Esquire совместно с общественным объединением «Кадыр Касиет» представляет проект, посвященный казахстанским правозащитникам.
С 2016 по 2017 год в Казахстане зафиксированы угрозы в отношении 454 правозащитников. Что же двигает ими в стране, где работа правозащитника небезопасна и неблагодарна?
Ринат Исагалиев
Общественный активист, в октябре 2016 года пережил нападение в Уральске
Я родился в небольшом селе Дашино – это Курмангазинский район Атырауской области. В школе меня интересовала история моей страны, я мечтал стать профессиональным историком. Изучая прошлое, невольно обращаешь внимание на то, как много в мире происходит несправедливости, но потом случился Жанаозен и мы увидели бесправие в настоящем. Произошедшее пронзило мою душу болью.
Тогда я не смог попасть в Жанаозен, меня не отпустили с работы, но нефтяники, вышедшие на площадь требовать свои права сильно повиляли на мое мировоззрение.
Именно тогда я встал на путь общественного активиста, я начал открыто писать в социальных сетях о проблемах, которые видел. Нефтяная столица наводила на вопросы о нелегкой жизни людей в районах Атырауской области.
Семья, родственники никогда не препятствовали моей общественной деятельности, за что я им очень благодарен.
Даже тогда, когда они из-за меня теряли работу и испытывали гонения, они никак не выражали своего недовольства. Возможно, это потому что меня всегда и во всем поддерживала моя мама. Проработав достойно 37 лет учителем в средней школе, она заслужила уважение. И поскольку моя мама, всегда считала, что мой Ринатжан не может ошибаться, и не мог сбиться с пути, то и родственники относились ко мне с должным пониманием.
Поддерживали и коллеги, известные правозащитники Асель Нургазиева и Токжан Кизатова. Они советовали набирать знания, изучать законы и правовые нормы – это эффективней голословного крика.
Но правозащита для меня – не профессия. Это мощный инструмент для восстановления справедливости в обществе, способ защитить людей от несправедливых гонений, притеснений и нарушений прав. Но в обществе, где смешивается черное с белым, это не всем нравится.
В 2016 году я был вместе с Максом Бокаевым и Талгатом Аяном, когда мы попытались реализовать свои конституционные права на мирном митинге в Атырау. За это их приговорили к пяти годам заключения. А я до последнего надеялся, что здравый смысл возьмет верх, победа будет за правдой. Во время судебного процесса я впервые столкнулся с давлением. 24 октября 2016 года меня и группу активистов не допустили на открытое заседание. Перед началом всех спросили, кто пригласил нас на площадь в день митинга и абсолютно все ответили, что пришли сами, по велению сердца, более того, если подобная ситуация повторится, выйдем опять. Обо всем этом я рассказал в интервью в прямом эфире фэйсбука Галыму Агилееву. После чего в тот же день на меня в подъезде напали неизвестные и избили. Я лежал избитый на полу, когда один из нападавших тихо прошептал мне на ухо: «Ходи тихо, тебе это пойдет». Я написал заявление в полицию, прошел все необходимые медицинские обследования и освидетельствования, получил справки, но ответа от компетентных органов по этому происшествию так и не дождался.
Экс-депутат Кокшетауского городского маслихата, руководитель незарегистрированной партии «Алга», пережил нападение и уголовное дело.
Я родился в маленьком ауле Муртук, который входил в состав Кызылтуского района Кокшетауской области. Как и большинство детей, я мечтал о разных профессиях, но в моих мечтах всегда присутствовал романтический элемент. И, возможно это покажется странным для маленького человека, но желание принести пользу обществу доминировало над другими соображениями.
Как начинает зарождаться чувство справедливости? В принципе, все школьное воспитание направлено на то, чтобы формировать в человеке чувство справедливости. Другое дело, что вырастаем мы в итоге разными людьми. Мне кажется, обостренное чувство справедливости во мне воспитала моя большая семья. Мой отец, Нурмухан Жанузаков, инвалид войны, стал нетрудоспособным в 45 лет, дали знать о себе фронтовые раны и болезни. После этого для всех нас начался тяжелый этап жизни. Много несправедливости было в отношении отца со стороны местных властей, которые не хотели считаться с тем, что он проливал кровь за родину, что он - отец шестерых детей, которых невозможно поставить на ноги на мизерную пенсию. Я был не только свидетелем несправедливости, но ее жертвой – например, до седьмого класса я ходил зимой в школу в кирзовых сапогах. Все это обожгло душу так, что определило жизненный путь.
