Актер, умер 11 августа в возрасте 63 лет в Тибероне, штат Калифорния.
Мне уже за 50, и я чувствую себя здорово. Все черные пятна сошли с моей души, когда мне было 30. А сейчас прекрасное время. Просто прет и все!
Каждому из нас дана лишь маленькая искра безумия. Старайтесь не загасить ее.
Стендап — это абсолютный катарсис. Ты можешь выйти и говорить такие штуки, которые ты никогда не скажешь на улице. На улице я не могу встать и начать рассказывать о том, как я вылизывал п***у одной девке. Кто-нибудь обязательно закричит «Полиция!».
Безвкусица — это когда людям не смешно.
Меня заводит, когда в комнате больше одного человека. Вот и все! Как только ты начинаешь слышать чей-то смех, это берет тебя и тащит вверх.
Наркотики помогают. Но я никогда не принимал их перед тем, как выйти на сцену. Это всегда было после. Обычно это была комбинация водки и кокаина — в основном, чтобы поддержать энергию на нужном уровне.
Мне нравится стиль Ленни Брюса. То, как он говорил о Кеннеди. После убийства он уверял, что Жаклин Кеннеди не звала на помощь, что все это чушь собачья, что она всего лишь пыталась выбраться из машины, а эти чуваки запихивали ее обратно. Меня только смущает, что он рассказывал все это на следующий день после убийства. Вы же знаете: комедия — это трагедия плюс немного времени. Небольшая дистанция нужна обязательно.
Я обожаю Джима Керри. Это гребанная энергия в самом чистом виде. Но когда его зауважали во Франции, мы здорово забеспокоились. Как там это могло бы быть? «Мы рады вручить этот приз человеку, способному поджечь свой собственный бздех, заложив обе ноги за голову!».
Что я могу сказать о Майкле Джексоне: дружище, определись для начала с расой. Вначале ты был негром, потом ты — Дайана Росс, сейчас ты — Одри Хепберн. Как-то раз я даже у тебя что-то навроде бородки заметил!
Я живу в Сан-Франциско. Жить здесь — это как жить в Швейцарии во время ядерной войны.
Статуя Свободы больше не говорит людям «Дайте мне усталый ваш народ Сейчас у Статуи Свободы бейсбольная бита и она кричит: «Хочешь поиметь меня, да?!».
Мы, американцы, простые ребята. Но только попробуйте подосрать нам, и мы разбомбим ваши города.
Наш президент не очень-то владеет английским. Он говорит «Мы просто обязаны избавить мир от диктаторов». Но он ведь сам один из них.
Уверяю вас, сатира жива. И она процветает в Белом Доме.
Смеяться над Бушем проще простого. Хотя бы взять тот факт, что он чуть не помер, подавившись соленым крендельком. У него над Вашингтоном кружат сотни миллионов долларов, защищая город от атаки с воздуха, а он умирает от пивной закуски. Даже секретные службы крякнули «Бля, ну и дела!» Видимо, им пора завести специального сотрудника, который будет присматривать за Джорджем и говорить «А теперь жуйте, сэр», «Водички, сэр?», «А сейчас, сэр?» Даже его собаки ничего не сделали. Они просто бросились слизывать с его лица соль. Этим собакам было насрать, а он, вообще-то, их вырастил.
Слово «политика» происходит от латинского «поли», что значит «множество» и «тика», что значит «кровососущие ублюдки».
Никогда не деритесь с некрасивыми людьми. Им терять нечего.
Кроткие, возможно, и наследуют землю, но они не попадают в Гарвард.
Что бы вам не говорили люди, слова и идеи не могут изменить мир.
Довольно сложно призывать к джихаду, когда у вас рот набит арахисовым маслом.
Пару лет назад я был в Ираке (Уильямс несколько раз посещал Афганистан и Ирак, выступая со своим шоу перед коалиционными войсками — Esquire). Все вокруг были в шлемах и полном обмундировании. Все-все, кроме небольшой группы австралийцев, которые сидели полуголые на бензовозе и курили. Когда я заметил, что они курят на бензовозе, я прямо-таки обмер. А они сказали: «Это вода, чувак. Давай, Робин, валяй дальше!».
Когда ты в Ираке, ты постоянно удивляешься тому, насколько же разный камуфляж у коалиционных войск. Абсолютно разный! Австралийцы ходили в чем-то пустынном, и у наших была похожая раскраска, а вот все вновь прибывшие ходили целиком в зеленом. Я говорил им: «Вряд ли это будет работать здесь. Это ж, бл*, пустыня».
