Термин «мамбетизм» уже настолько прочно вошел в наш лексикон, что его, не стесняясь, употребляют и политики, и многие публичные люди. Это вдохновило автора Esquire.kz Ержана Рашева на поиски его этимологии.
Съездив в Италию и побродив по величественным районам Рима, построенным Бенито Муссолини, я понял, что самая близкая новому Казахстану идеология – крайне правая итальянская начала 20-го века. Философские принципы того времени соответствуют нашим: лидер, однопартийная система, социальный дарвинизм, элитаризм и авторитарная, националистическая политика. Можно сказать, что сегодня в Казахстане мы строим нашу личную Римскую империю, главной движущей силой которой должен был стать не высокомерный блогер-интеллектуал, не изысканный хипстер, а сверхчеловек, сила, гордость и слава нашего народа: мамбет.
Да, я говорю о крепких казахских парнях с плохой кожей и четким, дерзким выражением лица. О чуваках, которым легче сидеть на корточках, чем стоять. О последних мужчинах на планете земля, которым не стыдно носить трико, лакированные туфли и гангстерские кепки-таблетки, не напоминая при этом студентов театрального училища, репетирующих мюзикл.
Что делает мамбетов невероятно крутыми, так это их существование за пределами иронии. Если для них можно подобрать определения, то ими станут такие прилагательные, как «аутентичный», «искренний», «неподдельный». В эпоху потерянной подлинности мамбеты заняли первое место в иерархии мировой крутизны. Доказательством аутентичности служит их невероятно смелый вкус: сочетание пошлости, угрозы и дерзких авангардных цветов, которые в буржуазных руках женственного хипстера выглядели бы безвредным китчем.
Автор: Ержан Рашев Иллюстрация: Анвар Мусрепов
Съездив в Италию и побродив по величественным районам Рима, построенным Бенито Муссолини, я понял, что самая близкая новому Казахстану идеология – крайне правая итальянская начала 20-го века. Философские принципы того времени соответствуют нашим: лидер, однопартийная система, социальный дарвинизм, элитаризм и авторитарная, националистическая политика. Можно сказать, что сегодня в Казахстане мы строим нашу личную Римскую империю, главной движущей силой которой должен был стать не высокомерный блогер-интеллектуал, не изысканный хипстер, а сверхчеловек, сила, гордость и слава нашего народа: мамбет.
Да, я говорю о крепких казахских парнях с плохой кожей и четким, дерзким выражением лица. О чуваках, которым легче сидеть на корточках, чем стоять. О последних мужчинах на планете земля, которым не стыдно носить трико, лакированные туфли и гангстерские кепки-таблетки, не напоминая при этом студентов театрального училища, репетирующих мюзикл.
Что делает мамбетов невероятно крутыми, так это их существование за пределами иронии. Если для них можно подобрать определения, то ими станут такие прилагательные, как «аутентичный», «искренний», «неподдельный». В эпоху потерянной подлинности мамбеты заняли первое место в иерархии мировой крутизны. Доказательством аутентичности служит их невероятно смелый вкус: сочетание пошлости, угрозы и дерзких авангардных цветов, которые в буржуазных руках женственного хипстера выглядели бы безвредным китчем.
Даже то, что мамбеты любят слушать взрывное техно, петь в дерьмовых караоке-клубах и носить дешевые ботинки с заостренными носами, делает их самыми крутыми bad-assmotherfuckers на нашей планете.История казахских мамбетов – это не только триумф неразведанной, настоящей крутизны. Это трагедия – личная и общественная, литературных масштабов, просто еще не родился талант, чтобы отрефлексировать ее. Как в рассказах об американском старом юге Уильяма Фолкнера или в романах о медленной и прекрасной кончине русского дворянства Ивана Тургенева, история казахского мамбетизма – это трагическая повесть об умирающей породе некогда гордых и воинственных людей. Слово «мамбет» восходит к производному от имени Махамбет, распространенному в Центральной Азии, которое стало нарицательным прозвищем казахов, вышедших из сельской местности, со времен освоения целины середины XX века. В 1980-х это слово начали употреблять в городах, прежде всего снобской Алма-Ате, изначально только для обозначения выходцев из села, деревенщины. Массовый приток молодых людей в большие города в тот момент был вызван социально-экономическими причинами, в постсоветское время миграция стала еще интенсивней из-за сокращения государственной поддержки и упадка сельского хозяйства. Мамбеты огромными толпами высыпали из грязных поездов на железнодорожных станциях Алматы и устремлялись в город, заселяя общежития, старые жилые дома микрорайонов, пустующие земли в окрестностях, где они преображали себя в первых гангстеров независимого Казахстана, попутно превращая проспекты города в коллективные гангстерские территории. Поскольку эти агрессивные молодые люди зачастую были деревенскими аутсайдерами из неполных семей, многие с уголовными историями, мамбетов от всей души стали презирать коренные жители города. Не все мамбеты были бандитами и рэкетирами, но все легендарные бандиты и рэкетиры конца 80-х, начала 90-х годов были мамбетами. Поэтому страх и ненависть рафинированных городских жителей