24 июля городской суд №2 в Семее отказал Мухтару Джакишеву, который отбывает заключение с 2009 года, в условно-досрочном освобождении. Впервые за десять лет Джакишев выступил с публичной речью, отметив, что все его предыдущие суды «объединяет одно – это отсутствие правды». Гульнара Бажкенова – о том, почему решение властей не могло быть иным.
В ноябре 2018 года суд по условно-досрочному освобождению Мухтара Джакишева прошел тихо и незаметно. О том, что заключенному отказали, большинство узнало постфактум из новостей, причем скорее всего это были новости Азаттыка, поскольку только там и освещали этот суд въедливо и серьезно. Не было ни прямых эфиров в социальных сетях, ни массовых хэштегов в поддержку; и судье, по словам адвоката осужденного, хватило семи минут в совещательной комнате, чтобы вынести и зачитать результативную часть решения. Значит, решение было заведомо известное и твердое.
Июльский суд проходил в совершенно других условиях. В Семей приехало много гражданских активистов из разных областей страны, в социальных сетях развернулась широкая кампания в поддержку, и даже новоиспеченный Национальный совет общественного доверия не остался в стороне и был представлен авторитетной фигурой Мухтара Тайжана. Администрация колонии давала отличные характеристики, врачи предупреждали о плохом здоровье осужденного. Позитивные признаки, дававшие надежду на досрочное освобождение. Казалось, решение уже принято.
Но теперь понятно, что если оно и было, то не твердое – настолько, что судья на этот раз совещался сам с собой в совещательной комнате несколько часов. И вышел он оттуда с отрицательным вердиктом: бывший глава Казатомпрома остается в заключении, и, судя по внешнему виду, рискует провести в заключении всю свою оставшуюся жизнь, в том смысле, что жизни может остаться совсем немного.
Разговоры о том, что после президентских выборов какие-то политические заключенные будут освобождены, продолжались всю весну и лето, что не могло возникнуть на пустом месте – их явно сознательно запускали в общественное мнение. Условная амнистия усилила бы образ нового президента как сторонника демократизации. Но казус в том, что сделать это не так-то просто, ведь политическими они – и Макс Бокаев, и Арон Атабек, и Мухтар Джакишев – являются в глазах общества и в списках правозащитников, а по закону там самые разные статьи, от убийств и мошенничества до экстремизма и разжигания.
Казахстанские власти неизменны в своей позиции, что в стране нет политических статей и политических узников. Освобождение означало бы прямо противоположное – признание того, что они все-таки есть.
А ходатайство об условно-досрочном при хорошем поведении да плохом здоровье, когда все по закону – не придерешься, позволяет соблюсти процедуры, сохранить лицо и дать людям тот позитивный сигнал, которого они ждут. Но не получилось. Похоже, Джакишев не оставил выбора вершителям своей судьбы. Его неожиданное выступление на суде перед телекамерами и фотообъективами стало обличительным политическим заявлением на всю страну. Неожиданное оно потому, что на прошлом ноябрьском суде никакого выступления не было, а на этом осужденный впервые за 10 лет попросил дать ему слово уже после всех в самом конце заседания, где и поставил жирную и красивую точку. Сильно, смело, красиво, но не по понятиям нашего адата. Освобождение после такой речи, разобранной на цитаты еще до пяти часов вечера, когда ожидалось оглашение судебного решения, означало бы слабость власти. И если кто-то в Акорде и ходатайствовал о свободе, а кто-то в Библиотеке выступал против, то позиции тех, кто против – после такого публичного вызова только усилились.
Не признавая наличие политических заключенных, в Казахстане тем не менее всегда стремились к своеобразной гармонии. Перед каждым новым витком репрессий власть «миловала» фигурантов прошлых громких дел, как если бы где-то незримо существовал негласный лимит.
К примеру, в августе 2016-го вышел на свободу руководитель незарегистрированной партии «Алга!» Владимир Козлов, отбывавший наказание в связи с событиями в Жанаозене, и сообщил об этом общественности не кто иной как Евгений Жовтис, обязанный тому в свою очередь собственным освобождением. Старейшего казахстанского правозащитника выпустили из колонии в феврале 2012 года, через два месяца после Жанаозена, при том что раньше постоянно отказывали в УДО или вообще не давали возможности подать ходатайство из-за постоянных взысканий, в числе коих значился даже «неправильный прием пищи».
История с Владимиром Козловым повторилась: если предыдущее ходатайство было отклонено, и вместо смягчения участи заключенный получил более строгие условия содержания, то 4 августа 2016-го – за день до того, как суд в Атырау выдал решение об аресте участников земельных митингов Макса Бокаева и Талгата Аяна – он вышел на свободу.
Сегодня, когда в места не столь отдаленные рискуют отправиться женщины – многодетные матери, чью деятельность связывают с Аблязовым, самое время для баланса и равновесия громко и эффектно выпустить какого-нибудь именитого узника. Но личность Мухтара Джакишева сложнее других «политических». В прошлом у заключенного колонии ОВ-156/14 – блестящая жизнь, необыкновенные взлеты, открытые и закулисные отношения с главами мировых держав, коммерческие сделки, которые по масштабам и хитросплетению сюжетов достойны мировых бестселлеров. Даже тот факт, что он был и одноклассником Рахата Алиева, и однокурсником Мухтара Аблязова намекает, что перед нами человек незаурядной судьбы.
Джакишева посадили не за убеждения, трудно сказать, какими они вообще были у одного из самых ярких представителей казахстанской политической элиты, пользовавшегося доверием и расположением и первого президента, и его самых заклятых врагов; который фотографировался с Биллом Клинтоном и продавал месторождения, судьба коих сегодня вызывает вопросы не только в Казахстане.
Он, конечно, не был святым, каким теперь его рисует общественное мнение, но вопрос в том, можно ли быть и оставаться таковым в казахстанских условиях, добившись определенных высот власти. Джакишева посадили не за убеждения, но в первой за десять лет заключения публичной речи мы увидели, что сейчас-то они точно есть. Оставшиеся четыре года он будет сидеть за свою пламенную речь и в полной мере будет узником совести. Надо было бросать вызов системе или нет, имея шансы на свободу, судить не нам и не судье Шимырову. Человек сделал свой главный выбор, и это не вопрос тюрьмы или воли – это был выбор между жизнью и смертью.
