Доктор наук, патологоанатом Айгуль Сапаргалиева в своей колонке размышляет об актуальных вопросах медицины и образования. На этот раз она рассказывает о работе, учебе и природе человека.
По жизни мы все ученики и в этом правиле нет исключений. Как отметил классик: «мы все учились понемногу чему-нибудь и как-нибудь». У кого учиться, как правило, выбираешь сам или не выбираешь, потому что тебя уже выбрали. В моей жизни первыми учителями были мои родители. В моем папе меня всегда восхищало трудолюбие, а в маме - профессионализм.
У папы была любимая фраза «никто не умер», которая означала, что ничего страшного не произошло. Эту фразу он использовал исключительно для меня. 31 декабря 1970 года мой класс в полном составе встречал Новый год перед выпуском школы у одного из одноклассников. А мне не разрешили родители, и поэтому Новый год я встречала дома. Каким жестоким показался тогда папин отказ. Я рыдала, мне казалось, что мир не справедлив, но спор с родителями - дело абсолютно бесполезное. С тех пор Новый год – это праздник, который я встречаю в тесном семейном кругу, хотя родителей уже давно нет, и никто не запрещает проводить праздник с друзьями или знакомыми. Наверное, в семнадцать лет сложно бывает поверить родителям, что пролитые не по делу потоки горьких девичьих слез не стоят выеденного яйца. Папа оказался прав, как в прочем, и всегда. Сейчас на правах старшей я использую его любимую фразу, про то, что никто не умер, успокаивая свою взрослую дочь, или подругу в минуты ее душевной слабости, или сотрудников своей кафедры в сложных житейских ситуациях. Папа был прав, что никогда не стоит горевать, если все окружающие живы и здоровы.
«Не теряй голову» – это любимая мамина фраза. Мои родители очень серьезно относились к моему образованию, что предполагало постоянное расширение моего кругозора и включало туристические поездки по городам бывшего Союза и не только. В каникулярное время, начиная с 6 класса, мне расширяли кругозор. Так я увидела Москву, Ленинград, Ригу, Баку, побывала в Артеке. И перед каждой поездкой мама повторяла заветную фразу, чаще в виде просьбы: «Не теряй голову». В школьные годы эта фраза относилась к правильному расходованию карманных денег. В институтские годы мама произносила эту же фразу, интонационно наполняя ее совсем другим смыслом, так как разговор касался моего отношения к молодым людям, которые ухаживали за мной. Но по мере взросления моя голова так и не потерялась, оставаясь на плечах в любых ситуациях. А своей взрослой дочери я даю совсем другой совет: «Потеряй голову!», уж очень она серьезная. Возможно, неплохо иногда потерять голову.
Когда наступили школьные годы, то в моей жизни появились другие учителя, их было много, и они были профессионалами. Я училась в 39 школе в Алма-Ате. Самым блестящим педагогом была Раиса Александровна Табиева, которая преподавала литературу и русский язык. Она любила свой предмет самозабвенно. Она обожала поэтов «серебряного века» и поэтому всю свою любовь к русской литературе пыталась передать нам - ученикам литературного кружка, который вела вне расписания и конечно, сверх учебной программы. В старших классах физику нам преподавал лучший учитель республики – Василий Макарович Канивец. Он с подчеркнутым уважением относился к девочкам, скорее всего понимая, что ни одной из нас не суждено было стать выдающимся физиком. В его интерпретации все физические законы становились такими понятными, а главное – абсолютно необходимыми для жизни, и физика никогда не была для меня «тайной за семью печатями». Уроки химии – это разговор особый. Я училась в специализированном классе с «химическим уклоном», в который отбирали учеников по конкурсу. Занятия по химии в классе проводили два преподавателя. Уроки химии по школьной программе вел директор школы Николай Александрович Мартемьянов, который старался вложить в наши неокрепшие умы решения 24 съезда коммунистической партии СССР и объяснял, конечно, по-своему, но исходя из линии партии, необходимость введения советских войск в Чехословакию, даже на уроках химии. Совсем другими были занятия по химии со Светланой Михайловной, которая знала предмет досконально. Из-за Светланы Михайловны мы любили вторники, когда химия шла шесть уроков подряд. Скорее всего, поэтому, после окончания школы практически весь наш класс, состоявший из 24 учеников, 17 из которых получили золотые медали, пошли сдавать документы на химические факультеты или в технические ВУЗы. Только двое из моего класса подали документы в медицинский институт, и одной из них была я.
