В Кордае полным ходом идет расследование массовых мартовских беспорядков, осужденные дунгане Юнху из села Сортобе подали апелляцию в областной суд на решение суда районного, а Гульнара Бажкенова, почитав приговоры да уголовные дела, ищет выход из судебно-правового тупика там, где еще никто не искал.
У известного адвоката Сергея Уткина неожиданным хеппи-эндом закончилось одно заведомо проигрышное дело. То была тяжба о наследстве. На законное право наследников приличного состояния посягал могущественный дядя, право которого опиралось на силу административного ресурса и связи. Перспективы у дела были так себе, признается адвокат. Но потом дядя внезапно попал в автомобильную аварию, чудом выжил, получил сильные увечья, и первое, что сделал, когда пришел в себя – отозвал иск.
Позвонил законным наследникам, попросил прощенья и сказал, что прекращает тяжбу.
Это и есть торжество казахстанского правосудия, верховенство закона. Когда трудно верить в слепую честность фемиды Барпибаевых и Сеитовых, остается уповать на высшую справедливость.
С 1991 года Казахстан провел три судебные реформы, принял два Уголовных кодекса, ввел суд присяжных, медиацию и сделал много других правильных и нужных вещей. Однако начинать надо было с другого конца. Начинать надо было с клятвы.
Как в Казахстане присягают судьи, прежде чем вершить правосудие? Как и на чем обещают говорить «правду и одну только правду» участники судебного процесса?
«Торжественно клянусь честно и добросовестно исполнять свои обязанности, осуществлять правосудие, подчиняясь только Конституции и законам Республики Казахстан, быть беспристрастным и справедливым, как велит мне долг судьи.»
Такой вот сухой бездушный канцелярит произносит невнятной скороговоркой или бубня себе под нос будущий судия человеческих судеб, приложив ручку много берущую к главному документу страны. К не единожды переписанной, преданной и нарушенной Конституции.
Со свидетелями все обстоит еще более туманно: четкого регламента, единого текста, каких-то торжественных слов, фиксирующих обещание человека перед лицом государства говорить правду, у казахстанского суда нет. Я присутствовала на многих громких судебных процессах, например, по убийству Дениса Тена или массовому убийству в Иле-Алатауском парке, и всегда свидетели просто отвечали на вопросы судьи.
«Свидетель такой-то, вы знаете об ответственности за заведомо ложные показания? Обещаете говорить правду?» «Да, да, да…»
За лжесвидетельство, конечно, грозит уголовное наказание, что для кого-то аргумент посильнее Конституции и священного писания в одном томе, но проблема в том, что природа многих свидетельств такова, что под них практически невозможно подвести доказательную базу. Если я лгу на суде, что подсудимый К. находился рядом со мной в час Х, то это можно разоблачить, но если я лгу, что видела в руках у К. молоток, то это легко можно списать на расстояние, оптический обман, зрение минус три. И судья мне не бог.
Свидетельские показания подчас равны мнению, которое в принципе невозможно оспорить, с ним можно только не согласиться. И как в таких обстоятельствах воздействовать на человека в стране, где 67% людей не доверяют судам, а 34% давали взятки? Люди-то у нас не плохие, но доброта и широта души давно и бесконфликтно уживаются с низким правовым сознанием.
Все опрошенные мной адвокаты признают некоторую легкомысленность, свойственную свидетелям в казахстанском суде. Юрист национальной компании Лайла Тленова говорит, что свидетели могут то и дело беззастенчиво менять показания в ходе процесса и относиться к этому примерно так, как относятся школьники к списыванию контрольной.
Между тем это суд – суд, перед которым может оказаться любой из нас. Пословица «от сумы да от тюрьмы» в наших краях не для красного словца сказана. И тогда любой из нас попадает во власть этой прекрасной компании – судьи, только что вернувшегося бизнес-джетом с заграничного шоппинга и прокурора, который парился вместе с ним в сауне, а свидетелями обвинения, которые, может быть, люди хорошие, но по разным соображениям могут лжесвидетельствовать даже в пользу террориста. Путь к честности и сознательности этих людей лежит не через Конституцию.
Пока вся страна сидела на карантине, в Кордае продолжалось расследование межнациональных беспорядков. Районный суд рассмотрел дело о драке на дороге, признав полную вину лишь одной стороны. Отец и сын Юнху – хулиганы, отец и сыновья Кудашбаевы – потерпевшие. Любопытны сами формулировки приговора.