Поначалу, пока коалиция в Ираке не развалилась, там были люди отовсюду. Там были и австралийцы, и англичане, и все эти парни. Потом, с каждым разом, их становилось все меньше и меньше — всех этих литовцев и латышей. Я однажды встретил парня из Эстонии: «Господи, ты-то здесь чего делаешь?».
В Ираке ко мне часто подходили люди и говорили: «Можно у вас попросить автограф?». А я говорил: «Ну да, типа того. Вы только опустите сначала автомат». Одна девушка подошла ко мне за автографом, и ее ствол смотрел мне прямо в рот. Потом вернулись парни из патрулирования. У каждого было по здоровенному помповому ружью, и все они были сняты с предохранителей. Я сказал: «Эй, пилигримы, может вы поставите ваши дробовики на предохранители? Они же смотрят прямо на мои яйца. Я не хочу быть похожим на куклу Кена!».
Афганистан постепенно становится более безопасным, но происходит это главным образом потому, что опиумные маки там растут, как нигде.
Кокаин — это способ Господа предупредить вас, что вы зарабатываете слишком много денег.
Думаете, Господь не накуривался? Посмотрите на утконоса.
Реальность — это костыль для тех, кто не может совладать с наркотиками.
Если вы помните шестидесятые, вы тогда не жили.
Даже Кубрик говорил «машины — это плохо».
Когда я впервые попробовал белый хлеб с наклейкой «Экологически чистый продукт», у меня было ощущение, что я жую какой-то дешевый кровельный материал.
Я перестал пить, когда у меня появились дети, потому что я хотел всегда быть начеку. Я не хотел бы пропустить ни одной вещи, которую дети говорят или делают. Это очень важно для меня. Когда у вас дети, вы ведете себя, как на наркотиках. Вы всегда сосредоточены. Вы покрыты с головы до ног их маленькими детскими какашками, но это круто. Вот почему я перестал пить.
Когда мой отец уходил на пенсию, он вскользь заметил, что у меня наконец начинает что-то получаться. Он сказал: «Если со мной что случится, позаботься о матери». Это была великая минута, потому что на самом деле он имел ввиду «Ну вот, теперь твоя очередь».
Воспитывая детей, ты иногда понимаешь, почему в природе некоторые животные поедают свое потомство.
Должен сказать, что филиппинские женщины очень жаркие. Черт! Да они просто охренительные.
Мне кажется, русские так любят Брук Шилдз потому, что ее брови напоминают им брежневские.
Все, кто называет Губку-Боба Квадратные Штаны флагманом мировой педерастии, явно не смотрели «Александра» Оливера Стоуна. Олли сделал Александра настолько голубым, что это получился не Александр Великий, а, скорее, Александр Великолепный.
Когда сомневаешься, как пошутить, переходи к жопно-сортирным шуткам.
Не бывает злых канадцев. Это такой же оксюморон, как дряблый вибратор.
В балете мужчины носят настолько обтягивающее трико, что вы легко можете сказать, какого они вероисповедания.
Все режиссеры говорят, что любят работать с комиками. В основном потому, что те не боятся пробовать разные штуки. Они ведь готовы на все, чтобы вызвать улыбку. В какой-то момент они становятся абсолютно бесстыжими и абсолютно бесстрашными.
Я не хочу быть режиссером. Питер Уир (австралийский режиссер, снявший «Общество мертвых поэтов» — Esquire) как-то сказал отличную штуку: «Есть люди, которые снимают фильмы, а есть всякие водопроводчики, которые говорят «Я могу снимать». Наверное, многие актеры могут сделать хорошее кино, но я не один из них.
Я ищу Мисс Правильное Дело. Или, на худой конец, Мисс Правильное Тело.
Никогда ничего не бойтесь. В крайнем случае, пусть страх будет вашим вдохновением.
У того, что мы смертны, есть определенная цель.
Когда я умру, пляшите на моей могиле и поливайте цветы тем, что пьете сами. Делайте, что хотите, только не клонируйте меня, потому что мой клон никогда не будет таким же, как я.
Реальность — это охренительная концепция!
Иногда мне хочется сделать что-то абсолютно безумное и странное, например научить свой пенис разговаривать.