Вскоре после того, как Следственный комитет вернул ей конфискованные при обыске 1,5 млн евро, журналист и телеведущая побеседовала сама с собой о горах, пути оппозиции и Генри Киссинджере.
КСЕНИЯ СОБЧАК: Вы говорите, что разделяете ценности буддизма как философии, но как это может сочетаться с деятельностью оппозиции? Ведь буддизм предлагает избавляться от категоричности в понимании добра и зла, а оппозиция стремится все разделить на добро и зло, на жуликов-воров и честных граждан. КСЕНИЯ СОБЧАК: Удивительно, но этот вопрос мне никто не задавал, хотя я всегда мечтала на него ответить. Безусловно, нужно добиваться правды, а не следить апатично за происходящим — это вполне вписывается в буддистскую традицию. Категоричность — это начало любого зла. Как только мы начинаем делить все на да и нет, мы сразу противопоставляем себя кому-то, и в этот момент может случиться страшное: ты можешь потерять правду, потому что она будет заменена твоим желанием быть правым. А такое желание — игра нашего эго. Поэтому надо всегда стараться понять другую сторону, понять, что в мире нет зла, а есть отсутствие добра. А это разные концепции. Если ты всегда смотришь на члена «Единой России» как на непримиримого врага, он и будет твоим врагом. А если ты понимаешь, что это человек, который попал туда со страхами, надеждами или просто хотел сделать карьеру, ты попытаешься найти в нем что-то хорошее. И тогда, возможно, он сам захочет изменить систему, в которой находится. КСЕНИЯ СОБЧАК: Насколько я знаю, вам нравится творчество Пелевина. Он писал, что союзники режима — это те, кому при режиме хорошо жить. Если вы согласны с этим утверждением, зачем ввязались в протестное движение? КСЕНИЯ СОБЧАК: Стабильная жизнь, карьера и заработок — этого достаточно, чтобы не возмущаться по поводу происходящего. Но насытив свои первозвериные потребности, человек понимает, что гражданские свободы для него не менее, а может и более, важны, чем хорошая машина и возможность два раза в год отдыхать на юге Франции. КСЕНИЯ СОБЧАК: Но почему свободы ценятся сегодня не очень высоко? КСЕНИЯ СОБЧАК: Потому что вопрос сегодня заключается не в том, что тебе вдруг стало мало одной лишь неплохой машины и неплохого заработка. Вопрос в том, что ты должен выбрать между комфортной жизнью и гражданскими свободами. Готов ли ты оценить их настолько высоко? Ведь мог бы спокойно сидеть, зарабатывать деньги, радоваться жизни. Де Голль во Франции шестидесятых и Путин сейчас, как мне кажется, рассуждают одинаково: я вам столько всего дал, а вы с жиру беситесь. Поэтому люди и рассуждают: ну, украли голос, но жить-то можно. И это ощущение — ощущение того, что стыдно гражданские свободы оценивать столь невысоко, — лично меня и заставляет идти дальше. Даже сейчас, когда нас ждут суровые времена. КСЕНИЯ СОБЧАК: Суровые? Но в вашем случае все неплохо: Следственный комитет вернул вам деньги... КСЕНИЯ СОБЧАК: Система работает методом кнута и пряника. Можно вернуть Собчак деньги, можно зарегистрировать Чирикову в кандидаты, а кого-то можно поприжать. КСЕНИЯ СОБЧАК: Что дальше? Конец? КСЕНИЯ СОБЧАК: Нет. Все, что происходит сейчас — это эффект страшного и длинного пути. Вот ты собрался в горы, стоишь на одной вершине, а впереди видишь другую. Путь к ней сложен, но ты видишь этот путь, и вершина тоже видна. Именно это и случилось в декабре. Мы все увидели вершину и поняли: вот он, путь. Но дальше начинается самое сложное: чтобы попасть на другую вершину, надо вначале спуститься с горы и оказаться в аду, в низине. Поэтому я не боюсь того, что происходит сейчас — застоя и ощущения безысходности. Это нормально, потому что путь к соседней вершине лежит через ад. И пока ты идешь по нему, надо все время напоминать себе, что ты заранее знал, что он будет долгим и п***ц каким тяжелым. КСЕНИЯ СОБЧАК: Зачем вам это? Как вы совмещаете работу журналиста и оппозиционную деятельность? КСЕНИЯ СОБЧАК: Этот вопрос мне задают все, и все недовольны ответом. Я поставлю вопрос по-другому: считаете ли вы, что человек может быть эффективным