Медицинский институт я выбрала сама. В сочинении на свободную тему: «Почему я хочу стать врачом» я искренне писала о своей маме, как о специалисте-кардиологе, любящем профессию и больных, и конечно о моем огромном желании лечить всех родственников, соседей и знакомых. Лечебный факультет Алма-атинского государственного медицинского института не разочаровал. На младших курсах нашу группу «вели» потрясающие преподаватели – профессор Скипина и профессор Полосухина. Но «высший пилотаж» демонстрировали преподаватели клинических кафедр - профессор Денягина и профессор Зальцман. Жизненных уроков было много, и один из них был связан с нашим куратором с кафедры терапии Анной Андреевной. В приемном покое наш преподаватель накинула на плечи пожилой пациентке свою роскошную шубу, чтобы больная не замерзла в ожидании транспорта для перевода в другую клинику. Она не рассказывала нам, как надо любить больных, она просто показала, как можно любить одного конкретного больного. В приемном покое городской больницы нам студентам был преподнесен урок педагогом, но думаю, что этот урок запомнился на всю жизнь и не только мне.
И все же настоящая учеба началась только после окончания медицинского института. В лаборатории патоморфологии научно-исследовательского института туберкулеза мой первый заведующий Олег Жанович Нурпеисов учил меня секретам профессии и ответственности, связанной с нею. Он обладал крайне редким талантом - умел руководить коллективом, в котором не было панибратства, подхалимажа и склок. В моей памяти он остался эталоном руководителя. Он был профессионалом.
А потом я встретила педагога от Бога - Оксану Львовну Федорову, которая совмещала в себе два уникальных качества – блестящего патологоанатома и потрясающего учителя. Она много знала, любила читать и не только профессиональную литературу. Я слушала ее лекции в институте усовершенствования врачей, сидела на ее практических занятиях. А еще она любила путешествовать и побывала в разных регионах необъятного Советского Союза. Для обсуждения всегда было много тем, начиная с биопсий, которые она накануне консультировала, заканчивая содержанием моей лекции, которую я подготовила для врачей-патологоанатомов. А еще Оксана Львовна была невероятной актрисой, а мы - молодые ассистенты и курсанты многочисленных циклов усовершенствования кафедры патологической анатомии, были благодарной зрительской аудиторией. Мы всегда были наготове с замиранием сердца слушать ее, а она позволяла нам себя обожать. Оксана Львовна научила меня многому, и главное она показала мне как «держать» удары при любых жизненных обстоятельствах.
По мере профессионального взросления были встречи с другими учителями. И поводом для новых встреч стала моя кандидатская диссертация. В лаборатории патоморфологии Центрального института туберкулеза я познакомилась с Владиславом Всеволодовичем Ерохиным – моим научным руководителем. Для меня все было новым – иммуногистохимические реакции, лаборатория электронной микроскопии, экспериментальное моделирование инфекционного процесса. Мне, практическому врачу экспериментальная работа казалась научной фантастикой, но профессионализм руководителя и его желание помочь вселяли надежду и энтузиазм.