В первый раз моя общественная активность проявилась в далеком 1979 году, когда под влиянием ГДР руководители СССР решили создать Немецкую автономную область на территории Целиноградской и Кокшетауской областей. Я тогда был студентом первого курса пединститута и не только принимал активное участие в протестных мероприятиях, но находился среди руководителей молодежного движения. И тогда же я впервые столкнулся со спецслужбами. В итоге встретив сопротивление народа, Москва отказалась от своего решения. Мы отстояли свою землю.
Сейчас моя семья с пониманием относится к моей общественной деятельности, несмотря на то, что проблем я создаю немало. Дети не раз страдали из- за того, что их отец имеет репутацию правозащитника и правдоискателя. Причем страдали не только от правоохранительных органов, но и от простых обывателей, живущих по принципу моя хата с краю. Например, мою дочку не брали на работу только из-за ее фамилии. Я убежден, что именно в этом кроется главная проблема нашей оппозиции и правозащитных организаций: народ, в большинстве своем, нас сторонится.
Общественный деятель, организатор молодежной не-конференции ZhasCamp, в октябре 2016 года накануне конференции пережила нападение на улице.
Я родилась и выросла в селе Тургень, что находится в 60 километрах от Алматы. Местность известна красивой дикой природой, естественными водопадами и форелевым хозяйством. В детстве у меня была простая и понятная для девочки мечта — танцевать. Тогда я свои организаторские навыки использовала для дворовых игр и концертов вместе с другими детьми.
Я обожала читать, и делала это даже, когда отключали свет, в сумерках, пока хоть что-то можно было увидеть. Досуг в то время был совсем другим, и в основном – игры во дворе, а единственное развлечение, которое нам давали технологии, – это мультфильмы Disney в телепрограмме по выходным. В какой же момент во мне зародилась тяга делать что-то полезное для общества?
В старших классах, когда настало время выбирать профессию, я захотела стать журналистом. Этому решению сопутствовала поддержка окружающих — ты отлично пишешь, говорили мне. И я поступила в КазГУ на филологический факультет, на втором курсе которого подруга позвала меня в редакцию детской газеты «Хочу знать».
Дедушка собирал мои статьи и показывал родственникам — гордился! Я с улыбкой вспоминаю это.
Сейчас главное дело для меня – проект Молодежной информационной службы Казахстана (МИСК) ZhasCamp, мы проводим его с 2010 года. Я возглавляю МИСК с 2007 года, попав сюда довольно случайно: в 2005 году однокурсницы пригласили помочь с набором волонтеров, а дальше стало слишком интересно, чтобы бросить новое занятие.
Это было активное и интересное сообщество: несмотря на молодость, мы обсуждали новости, разбирались в политике, проекты были масштабными – филиалы работали во всех городах. Казахстан для меня как будто ожил, перестал быть мертвой географической картой. Более того, организация имела свое определенное место в этой картине: продвигала интересы молодежи на законодательный уровень и к ней прислушивались. Другие молодежные организации, особенно прогосударственные, часто обзывали нас миской.
Первый проект, который я начала координировать, — «Лига молодых избирателей». Шел 2005 год – год президентских выборов. Наш проект был посвящен электоральному просвещению молодежи и наблюдению за выборами в 13 городах и 26 селах.
В начале, мне казалось, что я ничего не умею, боялась за что-либо взяться, но в этом сила организации – у нас была крутая команда, руководители направляли и растили новичков. А в конце, когда я смотрела на проделанную работу, масштабы потрясали. Тогда я впервые объехала несколько городов Казахстана, и чувство сопричастности к происходящему в нем усилилось.
Через два года я стала генеральным директором МИСК, что знаете ли, нелегко. Даже если ты отлично делаешь свою работу как менеджер проектов, первый руководитель – это другая ступень. Ты должен видеть всю картину целиком и брать на себя полную ответственность. Команда, волонтеры, последователи появляются, когда ты сам видишь четкую цель. У меня это не сразу получилось, к тому же срочные фандрейзинговые задачи висели домокловым мечом – деньги заканчивались и вот-вот мы бы не могли заплатить за аренду офиса. Технически мы все делали, как надо, но организация начала терять темпы развития, людей и филиалы.