во многих проявлениях? На такой вопрос я могу дать однозначный ответ в стиле Алексея Навального: да. В своих мемуарах Генри Киссинджер вспоминал, как на склоне карьеры он приехал в какой-то зал встречаться с людьми, и на встречу пришло человек двадцать. Для него это было неожиданно. Вышел ведущий и долго перечислял все звания и профессии Киссинджера, а потом на сцену вышел сам Киссинджер и говорит: «Господи, меня здесь так много, а вас так мало». Этот образ у меня всегда стоял перед глазами — человека может быть много. Для меня важна не какая-то одна цель, а путь. Я стараюсь делать что-то новое, измениться, и я по-настоящему горжусь собой, когда вижу, что эти изменения происходят. Я недавно смотрела свои видео 1999 года. Света из Иванова показалась мне Эйнштейном, по сравнению со мной того времени. КСЕНИЯ СОБЧАК: Что бы вы больше всего хотели в себе изменить? КСЕНИЯ СОБЧАК: Изменить... Я хотела бы узнать, что такое настоящая, безусловная любовь. Многие мои проблемы, которые я называю «проблемы колючего репейника», заключаются в том, что я не вполне знаю, что это такое. Но я очень хочу понять. И я считаю, что любовь — это чувство, которое не дается при рождении и которому можно научиться. Я очень стараюсь. КСЕНИЯ СОБЧАК: Что с вами будет через пять-десять лет? КСЕНИЯ СОБЧАК: Год назад я точно это знала. У меня была распланированная жизнь. Я работала на телевидении и через 10 лет мечтала быть российской Опрой Уинфри. А дальше на одной чаше весов оказались все эти прекрасные мечты, а на другой — идеалы моего отца и вопрос: можешь ли ты иметь все это с ощущением, что засунула язык в задницу. В Esquire есть прекрасная рубрика «Блондинка рассказывает анекдот». Позволю себе рассказать свой, потому что он объясняет, как у меня внутри все устроено. На суку сидит ворона и все время ругается матом. Ее звери раз попросили не ругаться, два, а результата никакого. Звери пошли ко льву жаловаться. Приходит лев к вороне: «Значит так, ворона, еще одно матное слово скажешь — все перья повыдергиваю». Ворона день сидит, молчит, два сидит. Все вышли гулять, резвятся. Ворона осунулась, ничего не ест. Зверям стало ее жалко: «Ну чего ты так переживаешь? Ну нельзя ругаться матом, и что? Посмотри, солнце светит, весело». А ворона им: «Вот я и думаю, на х*й мне эти перья?» Вот это «на х*й мне эти перья» — мой девиз. Вроде все было хорошо, но на х*й мне эти перья. КСЕНИЯ СОБЧАК: А вдруг все, что вас сейчас увлекает, временное? КСЕНИЯ СОБЧАК: Конечно, я могу представить, что через 10 лет Ксения Собчак, консерватор в стиле Маргарет Тэтчер, пересматривает свое интервью и думает: «Какая я была наивная деточка. Мне было всего 30 лет. Какую прекраснодушную я порола чушь». Но я себя ощущаю очень взрослой женщиной, у которой практически кризис среднего возраста. Самые глупые люди — те, которые не меняются и не признают за другими права на эти изменения. Это такая старость, которую ты всегда носишь в себе. КСЕНИЯ СОБЧАК: Какое событие стало толчком для изменений? КСЕНИЯ СОБЧАК: Это все же не был вопрос переворачивания позиции с ног на голову. Я всегда была человеком демократических взглядов. Я говорила много ерунды, но никогда не высказывалась за «Единую Россию». Я лишь говорила, что Путин многое сделал для моего отца, и поэтому я не считаю возможным высказываться по поводу его политических решений. Я успокоила себя этой позицией — что Путину моя семья обязана. Но в прошлом декабре промолчать было нельзя. Когда все твои друзья идут на площадь, ты чувствуешь, что, если не пойдешь вместе с ними, ты предаешь своего отца. Есть обычный человек, который не был рожден Бэтменом. Он не летал каждую ночь спасать мальчишек от рук разбойников, но он всегда знал, что где-то существует Бэтмен, говоря себе: но я же не такой. Я была этим человеком. Но когда на твоих глазах мальчишку начинают избивать бугаи, ты либо становишься Бэтменом — пусть даже тебя побьют, — либо уходишь, закрыв глаза, с ощущением, что ты подлец. В какой-то момент я не смогла пройти мимо.
Источник фотографии
