный сон, хоть он и не мог сказать, что же такого страшного случилось. Федя бросил смартфон на подушку, встал и раскрыл шторы осеннему дню. На него в упор смотрели сонные глаза девятиэтажки, пыльная парковка, лысеющие деревья. На первый взгляд с миром вроде бы ничего не произошло.
Федя умылся, налил чашку растворимого кофе без молока, не стал включать YouTube на телевизоре и сидел в тишине. Чинги с хрустом поедал корм, лакал воду. По улице проезжали машины. От кружки шел пар. На подоконнике росли цветы. С реальным миром все было в порядке. Позвонить, что ли, Оксанке? Айфон лежал в комнате, и он боялся брать его в руки. Пока он никому не рассказал о случившемся, этого как бы и не произошло. А может, и правда, ему показалось? Проводить фактчек Федя не спешил. Сидеть в тишине без дела было непривычно. К кормушке из пакета молока, висящей у окна, прилетел воробей. Поклевал крошки, посмотрел на Федю и упорхнул. Это же все шутки, мемы, воспоминания, какие-то важные письма, аудио, фото (главное — фото!) — все куда-то исчезло. Его жизнь кто-то взял и обнулил. Разве такое возможно? Вот оно было, и теперь его нет. «А сам-то я существую?» — вдруг подумалось Феде, и он решился позвонить Оксанке. Долгие гудки. Без ответа. Он все-таки залез еще раз в мессенджеры. Ничего.
С Оксанкой они жили уже три года, вот на прошлой неделе отмечали годовщину. Много выпили, и обоих тошнило, они даже умудрились сделать селфи. Федя вспомнил вчерашний вечер. Он вчера тоже выпивал — зависал с друзами в баре. Там были Макс, Гамак, Антон и Дуня. Мог ли он по пьяни удалить все переписки? Да он выпил немного совсем. Может, кто-то подшутил над ним? Нет, вроде бы никому не давал в руки айфон. Да и кому придет в голову делать такое? А потом он взял такси, приехал домой, поставил на зарядку, включил авиарежим (он так всегда делал в ночь на субботу) и лег спать. А утром…
Может, нужно срочно что-то предпринять?.. Он недостаточно активен? Он пассивен? Что-то упускает? Прямо сейчас. А может, там было что-то очень важное?.. Надо взять себя в руки. Но сперва ему требовалось хоть какое-то подтверждение, что он существует. Федя набрал Максу. Макс ответил не сразу — и спросонья.
– Алло.
– Макс? — Федя выдохнул. — Извини, что так рано.
– Сколько времени?
– Часов десять.
– Да уж, мужик.
– Слушай, это, у меня все переписки стерлись.
– Че? В смысле?
– Ну во всех приложениях стерлись переписки. Ватсап, Телега, ВКонтакте, все. Даже почты.
– Это как?
– Хз. Я вообще не понимаю.
– Блин, чувак, это очень странно. Может, кто-то так пошутил?
– Не знаю, Макс. Так неприятно от этого.
– Чувак, хочешь приеду?
– Давай.
– У тебя есть чего пожрать..?
Макс приехал через минут сорок, привез пива. Все это время Федя искал в гугле, возможно ли восстановить хоть какие-то переписки. Большую часть невозможно. На почтах даже корзины были пусты. У Макса с переписками все было в порядке, только с Федей обнулились. Хотели поспрашивать, что у друзей. Гамак и Дуня еще спали.
– Ну, чувак, я только сам удалял. — Говорил Макс, уплетая глазунью и бутерброд с колбасой. — С бывшими. Фотки чистил. Ну знаешь, как это, когда все с чистого листа типа.
– Такое чувство, что кусок от меня как будто пропал. — Федя смотрел в окно. На столе лежал кирпич айфона, предатель. — На душе так гадко.
– Да ладно тебе: все же живы, ну? Новые переписки будут! Выпей пивка.
– Не хочу.
– Ну и зря.
– Грустно мне. И как-то сиротливо, что ли.
– Ну я же с тобой. Хочешь, буду тебе чаще писать? А, чувак? — Макс широко улыбнулся, но Федю это не тронуло. Его вообще начал бесить Макс, не понимает, что произошло. И особенно это его «чувак». Но Федя сдерживался.
Переместились в гостиную. Заказали пиццу. Позвонила Оксанка. Когда узнала, полезла в переписку, фотки — все, ужаснулась, очень расстроилась и даже капельку обиделась. Решила, наверное, что это он удалил. Что-то упало внутри Феди: и она не понимает. Может, написать об этом в Фейсбук? Такой каминг-аут, соберу много лайков. От этой мысли ему стало окончательно тошно.