В лаборатории я познакомилась с живой легендой советской фтизиоморфологии - Валентиной Ильиничной Пузик. Она была профессором, доктором биологических наук, автором самых крупных работ по морфологии туберкулеза, а еще другом Митрополит Московский и всея Руси – Алексия. Она владела несколькими европейскими языками, и на своих лекциях легко цитировала Руссо и Вольтера, а я не могла понять какое отношение эти философы, жившие в 18 веке, имеют к современным проблемам туберкулеза. Когда Валентина Ильинична узнала о моем предстоящем продолжительном эксперименте с вирулентной культурой, она искренне переживала за мое здоровье, ведь в феврале 1981 года в Москве держались сильные морозы. Валентина Ильинична преподнесла мне урок, когда через много лет после защиты диссертации, мы встретились на конференции в Москве. В свои 94 года, она с неподдельным интересом расспрашивала об алма-атинских патологоанатомах и радовалась моим успехам. А когда я начала спрашивать о ее здоровье, то посетовала на зрение и сказала, что уже целый год не может работать с микроскопом. Тогда я подумала: «Да, пропади он пропадом этот микроскоп в 94 года». Сейчас я думаю совсем иначе - как здорово не просто смотреть в микроскоп в 93 года, но еще и все видеть!
Мне невероятно повезло в Москве, именно там я многому научилась. Это касалось научного эксперимента, написания статей, анализа собственного материала, выступлений на многочисленных профессиональных сообществах. Мой научный руководитель много сделал, чтобы работа была представлена в престижном Ученом совете. Моим официальным оппонентом была Есипова Ирина Константиновна, «звезда первой величины» на небосклоне патологической анатомии. А в ходе работы над диссертацией в Центральном институте я чувствовала постоянную опеку Авербаха Михаил Михайловича, заместителя директора института, и просто потрясающего человека, преподававшего нам – аспирантам и соискателям уроки человечности и профессионализма.
Из своей московской жизни я вынесла много уроков, главным из которых был - работа над диссертацией должна приносить удовольствие диссертанту. А еще нужно было не пропустить Москву театральную, Москву фестивальную, Москву с многочисленными художественными выставками. Нужно было научиться ценить дружбу, и московские друзья стали друзьями на всю жизнь. После завершения научной работы с гордым называнием «кандидатская диссертация» я испытывала истинное удовлетворение и была невероятно довольна результатом.
Потом пришло время для второй диссертации, уже докторской, и я выбрала своим учителем Александра Всеволодовича Цинзерлинга – выдающегося патологоанатома современности. Александр Всеволодович оказался ровесником моего отца и поэтому по-отечески опекал меня практически до самой своей смерти. Моя питерская подруга работала в Эрмитаже, и поэтому все свободное от работы время я пропадала в Эрмитаже, наслаждаясь шедеврами искусства. Однажды я пригласила Александра Всеволодовича в Эрмитаж и решила показать ему свои любимые танагрские статуэтки, по ходу рассказывая историю их приобретения. Он слушал меня с большим вниманием, задавал вопросы, тем самым, поддерживая пыл первооткрывателя. После завершения экскурсии с экскурсоводом-самозванцем в моем лице он рассказал о том, как до Великой отечественной войны, будучи школьником, посещал кружок в Эрмитаже и его научная работа, посвященная танагрским статуэткам, была номинирована на всесоюзную конференцию. Это был урок, серьезный урок для меня. На защите своей докторской диссертации я выражала искреннюю благодарность Цинзерлингу, члену-корреспонденту РАМ, профессору, доктору наук за его помощь и за четыре года дружбы. Мои слова благодарности не были формальностью, но словами восхищения ученым, педагогом и патологоанатомом, оставившим добрую память всем, кто его знал близко.