Однажды мы сидела в офисе с коллегой и поняли, что у нас осталось 60 тенге на двоих – мы могли купить два йогурта. Встал вопрос выживания. Мы начали искать работу, отложив дела фонда. Я вернулась в журналистику, приступив к работе над проектом молодежной газеты «ЗаДело», а позже пришла в редакцию «Республики».
правозащитник, общественный деятель
Я всегда знала, что у меня есть определенная миссия. Я хотела работать с детьми, приносить пользу. После фильма «Хозяйка детского дома» я решила, что буду работать в детском доме и помогать малышам. В детстве на меня большое влияние оказал отец, а во взрослой жизни – Бахытжан Торегожина и Асылбек Кожахметов. Это люди, которые во многом изменили мои убеждения.
Моя правозащитная деятельность началась с общественного фонда «Арухах», где мы мониторили депутатов. Затем я работала юристом в республиканском общественном объединении «Шанырак», где мы защищали интересы мигрантов. А после митингов «Несогласных», столкнувшись с бессилием адвокатуры, я поняла, что должна взять на себя функцию правозащитника. Я хотела защитить своих соратников, и для этого мне надо было опять учиться.
Это была уже совсем другая, отличная от обычного юриста работа. Она другая и технически, и морально. Я сознательно выбрала такой путь. Но прошлое профессионального юриста помогает, стараюсь все делать максимально прозрачно, в соответствии с законом, чтобы меня невозможно было скомпрометировать, подставить и спровоцировать.
Но случаются непредсказуемые вещи, когда знание законов бесполезно. Пожар, давление на близких, угрозы – какие тут могут быть контраргументы? В прошлом году, во время громкого процесса в Усто-Каменогорске на меня и коллегу произошло нападение. У коллеги в сумке лежали документы по делу, их то и пытался вырвать незнакомый мужчина, предварительно сбив с ног ударом по голове. Мы вдвоем одолели нападавшего, он убежал ни с чем, а через некоторое время в моем гостиничном номере произошел пожар. Пожарники констатировали самовозгорание розетки возле кровати. Сгорело все – ноутбук с материалами дела, документы, вещи.
Записали Айгуль Туркпенбаева, Жанна Байтелова, Марианна Гурина Иллюстрации: Дмитрий Лигай
Общественный активист, в октябре 2016 года пережил нападение в Уральске
Я родился в небольшом селе Дашино – это Курмангазинский район Атырауской области. В школе меня интересовала история моей страны, я мечтал стать профессиональным историком. Изучая прошлое, невольно обращаешь внимание на то, как много в мире происходит несправедливости, но потом случился Жанаозен и мы увидели бесправие в настоящем. Произошедшее пронзило мою душу болью.
Тогда я не смог попасть в Жанаозен, меня не отпустили с работы, но нефтяники, вышедшие на площадь требовать свои права сильно повиляли на мое мировоззрение.
Именно тогда я встал на путь общественного активиста, я начал открыто писать в социальных сетях о проблемах, которые видел. Нефтяная столица наводила на вопросы о нелегкой жизни людей в районах Атырауской области.
Семья, родственники никогда не препятствовали моей общественной деятельности, за что я им очень благодарен.
Даже тогда, когда они из-за меня теряли работу и испытывали гонения, они никак не выражали своего недовольства. Возможно, это потому что меня всегда и во всем поддерживала моя мама. Проработав достойно 37 лет учителем в средней школе, она заслужила уважение. И поскольку моя мама, всегда считала, что мой Ринатжан не может ошибаться, и не мог сбиться с пути, то и родственники относились ко мне с должным пониманием.
Поддерживали и коллеги, известные правозащитники Асель Нургазиева и Токжан Кизатова. Они советовали набирать знания, изучать законы и правовые нормы – это эффективней голословного крика.
Но правозащита для меня – не профессия. Это мощный инструмент для восстановления справедливости в обществе, способ защитить людей от несправедливых гонений, притеснений и нарушений прав. Но в обществе, где смешивается черное с белым, это не всем нравится.