– Зырь, чувак! Да ты не один такой! — Макс читает новости: — «Личные переписки тысяч россиян исчезли с личных устройств пользователей. Это касается западных и части российских мессенджеров, соцсетей и электронных почт. Первыми на происшествие обратили внимание пользователи Фейсбука…»
Федя закрывает глаза и больше не слушает. Тысячи людей вместе с ним в одночасье оказались в вакууме виртуальной памяти, выброшены на берег. Никто не может объяснить, как такое возможно. Никто не понесет ответственность за это. Никто не вернет им воспоминания.
– Чувак, а может, тебя слили?..
– Слили? — Это слово возвращает Федю в реальность.
– Ну да. Типа отключили от интернета. Ну знаешь, как роботов вырубают.
– Что за чушь. Зачем? Кому это надо?
– Да, может, спецслужбы эксперимент проводят. И следят, что ты будешь делать потом. Ты ж не знаешь.
– Да кому я нужен.
– Да мы все под колпаком. Чувак! Всюду камеры понатыканы. Вбиваешь в поиск название товара, тебе через пять минут уже курьер звонит.
– Макс, я хочу побыть один.
– Да ты че, чувак?
– И не называй меня чуваком, окей?
Когда Федя закрыл за Максом дверь и сел на пол, понял, что теперь его связь с близкими людьми стала как будто слабее. Так-то, вообще-то, это его лучший друг. Приехал поддержать. Почему же ему с ним не по себе стало. У ног распластался Чинги. Федя почесал его складки на шее.
– Ладно. Пойдем гулять. Заждался же. — Смартфон Федя оставил дома.
Последние три года он гулял с псом дважды в день. В этом смысле ничего не изменилось: бывшая не любила гулять с Чинги, не любила Чинги, не любила Федю.
Они всегда ходили одним и тем же маршрутом. Проходили через арку девятиэтажки, мимо детской площадки, дальше зебра без светофора до лесопарка. Там сходили с асфальтированной дорожки и углублялись в чащу. И только в лесу Чинги делал свои дела, а до этого терпел, умница. Однообразие не надоедало Феде. Наоборот, он заметил, что с возрастом все чаще начал ценить привычки: одни и те же продукты в одном и том же супермаркете, одно и то же пиво по пятницам, всегда с собой. Если обедал в ресторане, то всегда заказывал салат «цезарь» или бургер (хотя бы что-то одно бывало в любом меню). Из напитков — американо, вода без газа. Когда изнашивалась одежда, он покупал похожую. Работа тоже стала привычкой, и потому он перестал на нее морально тратиться.
В лесу ему всегда было хорошо. Летом и зимой. Какая бы ни была погода — пес требовал, и он не мог не идти. Это помогало ему не хандрить от одиночества и чувствовать устройство жизни. Ему уже казалось, что лес встречал его как старого знакомого и даже приветствовал: то с ветки упадет большой лист на голову, то белочка попросит орешек. На такой случай Федя носил в подкладке пальто чищенный фундук. В этим моменты он как будто ощущал счастье и думал, что все не зря.
Однообразие вынуждает находить в привычных вещах новые оттенки. Арку дома он представлял как беззубую пасть огромного чудища, внутри которого люди — маленькие паразитирующие существа. Детская площадка оказывалась выкорчеванными цветными костями палеозойских организмов, а лес чудился заветным местом из народных сказок. Для Феди это все было как новое переживание детства.
А так Федя жил скромной жизнью служащего и порядочного гражданина: никогда не заваливал дедлайнов и в срок платил по счетам. Вел тихую жизнь, без нервяков, кредитов и пьянок, изредка почитывал книжки, ходил в кино, без надобности почти не пользовался смартфоном. Только от ютуба не смог отказаться. Все-таки надо было как-то развлекать себя. В видеоигры он почему-то перестал играть — стало неинтересно. Секса ему тоже почти не хотелось. Иногда мастурбировал, без наслаждения. Технически удовлетворял нужды тела. Общался только с коллегами по работе и раз в неделю созванивался с мамой. С пацанами не то что порвал, сами как-то слились, исчезли точки соприкосновения. От Оксанки не слышал новостей уже больше года. Может, двух. Первое время она ему еще звонила проведать, а потом вдруг перестала.
В этот осенний день Чинги вел себя странно. Утром отказался от корма. Свернулся на коврике в гостиной и поскуливал. Может, болит что, забеспокоился Федя, но предпринимать ничего не стал. Такое уже бывало. Надел поводок. Впервые с щенячьего возраста Чинги не удержался и наделал в лифте. Федя спокойно вернулся на этаж, заблокировал створки стулом и прибрал. В голове мелькали сюжеты. Со второй попытки они все-таки вышли из подъезда. Добрались до леса.