После ухода из жизни моих главных учителей - папы, мамы, Оксаны Львовны, Александра Всеволодовича я для себя решила, что эпоха учителей завершилась. Но мне очередной раз повезло, в 2007 году в Нью-Йорке я познакомилась с профессором Аргани, директором департамента патологической анатомии медицинского университета. У него было чему учиться - он обладает потрясающим чувством юмора, и это ярко проявлялось на практических занятиях и лекциях, в беседах с коллегами, такими же именитыми профессорами и директорами департаментов. Целый учебный год он считал себя лично ответственным за мое присутствие на департаменте и трогательно заботился обо мне. Пока я работала в библиотеке, профессор Аргани каждый день отправлял своих ассистентов на мои поиски, чтобы напомнить об обязательном ланче с ним. Никакие отговорки не принимались и поэтому эти ланчи позволили мне наблюдать шефа среди коллег, где он, бесспорно, был «звездой», хотя к своей звездности относился с присущим только ему юмором. Профессор Аргани переживал по поводу моего места в ложе почетных гостей на церемонии вручения дипломов выпускникам университета, проходившей в Карнеги-Холле, по поводу моих пригласительных на научные конференции. Поводы для беспокойства мой шеф находил постоянно, и в общей сложности в течение года вместе с ним или без него я стала участником 18-ти международных конференций, проходивших в Нью-Йорке. На Новый год я подарила профессору Аргани бутылку Хванчкары, которую специально привезла из Алма-Аты моя дочь. Он принял поздравления с благодарностью, а позже рассказал, как для дегустации вина пригласил своего друга и тонкого ценителя вин - директора департамента фармакологии. После завершения дегустации, которая оказалась успешной, они высоко оценили вино – за вкус, запах, текстуру, цвет и другие признаки, а затем разъехались на своих машинах в разные стороны, чтобы на следующий день поделиться впечатлениями с другими коллегами. С тех пор, вот уже 10 лет подряд я привожу профессору Аргани традиционную бутылку грузинского вина в знак своей благодарности за проведенный в департаменте незабываемый год.
Вместо заключения
Я все еще продолжаю учиться и учусь каждый день, оставаясь открытой для новых людей, новых идей и новых дел. Я учусь целеустремленности у своей дочери, а выдержке - у своей подруги, я учусь даже у своих студентов. Я точно знаю, что в жизни, как в школе, учителя бывают разные – добрые и не очень, профессионалы и безграмотные. Конечно, хотелось бы побольше профессионалов, но это уж как получится. Жизнь – это потрясающая школа, в которой мы до конца остаемся учениками.
Айгуль Сапаргалиева
По жизни мы все ученики и в этом правиле нет исключений. Как отметил классик: «мы все учились понемногу чему-нибудь и как-нибудь». У кого учиться, как правило, выбираешь сам или не выбираешь, потому что тебя уже выбрали. В моей жизни первыми учителями были мои родители. В моем папе меня всегда восхищало трудолюбие, а в маме - профессионализм.
У папы была любимая фраза «никто не умер», которая означала, что ничего страшного не произошло. Эту фразу он использовал исключительно для меня. 31 декабря 1970 года мой класс в полном составе встречал Новый год перед выпуском школы у одного из одноклассников. А мне не разрешили родители, и поэтому Новый год я встречала дома. Каким жестоким показался тогда папин отказ. Я рыдала, мне казалось, что мир не справедлив, но спор с родителями - дело абсолютно бесполезное. С тех пор Новый год – это праздник, который я встречаю в тесном семейном кругу, хотя родителей уже давно нет, и никто не запрещает проводить праздник с друзьями или знакомыми. Наверное, в семнадцать лет сложно бывает поверить родителям, что пролитые не по делу потоки горьких девичьих слез не стоят выеденного яйца. Папа оказался прав, как в прочем, и всегда. Сейчас на правах старшей я использую его любимую фразу, про то, что никто не умер, успокаивая свою взрослую дочь, или подругу в минуты ее душевной слабости, или сотрудников своей кафедры в сложных житейских ситуациях. Папа был прав, что никогда не стоит горевать, если все окружающие живы и здоровы.