В 2016 году я был вместе с Максом Бокаевым и Талгатом Аяном, когда мы попытались реализовать свои конституционные права на мирном митинге в Атырау. За это их приговорили к пяти годам заключения. А я до последнего надеялся, что здравый смысл возьмет верх, победа будет за правдой. Во время судебного процесса я впервые столкнулся с давлением. 24 октября 2016 года меня и группу активистов не допустили на открытое заседание. Перед началом всех спросили, кто пригласил нас на площадь в день митинга и абсолютно все ответили, что пришли сами, по велению сердца, более того, если подобная ситуация повторится, выйдем опять. Обо всем этом я рассказал в интервью в прямом эфире фэйсбука Галыму Агилееву. После чего в тот же день на меня в подъезде напали неизвестные и избили. Я лежал избитый на полу, когда один из нападавших тихо прошептал мне на ухо: «Ходи тихо, тебе это пойдет». Я написал заявление в полицию, прошел все необходимые медицинские обследования и освидетельствования, получил справки, но ответа от компетентных органов по этому происшествию так и не дождался.
После этого интервью меня еще и включили в список свидетелей уголовного процесса по статье 237 и запретили присутствовать в зале суда.Власти ничего не добьются таким давлением. Я все-равно буду продолжать свое дело. У меня никогда не было мыслей бросить все и жить тихо или уехать за границу. Несмотря на трудности, я должен продолжать работать в том же направлении и прежде всего мне нужно развивать себя и свои навыки. Пока у меня нет особых достижений, я только начинаю свой путь. Но у меня есть надежда. Вместе мы изменим наше общество. Недавно я стал участником стажировки в Алматы в общественном фонде «Международная Правовая Инициатива». В качестве наблюдателя смог присутствовать на судебных слушаниях и узнать больше о международном праве. В будущем я вижу Казахстан демократической, правовой страной, настоящим ҚАЗАҚСТАНом. Но для этого надо работать и не сдаваться. Марат Жанузаков
Экс-депутат Кокшетауского городского маслихата, руководитель незарегистрированной партии «Алга», пережил нападение и уголовное дело.
Я родился в маленьком ауле Муртук, который входил в состав Кызылтуского района Кокшетауской области. Как и большинство детей, я мечтал о разных профессиях, но в моих мечтах всегда присутствовал романтический элемент. И, возможно это покажется странным для маленького человека, но желание принести пользу обществу доминировало над другими соображениями.
Как начинает зарождаться чувство справедливости? В принципе, все школьное воспитание направлено на то, чтобы формировать в человеке чувство справедливости. Другое дело, что вырастаем мы в итоге разными людьми. Мне кажется, обостренное чувство справедливости во мне воспитала моя большая семья. Мой отец, Нурмухан Жанузаков, инвалид войны, стал нетрудоспособным в 45 лет, дали знать о себе фронтовые раны и болезни. После этого для всех нас начался тяжелый этап жизни. Много несправедливости было в отношении отца со стороны местных властей, которые не хотели считаться с тем, что он проливал кровь за родину, что он - отец шестерых детей, которых невозможно поставить на ноги на мизерную пенсию. Я был не только свидетелем несправедливости, но ее жертвой – например, до седьмого класса я ходил зимой в школу в кирзовых сапогах. Все это обожгло душу так, что определило жизненный путь.
В первый раз моя общественная активность проявилась в далеком 1979 году, когда под влиянием ГДР руководители СССР решили создать Немецкую автономную область на территории Целиноградской и Кокшетауской областей. Я тогда был студентом первого курса пединститута и не только принимал активное участие в протестных мероприятиях, но находился среди руководителей молодежного движения. И тогда же я впервые столкнулся со спецслужбами. В итоге встретив сопротивление народа, Москва отказалась от своего решения. Мы отстояли свою землю.
Сейчас моя семья с пониманием относится к моей общественной деятельности, несмотря на то, что проблем я создаю немало. Дети не раз страдали из- за того, что их отец имеет репутацию правозащитника и правдоискателя. Причем страдали не только от правоохранительных органов, но и от простых обывателей, живущих по принципу моя хата с краю. Например, мою дочку не брали на работу только из-за ее фамилии. Я убежден, что именно в этом кроется главная проблема нашей оппозиции и правозащитных организаций: народ, в большинстве своем, нас сторонится.