С псом что-то было не так. Вел себя пассивно, часто прикладывался к земле, не искал чужих следов. Через несколько часов они уже были у ветеринара.
После непродолжительного осмотра врач сказал:
– Собаку нужно усыплять. — почему-то полушепотом, cловно Чинги был человеком (за что Федя был ему благодарен).
Либо так, либо страдания. Есть несколько дней на раздумье. Имеется риск рецидива. Это все, что усвоил Федя. Он сидел ночью перед лицом ноутбука и гуглил диагноз, пока старина Чинги под лекарством спал у ног. Док не соврал, с такой болячкой жизнь не в радость. Феде надо было как можно быстрее принимать решение.
Следующий день в офисе он сидел сам не свой, ушел раньше и взял отгул на два дня. Все время проводил с болеющим псом, а когда тот спал, не вылезал из интернета, читал о способах усыпления, сидел на форумах (все почему-то на женских порталах), читал о переживании утраты. На всякий случай записал телефон нескольких психотерапевтов. Сам не ожидал от себя такого слабодушия. Когда все допустимые сроки были пропущены и ему позвонили из ветеринарии, он решился и взял на работе еще один день за свой счет.
Все прошло быстро. Федя как будто ожидал чего-то большего. От тела отказался. Он был убежден, что тело теперь не имеет никакого отношения к Чинги. Потом долго брел по сырым улицам городка, может быть, часа два, пока не обнаружил себя на знакомом переулке с барами. Несколько лет назад любил тут зависать с друзьями. Он заглянул в ближайшее местечко, заказал английский стаут и сел в углу.
Неизвестно, сколько он пробыл так, не притрагиваясь к пиву и поминая верного друга. Его никто не трогал. И когда он уже начал забывать вспоминать, кто он, его окликнули:
– Федя! Ты? — незнакомый заросший мужик обращался к нему с барной стойки. — Это я, Гамак! Сто лет не виделись! Можно к тебе?
Федя кивнул. Гамак взял пиво и сел напротив.
– Ну ты даешь, мужик! Ты где пропадал? — зачастил Гамак. — В одном городе живем, а я сколько тебя не видел уже? Год? Два?
– Три.
– Во-о. Я, видишь, как имидж сменил.
В Индию скатал, оброс там. А ты что? С Оксаной все, я слышал?
– Да уже давно.
– А сейчас с кем?
– Один.
– А пес твой? Как его? Че…
– Чинги. У него все хорошо.
– Это хорошо. — Гамак запнулся. — Ты же это, как тогда пропал, мы и потеряли с тобой связь, решили, не будем тебе докучать, захочет, сам напишет. А ты не писал. Мы чего-то потыкались-потыкались, а ты даже сообщения не открывал. Ну и решили тебя в покое оставить. А потом смотрим в Фейсбуке — Оксанка уже с другим. А твоя страница вообще как мертвая. Ну мы с Максом и Дуней…
Федя уже не слушал. Он припоминал то время после происшествия. Давно к нему не возвращался. Вначале казалось, все было зря — любое общение. Все надо было начинать с самого начала. С ним подобное уже случалось, когда в универе полетел жесткий диск с готовой половиной диплома. Он тогда нашел в себе силы переделать заново. И даже закончил с отличием, сейчас уже не важно, какой универ. Но в этот раз ресурсов на перезагрузку не было. Тем более на такую масштабную. Появилось стойкое нежелание вообще вести какие-либо переписки, восстанавливать социальные связи. Его уже в первые дни засыпали обвинениями и обидами. Он прошел через бесконечные объяснения с начальством и родственниками. Когда он пересел на кнопочный телефон, друзья решили, что он либо прикалывается, либо спятил. Больше всего это раздражило Оксанку. А он даже не мог ответить ей, что такого произошло. «Тоже мне трагедия, — говорила она. — Ты же понимаешь, что ты выпадаешь из реальной жизни? Становишься как дикарь-отшельник?» Он и понимал ее и не понимал. К мозгоправу идти отказался. Она безуспешно попробовала повлиять на него через Макса. Спустя месяц он вернулся в полупустую квартиру. На коврике у входа его ждал Чинги, вилял хвостом и засматривался грустными глазами.
Сейчас, после смерти пса, все обрело какое-то новое значение. Хрупкость жизни предстала перед ним в новом свете. Хрупкость вообще не имеет отношения к самой жизни, это всего лишь голое восприятие. Он точно знал, что сделает завтра. Уже нашел номер местного заводчика. Только пусть этот будет не палевый, а шоколадный.