«Не теряй голову» – это любимая мамина фраза. Мои родители очень серьезно относились к моему образованию, что предполагало постоянное расширение моего кругозора и включало туристические поездки по городам бывшего Союза и не только. В каникулярное время, начиная с 6 класса, мне расширяли кругозор. Так я увидела Москву, Ленинград, Ригу, Баку, побывала в Артеке. И перед каждой поездкой мама повторяла заветную фразу, чаще в виде просьбы: «Не теряй голову». В школьные годы эта фраза относилась к правильному расходованию карманных денег. В институтские годы мама произносила эту же фразу, интонационно наполняя ее совсем другим смыслом, так как разговор касался моего отношения к молодым людям, которые ухаживали за мной. Но по мере взросления моя голова так и не потерялась, оставаясь на плечах в любых ситуациях. А своей взрослой дочери я даю совсем другой совет: «Потеряй голову!», уж очень она серьезная. Возможно, неплохо иногда потерять голову.
Когда наступили школьные годы, то в моей жизни появились другие учителя, их было много, и они были профессионалами. Я училась в 39 школе в Алма-Ате. Самым блестящим педагогом была Раиса Александровна Табиева, которая преподавала литературу и русский язык. Она любила свой предмет самозабвенно. Она обожала поэтов «серебряного века» и поэтому всю свою любовь к русской литературе пыталась передать нам - ученикам литературного кружка, который вела вне расписания и конечно, сверх учебной программы. В старших классах физику нам преподавал лучший учитель республики – Василий Макарович Канивец. Он с подчеркнутым уважением относился к девочкам, скорее всего понимая, что ни одной из нас не суждено было стать выдающимся физиком. В его интерпретации все физические законы становились такими понятными, а главное – абсолютно необходимыми для жизни, и физика никогда не была для меня «тайной за семью печатями». Уроки химии – это разговор особый. Я училась в специализированном классе с «химическим уклоном», в который отбирали учеников по конкурсу. Занятия по химии в классе проводили два преподавателя. Уроки химии по школьной программе вел директор школы Николай Александрович Мартемьянов, который старался вложить в наши неокрепшие умы решения 24 съезда коммунистической партии СССР и объяснял, конечно, по-своему, но исходя из линии партии, необходимость введения советских войск в Чехословакию, даже на уроках химии. Совсем другими были занятия по химии со Светланой Михайловной, которая знала предмет досконально. Из-за Светланы Михайловны мы любили вторники, когда химия шла шесть уроков подряд. Скорее всего, поэтому, после окончания школы практически весь наш класс, состоявший из 24 учеников, 17 из которых получили золотые медали, пошли сдавать документы на химические факультеты или в технические ВУЗы. Только двое из моего класса подали документы в медицинский институт, и одной из них была я.
Медицинский институт я выбрала сама. В сочинении на свободную тему: «Почему я хочу стать врачом» я искренне писала о своей маме, как о специалисте-кардиологе, любящем профессию и больных, и конечно о моем огромном желании лечить всех родственников, соседей и знакомых. Лечебный факультет Алма-атинского государственного медицинского института не разочаровал. На младших курсах нашу группу «вели» потрясающие преподаватели – профессор Скипина и профессор Полосухина. Но «высший пилотаж» демонстрировали преподаватели клинических кафедр - профессор Денягина и профессор Зальцман. Жизненных уроков было много, и один из них был связан с нашим куратором с кафедры терапии Анной Андреевной. В приемном покое наш преподаватель накинула на плечи пожилой пациентке свою роскошную шубу, чтобы больная не замерзла в ожидании транспорта для перевода в другую клинику. Она не рассказывала нам, как надо любить больных, она просто показала, как можно любить одного конкретного больного. В приемном покое городской больницы нам студентам был преподнесен урок педагогом, но думаю, что этот урок запомнился на всю жизнь и не только мне.
И все же настоящая учеба началась только после окончания медицинского института. В лаборатории патоморфологии научно-исследовательского института туберкулеза мой первый заведующий Олег Жанович Нурпеисов учил меня секретам профессии и ответственности, связанной с нею. Он обладал крайне редким талантом - умел руководить коллективом, в котором не было панибратства, подхалимажа и склок. В моей памяти он остался эталоном руководителя. Он был профессионалом.