«Суд, критически относится к вышеуказанным показаниям свидетеля Юнху З.Э., и расценивает их как попытку увести подсудимых от уголовной ответственности, поскольку подсудимый Юнху М.Э. – его брат, а подсудимый Юнху Э.Щ. – его отец.»
«Анализируя показания подсудимых, потерпевших, свидетелей по делу, суд критически относится к показаниям подсудимых Юнху М.Э. и Юнху Э.Щ., данным ими в суде, и расценивает их как избранный способ защиты. Что касается показании потерпевших Кудашбаева Н.Т., Кудашбаева М.Т., Кудашбаева Т., то суд констатирует их последовательность и стабильность…»
Твое слово против их слова, но твое для суда звучит неубедительно. И в том, и другом случае говорят родные братья и отцы, но то, что для Юнху служит основанием для недоверия, у Кудашбаевых становится последовательной стабильностью.
На Кордае нас еще ждет серия судебных процессов. Согласно скупой, просачивающейся сквозь щели информации, по уголовным делам проходят казахи и дунгане в пропорциональном соотношении пятьдесят на пятьдесят. К уголовной ответственности привлекают как нападавших, так и защищавших родное село, читай, дом.
Представьте, что в Америке на село амишей напала банда скинхедов, поджигая и круша дома, и в ходе беспорядков погибли как сельчане, так и пара-тройка скинхедов (может быть, даже от рук своих, но это другой вопрос). Будет ли суд рассматривать это как убийство? С большой долей вероятности нет – это самозащита. И если даже Америка нам не указ – а она не указ, конечно, – что остается людям, когда полиция бессильна, а негодяи грабят твой дом и убивают братьев?
В Америке, кстати, не верят людям на слово. В Америке, с ее англосаксонским правосудием и почитанием закона, клянутся на священной книге, и книга эта – не Конституция. Там, где решается судьба человека, прагматичные американцы предпочитают взывать к самому древнему и мощному инстинкту. К вере человека. Есть место и время, когда над законом земным должен незримо стоять закон высший.
Отчего же в Казахстане, где все больше людей соблюдают строгий пост, где пожарный предпочел умереть, но не нарушить месяц Рамадан, где мечетей строится больше, чем больниц, никто не клянется на Коране?
В лучшем случае приносится неубедительная присяга на светском, писанном-переписанном разными грешными людьми документе, либо вообще ограничиваются невразумительным обещанием не врать.
У меня на это есть лишь одно объяснение: все понимают, что такая клятва коснется их тоже. Не только маленьким людям – свидетелям, обвиняемым и потерпевшим, но и судьям Барпибаеву да Сеитову, и их верховному начальнику Жакипу Асанову, и генеральному прокурору Газизу Нурдаулетову, и депутатам парламента, и президентам настоящим и будущим – всем придется давать эту страшную клятву.
Это может стать решающим шагом судебно-правовой реформы страны.
Спросите себя, какую форму торжественного обещания судить честно вы бы выбрали для судьи, которому предстоит судить лично вас? Что хотели бы услышать от свидетелей или присяжных заседателей, прежде чем они смогут влиять на вашу жизнь? Если вы будете искренни перед собой, то ответите, что это должна быть клятва на Коране или Библии, независимо от того, верите сами в Бога или нет.
Можно было бы пойти еще дальше и радикальнее в реформах. Учитывая зависимость казахстанского суда и уязвимость судей не только перед собственной совестью, но и перед начальством, пусть бы все они перед тем как вступать в должность, проводили ночи на могилах предков, а наутро прямо там на кладбище приносили клятву духам умерших вершить правосудие по справедливости, даже если велико искушение златом да личными самолетами, даже если сверху давит председатель суда, а на председателя – сам Нур-Султан.
Есть черствый хлеб вперемешку с землей и слезами детей своих, расцарапать в кровь лицо, распустить волосы, опуститься ниц, ползать на коленях в грязи и каяться, каяться, каяться…
Такой должна быть идеальная клятва казахского судьи. Но это было бы слишком экзотично – международное сообщество не поймет.
А вот Коран или Библия как страх перед проклятием вполне сгодятся. Проклятием до седьмого колена за несправедливый суд во имя корысти ли, во имя политической целесообразности. Аминь.
Тем более все так и есть, если не одумаемся – все будут прокляты, никто не спасется.
