В начале 2009 года, страну накрыл начавшийся в предыдущем году мировой экономический кризис. Рекламодатели застыли в мертвом молчании, доходы упали в разы, издательский дом начала сотрясать серия затягивающихся за полночь совещаний, на которых принимались решения одно другого страшнее. В феврале я четыре раза переписывал бюджет редакции, состав штата и предлагал один за другим варианты сокращения расходов. В том месяце я отправил в отпуск без содержания 18 человек из 25, делавших журнал. В иные дни я сидел часами в малой переговорной комнате и увольнял людей – из своей редакции, и не только. Падение в пропасть удалось остановить, но у меня что-то повредилось в голове. До этого момента мне казалось, что жизнь будет идти по накатанной: зарплата с каждым годом будет только расти, от будущего стоит ждать только улучшения, новогодние бонусы будут все жирнее.
2009 год отрезвил всех – пришла пора взрослеть и оглядеться. В течение этого года я работал с усеченной в три раза командой над журналом, периодичность которого в целях экономии сократили в два раза, сидя в одном кабинете (вместо 6-комнатного помещения лучших времен) с рекламным отделом, чуть ли не деля с рекламщиками компьютеры, и все больше и больше понимал, что я не хочу вообще ничего. В декабре я объявил, что увольняюсь. И улетел в Калифорнию на полгода – ничего не делать, пить шардонне, ездить в Лас-Вегас и Лос-Анджелес на выходные, читать фантастические романы на берегу залива Сан-Диего и играть с друзьями в картишки.
По возвращении я дважды выходил «на работу». Заниматься журналистикой в привычном смысле было совершенно невозможно – я начал работать директором по пиару в крупной кинокомпании, потом ушел делать интернет-проекты в большой издательский дом. Пятнадцатилетняя карьера и опыт руководства большой редакцией позволяли рассчитывать на успешный рост и дальнейшее финансовое благополучие – но к 2011 году я не хотел работать в принципе. Приближающиеся к тридцатилетию редакторы не могут рассчитывать на карьеру содержанки, способа обходиться без денег в принципе никто еще не изобрел, — так что ситуация казалась тупиковой. И в этот момент вся усталость, накопленная за долгие годы, проявила себя в виде суровейшей клинической депрессии. Несколько месяцев ушло на то, чтобы просто вытащить себя из этого состояния и вновь захотеть жить. Когда это удалось, величайшим сюрпризом стало то, что работать вновь так и не захотелось.
В те смутные периоды метаний в сознании совершалась странная эволюция.
Например, совершенно невыносимой стала мысль о том, что мы тратим практически треть жизни в офисе, занимаясь «работой». Трезвый взгляд на положение вещей показывал, что на собственно трудовой процесс всегда уходило пять часов максимум. Чаще – меньше. За 2-3 часа неотрывного рабочего процесса удавалось решить все текущие вопросы, выполнить весь дневной объем работы, продумать план на ближайшее и далекое будущее, — и потом начинались часы бесцельного серфинга в сети, пустых бесед с коллегами, ненужные и занудные совещания, маловажные встречи, притворяющиеся деловыми, и так далее. Трудовая дисциплина не позволяла сваливать из офиса пораньше, профессиональная этика не позволяла заменить невинную прокрастинацию полноценной работой над сторонними проектами, — но больше всего убивало, что к и без того бесконечному 8-часовому рабочему дню добавлялся час (а то и полтора), проведенный в пробках по дороге к и из офиса. Вместе с перерывом на обед это составляет полноценные 10 часов в сутки. На все остальное, что не было «работой» – чтение книг, просмотр фильмов, общение с друзьями, родственниками, элементарные стирку-уборку-готовку еды, — оставалось два дня выходных. Слишком мало, возмутительно мало.
То, что раньше казалось совершенно нормальной и естественной вещью – ну, а как иначе? Работать надо, и работать надо в отпущенное работе время, как все, как у всех – пять дней в неделю, по восемь часов в день, — вдруг стало выглядеть совершеннейшим безумием. Что, правда? Зарабатывание денег занимает треть твоей жизни, сон занимает еще треть – и на все великое разнообразие впечатлений, занятий, отдыха, увлечений, — остается только жалкая треть? Как это положение вещей можно назвать жизнью?!
Становилось совершенно непонятным, что случилось с прогрессом в подлунном мире, где восьмичасовой рабочий день был законодательно закреплен в некоторых странах мира еще в 1918 году, а пятидневная рабочая неделя с сорока часами трудов известна с середины прошлого столетия? И это в те далекие годы касалось промышленных заводов, где рабочим полагалось в поте лица своего строить индустриальную мощь военизированных сверхдержав. Как это может быть нормальным в мирной постиндустриальной стране, такой как Казахстан?!
В октябре 2011 года я уволился со своей последней официальной работы, которая подразумевала сидение в офисе с понедельника по пятницу с 9 утра до 6 вечера.
Увольняясь, я дал себе клятву: никогда больше!
Продолжение следует…
Мади Мамбетов