А потом я встретила педагога от Бога - Оксану Львовну Федорову, которая совмещала в себе два уникальных качества – блестящего патологоанатома и потрясающего учителя. Она много знала, любила читать и не только профессиональную литературу. Я слушала ее лекции в институте усовершенствования врачей, сидела на ее практических занятиях. А еще она любила путешествовать и побывала в разных регионах необъятного Советского Союза. Для обсуждения всегда было много тем, начиная с биопсий, которые она накануне консультировала, заканчивая содержанием моей лекции, которую я подготовила для врачей-патологоанатомов. А еще Оксана Львовна была невероятной актрисой, а мы - молодые ассистенты и курсанты многочисленных циклов усовершенствования кафедры патологической анатомии, были благодарной зрительской аудиторией. Мы всегда были наготове с замиранием сердца слушать ее, а она позволяла нам себя обожать. Оксана Львовна научила меня многому, и главное она показала мне как «держать» удары при любых жизненных обстоятельствах.
По мере профессионального взросления были встречи с другими учителями. И поводом для новых встреч стала моя кандидатская диссертация. В лаборатории патоморфологии Центрального института туберкулеза я познакомилась с Владиславом Всеволодовичем Ерохиным – моим научным руководителем. Для меня все было новым – иммуногистохимические реакции, лаборатория электронной микроскопии, экспериментальное моделирование инфекционного процесса. Мне, практическому врачу экспериментальная работа казалась научной фантастикой, но профессионализм руководителя и его желание помочь вселяли надежду и энтузиазм.
В лаборатории я познакомилась с живой легендой советской фтизиоморфологии - Валентиной Ильиничной Пузик. Она была профессором, доктором биологических наук, автором самых крупных работ по морфологии туберкулеза, а еще другом Митрополит Московский и всея Руси – Алексия. Она владела несколькими европейскими языками, и на своих лекциях легко цитировала Руссо и Вольтера, а я не могла понять какое отношение эти философы, жившие в 18 веке, имеют к современным проблемам туберкулеза. Когда Валентина Ильинична узнала о моем предстоящем продолжительном эксперименте с вирулентной культурой, она искренне переживала за мое здоровье, ведь в феврале 1981 года в Москве держались сильные морозы. Валентина Ильинична преподнесла мне урок, когда через много лет после защиты диссертации, мы встретились на конференции в Москве. В свои 94 года, она с неподдельным интересом расспрашивала об алма-атинских патологоанатомах и радовалась моим успехам. А когда я начала спрашивать о ее здоровье, то посетовала на зрение и сказала, что уже целый год не может работать с микроскопом. Тогда я подумала: «Да, пропади он пропадом этот микроскоп в 94 года». Сейчас я думаю совсем иначе - как здорово не просто смотреть в микроскоп в 93 года, но еще и все видеть!
Мне невероятно повезло в Москве, именно там я многому научилась. Это касалось научного эксперимента, написания статей, анализа собственного материала, выступлений на многочисленных профессиональных сообществах. Мой научный руководитель много сделал, чтобы работа была представлена в престижном Ученом совете. Моим официальным оппонентом была Есипова Ирина Константиновна, «звезда первой величины» на небосклоне патологической анатомии. А в ходе работы над диссертацией в Центральном институте я чувствовала постоянную опеку Авербаха Михаил Михайловича, заместителя директора института, и просто потрясающего человека, преподававшего нам – аспирантам и соискателям уроки человечности и профессионализма.
Из своей московской жизни я вынесла много уроков, главным из которых был - работа над диссертацией должна приносить удовольствие диссертанту. А еще нужно было не пропустить Москву театральную, Москву фестивальную, Москву с многочисленными художественными выставками. Нужно было научиться ценить дружбу, и московские друзья стали друзьями на всю жизнь. После завершения научной работы с гордым называнием «кандидатская диссертация» я испытывала истинное удовлетворение и была невероятно довольна результатом.