Тот кто выбирает этот путь, должен быть готов к тому, что это нелегкий, неблагодарный, опасный труд. Лично я всегда это понимал. Но я не ищу лавров и не боюсь опасности.Я пережил физическое нападение, о чем подробно рассказать уже не смогу. Я получил сотрясение мозга и запомнил немного. В 2014 году на меня завели уголовное дело, мне грозил срок, друзья советовали покинуть страну. Но я отказался. Я никуда не уеду. Я живу на своей земле, на родине, здесь жили мои предки – родители, дедушки и бабушки, прадедушки и прапрадедушки… Я – казах. Никто и ничто не заставит меня покинуть мою казахскую землю. Я готов к испытаниям. Что будет, то будет. У меня немало друзей и единомышленников. Я чувствую их поддержку. Я благодарен им, но правозащитник и общественный деятель должен искать силы прежде всего в себе. Только в себе. Ирина Медникова
Общественный деятель, организатор молодежной не-конференции ZhasCamp, в октябре 2016 года накануне конференции пережила нападение на улице.
Я родилась и выросла в селе Тургень, что находится в 60 километрах от Алматы. Местность известна красивой дикой природой, естественными водопадами и форелевым хозяйством. В детстве у меня была простая и понятная для девочки мечта — танцевать. Тогда я свои организаторские навыки использовала для дворовых игр и концертов вместе с другими детьми.
Я обожала читать, и делала это даже, когда отключали свет, в сумерках, пока хоть что-то можно было увидеть. Досуг в то время был совсем другим, и в основном – игры во дворе, а единственное развлечение, которое нам давали технологии, – это мультфильмы Disney в телепрограмме по выходным. В какой же момент во мне зародилась тяга делать что-то полезное для общества?
В старших классах, когда настало время выбирать профессию, я захотела стать журналистом. Этому решению сопутствовала поддержка окружающих — ты отлично пишешь, говорили мне. И я поступила в КазГУ на филологический факультет, на втором курсе которого подруга позвала меня в редакцию детской газеты «Хочу знать».
Дедушка собирал мои статьи и показывал родственникам — гордился! Я с улыбкой вспоминаю это.
Сейчас главное дело для меня – проект Молодежной информационной службы Казахстана (МИСК) ZhasCamp, мы проводим его с 2010 года. Я возглавляю МИСК с 2007 года, попав сюда довольно случайно: в 2005 году однокурсницы пригласили помочь с набором волонтеров, а дальше стало слишком интересно, чтобы бросить новое занятие.
Это было активное и интересное сообщество: несмотря на молодость, мы обсуждали новости, разбирались в политике, проекты были масштабными – филиалы работали во всех городах. Казахстан для меня как будто ожил, перестал быть мертвой географической картой. Более того, организация имела свое определенное место в этой картине: продвигала интересы молодежи на законодательный уровень и к ней прислушивались. Другие молодежные организации, особенно прогосударственные, часто обзывали нас миской.
Первый проект, который я начала координировать, — «Лига молодых избирателей». Шел 2005 год – год президентских выборов. Наш проект был посвящен электоральному просвещению молодежи и наблюдению за выборами в 13 городах и 26 селах.
В начале, мне казалось, что я ничего не умею, боялась за что-либо взяться, но в этом сила организации – у нас была крутая команда, руководители направляли и растили новичков. А в конце, когда я смотрела на проделанную работу, масштабы потрясали. Тогда я впервые объехала несколько городов Казахстана, и чувство сопричастности к происходящему в нем усилилось.
Через два года я стала генеральным директором МИСК, что знаете ли, нелегко. Даже если ты отлично делаешь свою работу как менеджер проектов, первый руководитель – это другая ступень. Ты должен видеть всю картину целиком и брать на себя полную ответственность. Команда, волонтеры, последователи появляются, когда ты сам видишь четкую цель. У меня это не сразу получилось, к тому же срочные фандрейзинговые задачи висели домокловым мечом – деньги заканчивались и вот-вот мы бы не могли заплатить за аренду офиса. Технически мы все делали, как надо, но организация начала терять темпы развития, людей и филиалы.
Однажды мы сидела в офисе с коллегой и поняли, что у нас осталось 60 тенге на двоих – мы могли купить два йогурта. Встал вопрос выживания. Мы начали искать работу, отложив дела фонда. Я вернулась в журналистику, приступив к работе над проектом молодежной газеты «ЗаДело», а позже пришла в редакцию «Республики».