распространились на всех бритоголовых молодых людей с нелепыми челками. У этих молодых людей был свой кодекс этики и свои непоколебимые – ни советской, ни рыночной системой – правила. Ну а потом, в связи с экономическим упадком и, как принято говорить в таких случаях, падением нравов и утратой моральных ориентиров, их мода, сленг, отношение к жизни разошлись повсеместно, и значение слова «мамбет» в корне изменилось. Вместо обозначения конкретного аульного крепыша, живущего в«Тастаке», прозвище «мамбет» теперь относилось к любому казахскому грубияну с пресловутой челкой в толстой кожаной куртке, дурацкой обуви и цветастой рубашке; а еще к парням на кортах во дворе в спортивных костюмах и тапочках, пьющим дешевое чимкентское пиво, щелкающим семечки и изредка избивающим своих жен. В общем, обидное слово, неполиткорректное, впрочем, так же, как английское слово «кокни» или американское «реднек». В 1990-х годах казалось, что мамбеты готовы унаследовать если не всю Землю, то, по меньшей мере, одну шестую суши Земли. Это был наш шанс на титул нового Рима. Мамбеты в разных количествах и пропорциях колебались по всему Казахстану, во всех трех часовых поясах, от гостиницы Алма-Ата до старых площадей Павлодара. Мамбеты, или казахские мужчины, принявшие их вид, проникали во все сферы жизни: от «бизнеса», где они исполняли роль «мышц», до политических партий, где яростно противостояли западному влиянию. Вся наша нация стала мамбетом: бритые головы, дерзкое выражение лица, пошлые одежды вне зависимости от цены. Некоторые сменили свои кожаные пальто на пиджаки от HugoBoss, но не смогли противостоять зову сердца, сохранив цепочки и часы настолько золотые и блестящие, что они напоминали дешевые китайские подделки, даже будучи настоящими. Ну и, конечно же, девяностые сопровождались величайшим мамбетским саундтреком: непрерывной музыкой техно, гремевшей из каждого ресторана, киоска и «Мерседеса», из каждой квартиры, переоборудованной в офис.
Тогда никто не понимал и немногие понимают сегодня, что эта эпоха была не триумфом великой мамбетской нации, а началом конца.Если вы следите за казахскими фэйсбуком, твиттером и блог-площадками, то вам может показаться, что мамбеты настолько распространены в Казахстане, что скоро размножатся еще больше и захватят Китай. Каждый хипстерский сайт в Казнете считает своим долгом сделать мамбетов объектом своих насмешек и мишенью собственного гнева и раздражения. Но все это лишь означает, что интеллектуалы интернета обращают свой последний взор на исчезающий, «аутентичный» подкласс людей. Мамбеты умерли, исчезли, превратились в историю, их нет. Их трагическая смерть и смерть наших надежд на величие Рима были неизбежны, ибо такой крутой замес никогда не живет долго и счастливо. Так что с ними случилось? По большому счету, две вещи убили мамбетов. Естественная склонность к насилию и алкоголю, взращенная на бесстрашной и примитивной культуре, уничтожила половину этого вида в течение прошлого десятилетия. Вторая причина больше связана с внешними факторами и средой обитания. Культурная прививка западных буржуазных ценностей и культурных вкусов (как ни сопротивлялся пациент), а также период обманчивой экономической стабильности, роста и трезвости сбросил мамбета с трона короля подпольного мира: казахи всех уровней быстро отреклись от мамбетизма и научились демонстративно презирать их крестьянскую эстетику. Казахи начали испытывать стыд, не осознавая, что мамбет является великим национальным достоянием, той самой «казахской идеей» в человеческом обличье, единственным стоящим эмбрионом для будущего. Если раньше казахская молодежь побаивалась, но восхищалась сильным и жестким мамбетом, то сегодня она фанатеет от Леди Гаги. Новые национальные патриоты Казахстана тоже не хотят иметь ничего общего с мамбетами, хотя именно они были первыми, самыми непримиримыми казахскими патриотами. В новую эру патриотическая молодежь ведет себя по-европейски, но мамбетский ген пробивается даже в самых, казалось бы, прозападных казахах: слепой шовинизм, сексизм, антиамериканизм, ну и поведение на воздушных рейсах Эйр Астаны, где самые богатые и образованные, надев спортивный костюм и тапочки, выпив бутылку коньяка «Казахстан», быстро превращаются в махровых мамбетов. Так же, как могучий Тираннозавр Рекс деволюционировал в безвредного сизого голубя, четкий казахский парень мамбет со временем превратился в аморфное существо, которое подходит под описание: «тощий парень с уложенной челкой, который всем говорит, что он СММ-щик или бренд-менеджер, а на самом деле работает в киоске «Теле-2», где он успел украсть денег на подержанную Nissan Altima, которую любит больше всего, что когда-либо было, есть и будет». Как и в отношении старого юга Фолкнера или тургеневских умирающих помещиков, мы восхищаемся мамбетами и говорим о мамбетах только теперь, когда уже слишком поздно, когда они превращаются в эстетический объект, символ ушедшей эпохи, которая была чище нашей, без цинизма, иронии и ложной крутизны и скучной офисной жизни, которая определяет жизнь все большего и большего количества казахов нового тысячелетия.
Автор: Ержан Рашев Иллюстрация: Анвар Мусрепов