Потом пришло время для второй диссертации, уже докторской, и я выбрала своим учителем Александра Всеволодовича Цинзерлинга – выдающегося патологоанатома современности. Александр Всеволодович оказался ровесником моего отца и поэтому по-отечески опекал меня практически до самой своей смерти. Моя питерская подруга работала в Эрмитаже, и поэтому все свободное от работы время я пропадала в Эрмитаже, наслаждаясь шедеврами искусства. Однажды я пригласила Александра Всеволодовича в Эрмитаж и решила показать ему свои любимые танагрские статуэтки, по ходу рассказывая историю их приобретения. Он слушал меня с большим вниманием, задавал вопросы, тем самым, поддерживая пыл первооткрывателя. После завершения экскурсии с экскурсоводом-самозванцем в моем лице он рассказал о том, как до Великой отечественной войны, будучи школьником, посещал кружок в Эрмитаже и его научная работа, посвященная танагрским статуэткам, была номинирована на всесоюзную конференцию. Это был урок, серьезный урок для меня. На защите своей докторской диссертации я выражала искреннюю благодарность Цинзерлингу, члену-корреспонденту РАМ, профессору, доктору наук за его помощь и за четыре года дружбы. Мои слова благодарности не были формальностью, но словами восхищения ученым, педагогом и патологоанатомом, оставившим добрую память всем, кто его знал близко.
После ухода из жизни моих главных учителей - папы, мамы, Оксаны Львовны, Александра Всеволодовича я для себя решила, что эпоха учителей завершилась. Но мне очередной раз повезло, в 2007 году в Нью-Йорке я познакомилась с профессором Аргани, директором департамента патологической анатомии медицинского университета. У него было чему учиться - он обладает потрясающим чувством юмора, и это ярко проявлялось на практических занятиях и лекциях, в беседах с коллегами, такими же именитыми профессорами и директорами департаментов. Целый учебный год он считал себя лично ответственным за мое присутствие на департаменте и трогательно заботился обо мне. Пока я работала в библиотеке, профессор Аргани каждый день отправлял своих ассистентов на мои поиски, чтобы напомнить об обязательном ланче с ним. Никакие отговорки не принимались и поэтому эти ланчи позволили мне наблюдать шефа среди коллег, где он, бесспорно, был «звездой», хотя к своей звездности относился с присущим только ему юмором. Профессор Аргани переживал по поводу моего места в ложе почетных гостей на церемонии вручения дипломов выпускникам университета, проходившей в Карнеги-Холле, по поводу моих пригласительных на научные конференции. Поводы для беспокойства мой шеф находил постоянно, и в общей сложности в течение года вместе с ним или без него я стала участником 18-ти международных конференций, проходивших в Нью-Йорке. На Новый год я подарила профессору Аргани бутылку Хванчкары, которую специально привезла из Алма-Аты моя дочь. Он принял поздравления с благодарностью, а позже рассказал, как для дегустации вина пригласил своего друга и тонкого ценителя вин - директора департамента фармакологии. После завершения дегустации, которая оказалась успешной, они высоко оценили вино – за вкус, запах, текстуру, цвет и другие признаки, а затем разъехались на своих машинах в разные стороны, чтобы на следующий день поделиться впечатлениями с другими коллегами. С тех пор, вот уже 10 лет подряд я привожу профессору Аргани традиционную бутылку грузинского вина в знак своей благодарности за проведенный в департаменте незабываемый год.
Вместо заключения
Я все еще продолжаю учиться и учусь каждый день, оставаясь открытой для новых людей, новых идей и новых дел. Я учусь целеустремленности у своей дочери, а выдержке - у своей подруги, я учусь даже у своих студентов. Я точно знаю, что в жизни, как в школе, учителя бывают разные – добрые и не очень, профессионалы и безграмотные. Конечно, хотелось бы побольше профессионалов, но это уж как получится. Жизнь – это потрясающая школа, в которой мы до конца остаемся учениками.
Айгуль Сапаргалиева