Около трех лет мне понадобилось чтобы понять, что такое лидерство и рост. Но открытия стоили того – это как подниматься в гору и, оборачиваясь, видеть все более полную картину, все больше деталей.За годы в журналистике у меня накопилось понимание, какие проблемы у нашей молодежи, какие ресурсы ей можно предложить, собрался управленческий опыт, а также энергия, которую хотелось отдавать. Я побывала в разных странах, где в разных программах нас специально знакомили с лучшими практиками работы общественных организаций: например, по программе IVLP в США, а также в других программах в Польше, Германии, Украине, России. В 2010 году я вернулась из США, вдохновленная увиденным. Была весна, в Алматы шел BarCamp. Это был волшебный момент, когда у меня калейдоскопом сошлась вся картинка: как будет работать МИСК, какие проекты нужно запускать срочно, как наиболее важные, и одним из них стал ZhasCamp. Все закрутилось само собой вокруг идей. Стартовали новые проекты, открылись филиалы в восьми городах, и с тех пор МИСК делает от 10 до 20 различных проектов в год. ZhasCamp проходит ежегодно, молодежная [не] конференция посвящена социальным инициативам молодежи. До 2014 года она проходила в Алматы, а с 2015 года – идет в регионах. Количество участников росло, но власти радость сообщества не разделяли – это стало заметно практически сразу. Партнеры проекта сталкивались с угрозами, и вузы, которые предоставляли площадку, сталкивались с проблемами. Например, в 2011 году в МАБ, где проходил ZhasCamp, «заложили» бомбу. [Не] конференция только началась, как вошли полицейские с собаками и попросили всех выйти: мы простояли на пустыре возле университета порядка двух часов. Объединили участников в группы и продолжили работать тут же на улице. Спустя два часа нас запустили обратно, но информационный повод был сбит – все новости в этот день были о бомбе. Некоторая работа, по моим наблюдениям, велась и с участниками. Сначала они радовались тому, что их заявка на участие была отобрана, а ближе к мероприятию резко пропадали. Не отвечали на звонки, испуганным голосом сообщали, что у них возникли дела. Я думаю, с ними проводили определенную работу – не верю в совпадение, когда так делают одновременно десятки участников. В 2016 году ZhasCamp прошел в Талдыкоргане и Семее, а дальше «поехал» в Атырау и Павлодар. В Атырау он был запланирован на казахском языке. Но 12 октября вечером, перед вылетом в Атырау, на меня возле подъезда дома напал неизвестный мужчина. Он выхватил сумку, немного поборовшись за нее и протащив меня по асфальту, убежал. В сумке находились документы, собранные для предстоящей конференции, порядка 1 500 долларов для выплаты проездных грантов иногородним участникам и суточных расходов спикерам. Я обратилась в полицию и заявила о случившемся на своей странице в Facebook. Я опознала соучастника по фотографии, но нападавшего так и не нашли. Следствие заморозилось, хотя уведомления о прекращении дела я не получила. Я не могла представить, что все так обернется. Что на меня нападут, ограбят, что атакуют всех наших партнеров и отпугнут наших спикеров, что неизвестные люди будут стоять возле гостиницы и угрожать нам… Я не могла предвидеть… Дрожать, но стоять – так в двух словах можно описать наше решение. Мы не могли развернуться и сказать ребятам, которые приехали сюда из других регионов, провели в поездах по двое-трое суток, что мы отменяем конференцию. Мы собрались в столовой, спикеры из Алматы и Астаны были с нами – мы начали конференцию с 60 участниками, и провели ее в маленьком домашнем формате. А потом весь этот кошмарный сценарий повторился в Павлодаре. Это длилось порядка трех недель – сначала нападение, затем срывы в двух городах с разницей в две недели, один удар за другим. Мне стало жалко волшебной энергии нашей команды и того, с какими чистыми намерениями мы делали свою работу. После нападения в участке я плакала, а полицейский, успокаивая, сказал мне – вам повезло, вас же не изнасиловали, не избили, сумка – это ерунда. Но мне важна граница, которую переходит государство: огромная сильная машина не гнушается напасть со спины на беззащитного человека, потом не гнушается грубо срывать большой известный всей стране ивент, включая давление на людей всех уровней. Конечно, государство всегда победит НПО в такой борьбе, но почему нельзя разговаривать, почему это было как на войне? Самый большой шок и мои слезы были – от подлости, и от понимания, что границы для государства нет – раз могут отобрать сумку и сорвать работу, могут и сделать большее. После этого у меня появилось ощущение «эта страна», когда мало что вокруг воспринимаешь своим, не чувствуешь больше к этому причастности: ни к правилам, ни к методам, ни к представителям власти, которые еще вчера жали руку, ни к партнерам, которые отказывают в поддержке, ни к известным экспертам, которые за день отказываются от своей лекции без объяснений, которых ты считала коллегами и единомышленниками.
