Какая она, молодежь страны? Чем живет? Чего хочет? Esquire спросил об этом Ирину Медникову, генерального директора «Молодежной информационной службы Казахстана».
За 8 лет работы проекта ZhasCamp мы объездили 12 городов Казахстана, работали с НПО, с государством, с бизнесменами, объединяли молодежь на площадке для обмена идеями. И наблюдали несколько изменений.
Молодежь становится все менее активной. Каждый год мы получаем и просматриваем около тысячи заявок. Мы спрашиваем, чем занимаются соискатели, в какой общественной организации работают, какой проект делают, что бы хотели изменить, с какой проблемой столкнулись. И просмотрев тысячу заявок, получаешь определенную картину, чем живет и занимается наша молодежь, что ее интересует в разных городах Казахстана, в разном возрасте и в разных сферах деятельности. Самое заметное изменение таково, что общественная и гражданская гражданская активность практически сошла на нет. Когда мы начинали ZhasCamp, были очень популярны волонтерские темы, открытая программа была переполнена презентациями собственных проектов участников -- возле этого банера они в драку записывались на выступления. Сегодня – это бизнес, а открытая программа с общественными проектами собирает от силы десяток презентаций в каждом городе. Молодые люди хотят зарабатывать деньги, следовать за успешными бизнесменами, слушать мотивационные выступления, чтобы им объяснили, как стать крутым.
Когда мы говорим о проблемах, которые надо решать через проекты, молодежь очень быстро набросает вам список – дети-сироты в детских домах, бездомные животные на улице и старушки, которые грустят на окраине города. Мы называем это самым первым уровнем гражданской активности: благотворительность или сбор ресурсов у одних людей и передача их другим, нуждающимся. Это проблемы очевидные, гуманитарные, сугубо социального характера, и молодежь идет по проторенным дорожкам. Мало кто задумывается, что, перетаскивая ресурсы из одного места в другое, ты похож на белку в колесе, мало кто задаст системные вопросы: как сделать один среднесрочный проект, чтобы заработал участок системы, и мне не пришлось больше собирать одежду и еду для нуждающихся.
За все восемь лет работы кэмпа я почти не видела ни одной системной идеи, лайфхака, который поднялся бы на уровень причин, а не следствий, и кого-то, кто попытался найти точку для системного изменения. Молодежь, к сожалению, не видит инфраструктурные проблемы, я уже не говорю про политические – туда просто не достает уровнем мировоззрения.
Здесь нужно сказать и об инфантилизация молодежи. В этом году впервые на сцену нашей работы вдруг вышли родители. За 20-летних студентов звонят родители и требуют проездные гранты, требуют каких-то гарантий, беспокоятся, что поест их сынок, и не замерзнет ли в северном городе дочка, и не украдут ли ее замуж, а один папаша даже писал жалобу нашему донору за то, что мы отказались предоставить сыну проездной грант на внеконкурсной основе. Конечно, в Казахстане стало слишком много тревожных новостей, понятно, почему родители переживают, но они совсем не оставляют детям пространство для свободы и принятия решений, и когда поехать в своей стране в другой город – выглядит как немного опасное приключение.
Второй тренд, который стал заметен в этом году: ребята цепляются за любые материальные ресурсы, которые можно взять – начиная от блокнотов и футболки, но главное, конечно же, гранты – это магическое слово всех завораживает. У нас были ситуации, когда местные участники, из города, где они живут, бегали и просили себе проездной грант, просто услышав фоном это слово. Стали еще более разбалованными: «А почему поездом, а можно самолетом, если самолет оплатите, я еще подумаю, ехать или нет». При этом никто не интересуется ни программой, ни спикерами, ни целями, информация, навыки – неочевидная ценность для молодежи, они видят только то, что лежит на поверхности.
Поведение государства в отношении нашей площадки я бы назвала двуличным. Одной рукой нас поддерживали: в программе участвовали управление молодежной политики, и министерство образования, и депутаты. Они хвалили нас в глаза и за глаза – на разных площадках и пресс-конференциях. А другая рука государства – это постоянный надзор и временами давление спецслужб. В 2010 году у ZhasCamp было четыре соорганизатора, и МИСК был только одним из них, между прочим, даже не был оператором полученного гранта. После ивента партнеры признались, что их «попросили» больше с нами не сотрудничать, и на следующий год все отказались.
На второй год, в 2011 году, через час после начала не-конференции вошли полицейские с собаками и сказали, что в здании заложена бомба; нас эвакуировали.