Желания уехать из Казахстана ни разу не возникло, хотелось только вернуться в состояние причастности – на это у меня ушел почти год.С началом нового года мы вышли на связь с участниками ZhasCamp за последние 7 лет, а это более трех тысяч человек. Мы провели мониторинг результатов своей работы. Молодежная [не]конференция дала старт 38 новым организациям и проектам. Почти все участники вспоминают Camp как яркую вспышку. Часто звучат такие фразы, как «изменило мое мировоззрение», «изменило мою жизнь», «все перевернуло у меня в голове», участники после встречи с нами меняют профессию, переезжают в другие города, открывают бизнес или НПО. После этого им меньше хочется уезжать из страны: видят, что их идеи нужны, и, думаю, наше наибольшее влияние в этом. Общественные проекты, в которые мы вовлекаем молодежь, привязывают к месту и рождают то самое чувство сопричастности и собственности. Мы не просим деньги у государства. Мы ищем деньги за границей и вкладываем их в наше общество. У команды нет постоянной зарплаты – мы ищем деньги не для себя. Проект ZhasCamp все восемь лет работает на волонтерской основе, в его бюджете принципиально отсутствуют статьи гонораров для организаторов и спикеров, мы придерживаемся идеи всеобщего безвозмездного вклада в развитие молодежи.
То чем я занимаюсь — выражение чего-то внутреннего. Проекты и то, как мы их делаем – отражение наших ценностей и продолжение нас самих.Жанара Балгабаева
правозащитник, общественный деятель
Я всегда знала, что у меня есть определенная миссия. Я хотела работать с детьми, приносить пользу. После фильма «Хозяйка детского дома» я решила, что буду работать в детском доме и помогать малышам. В детстве на меня большое влияние оказал отец, а во взрослой жизни – Бахытжан Торегожина и Асылбек Кожахметов. Это люди, которые во многом изменили мои убеждения.
Моя правозащитная деятельность началась с общественного фонда «Арухах», где мы мониторили депутатов. Затем я работала юристом в республиканском общественном объединении «Шанырак», где мы защищали интересы мигрантов. А после митингов «Несогласных», столкнувшись с бессилием адвокатуры, я поняла, что должна взять на себя функцию правозащитника. Я хотела защитить своих соратников, и для этого мне надо было опять учиться.
Это была уже совсем другая, отличная от обычного юриста работа. Она другая и технически, и морально. Я сознательно выбрала такой путь. Но прошлое профессионального юриста помогает, стараюсь все делать максимально прозрачно, в соответствии с законом, чтобы меня невозможно было скомпрометировать, подставить и спровоцировать.
Но случаются непредсказуемые вещи, когда знание законов бесполезно. Пожар, давление на близких, угрозы – какие тут могут быть контраргументы? В прошлом году, во время громкого процесса в Усто-Каменогорске на меня и коллегу произошло нападение. У коллеги в сумке лежали документы по делу, их то и пытался вырвать незнакомый мужчина, предварительно сбив с ног ударом по голове. Мы вдвоем одолели нападавшего, он убежал ни с чем, а через некоторое время в моем гостиничном номере произошел пожар. Пожарники констатировали самовозгорание розетки возле кровати. Сгорело все – ноутбук с материалами дела, документы, вещи.
Я всегда говорю, что жить в мире с совестью – большая роскошь.Удовлетворение и поддержку нахожу только в результатах работы. Я горжусь, что мы смогли прекратить уголовное дело в отношении подзащитного, обвиняемого в убийстве. Следствие выбило признательные показания – мы доказали невиновность человека, и суд вынес оправдательный вердикт по статье убийство. Я горжусь делами, которые довела до комитета по правам человека в ООН. Механизмы правовой защиты помогли в положительном решении дела Бахытжан Торегожиной. То, что не удалось сломить Жанболата Мамая, в этом тоже есть моя заслуга. Если я о чем-то и жалею, то только о том, что не начала заниматься самообразованием раньше, потеряла время.
Записали Айгуль Туркпенбаева, Жанна Байтелова, Марианна Гурина Иллюстрации: Дмитрий Лигай