В 2015 году у нас было восемь заявленных спикеров из акиматов, парламента, министерства образования, но после того как мы опубликовали пресс-релиз, за день до мероприятия, все отзвонились и отказались. Все восемь человек, и все из государственных органов. Заменить их за день было уже невозможно, в программе остались дыры.
В 2016 году дело дошло до нападения на меня и срыва нашей не-конференции в двух городах: Атырау и Павлодаре. В Атырау нам отказали все вузы, все помещения, но мы, с весны начав подготовку, все-таки арендовали гостиницы, два зала, и подготовили программу. В четверг все было в порядке, а в пятницу, ровно в пять вечера в с разницей в 10 минут нам позвонили два отеля и сказали, что не могут принять нас завтра, несмотря на бронь и оплату. В одном якобы сломались кондиционеры и их надо чинить, а во втором нас вроде «перепутали», и наше время оказалось занято. Параллельно шло давление на местных спикеров: все, кто жили в Атырау, отказались выступать, перестали брать трубки. На второй день к отелю подъехали спецслужбы и, как нам сообщили потом, требовали выгнать всех участников с вещами на улицу.
Следом был Павлодар, та же схема: в четверг все было в порядке, мы проверяли залы, а в пятницу приехали с вещами – охрана не пускает, никто не берет телефон, и нет тех проректоров, которые за день до того показывали нам залы и уверяли, что все хорошо. Сценарий был тот же: нажали на местных спикеров, которые отказались выступать, и на молодежные организации, которые не пустили к нам волонтеров.
Мы тогда подумали, что все это связано с прокатившимися по стране земельными митингами, это была самая видимая причина – ведь они начались в Атырау. Мы сделали четыре запроса в официальные ведомства, однако, никто из них не ответил ничего по сути. Так что если мы ошибаемся с идеей земельных митингов, настоящие причины так и остались загадкой.
Тем не менее, у нас не было даже мысли остановиться: в этом году ивент был запланировал в 5 города, мы решили сохранить планы по росту площадки в городах.
Первые же вузы, куда мы обратились, дали свои площадки, и хотя было очень большое волнение, не откажут ли они в последний день, все прошло тихо.
Конечно, после срывов прошлого года молодежная аудитория слегка отшатнулась от нас, ее очень легко напугать. И собирая участников на проездные гранты в этом году мы увидели, как вузы не отпускают к нам студентов, а различные государственные молодежные организации – своих сотрудников, рассказы об это пришли к нам из разных городов, в том числе и из Астаны.
Похожие проблемы были с местными спикерами: они очень долго думали в ответ на наше приглашение выступить. В сердцах я даже сказала кому-то, что в сюда в Актобе, в Петропавловск, летят спикеры из Минска, Тбилиси, Москвы, будут выступать люди из США, а вы живете здесь и не можете найти часа, чтобы поговорить со своей же молодежью! Но они тоже, наверное, с кем-то советовались. Уточняли, легальная ли мы организация, правда ли, что мы сотрудничаем с международными организациями и получили мы разрешение в акимате или нет, то есть люди боялись вступить на непризнанную властями территорию. И наш ответ – что мы не берем разрешения в акимате для проведения своих ивентов – он звучал как ересь, это было тоже очевидно. В каждом городе мы обзванивали порядка десяти местных спикеров, со скрипом и скрежетом соглашались двое, один гарантированно выпадал в последнюю минуту, предупреждая за день или за час, что не придет.
А если говорить про бизнес, то это самые неустойчивые партнеры: после прошлогодних срывов ни одна коммерческая организация в этом году к нам уже не присоединилась. В самом начале нас поддерживало много коммерческих предприятий, охотно шли на контакт городские кафе, по вечерам мы собирались в разных местах города на вечерние воркшопы. Со временем у нас стали просить деньги за аренду.
Зато растет количество молодежных организаций, которые хотят быть с нами. После прошлогоднего инцидента их количество только выросло: обычно было 10-12, в этом году 25. И, конечно, наша самая большая поддержка, международные организации, также остаются с нами.
В таком контексте площадка растет, несмотря на преграды: в этом году ZhasCamp собрал 700 участников в 5 городах, и с самыми активными из них мы планируем реализацию совместных проектов в 2018 году.
Пассионариев никогда не было много, и ZhasCamp – как раз для того, чтобы дать этим нескольким процентам умных и активных ребят сфокусироваться и познакомиться друг с другом. Это площадка, где они могут посмотреть на общественный сектор, на экспертов и идеи, на то, как выглядит страна и мировые тренды. И ZhasCamp будет только развиваться: это движение будущего.
Записала
Анна Вильгельми
