Казахстанский специалист Айнур Абсеметова, работающая в Африке по линии ООН, продолжает рассказывать читателям Esquire.kz о своей жизни и работе в правительстве Малави.
«Мадам, там пришли», – окликнул охранник Дан, когда я уже села в машину и завела мотор. Ох, как же я не хочу быть «доброй мадам». Пару дней назад охранник по имени Стенри уже подходил ко мне, держа в руках деревянные фигурки животных и кухонную утварь, – «Не хотите ли купить по дешевке? Продавец стоит за воротами». Кого на этот раз принесло? Дан сбивчиво, с извиняющимся видом глядя на мое недовольное лицо, сообщил, что пришли собирать деньги на похороны.
– Похороны? Кто еще умер? – с замиранием сердца спросила я.
Ведь только недавно Дан похоронил свою четырехлетнюю дочь. Девочка умерла от ожогов, и, конечно же, я помогла по максимуму, который могла себе позволить. Однако теперь мне с семейством надо прожить до стипендии три недели, а я уже почти на мели. Как говорил известный киногерой: «если еще кто-нибудь родится или умрет, я точно останусь без обеда».
– Не знаю, но пришли собирать деньги на похороны, – ответил Дан.
Тут моя скорбь по неизвестному, отошедшему в мир иной быстро сменилась возмущением. Кто этот человек? Каким образом его смерть связана со мной? Я его знаю? Ни на один из вопросов я не получила ответа. Человек, для которого собирают деньги, был незнаком ни мне, ни охраннику. Он даже не был нашим соседом.
– Дан, а что мне делать? Я его не знаю, ты его не знаешь…
– Дать денюжку. Там собирают по 50 квача. Мадам, такая у нас традиция, – с извиняющейся улыбкой ответил Дан.
Из наших охранников я больше всех почему-то доверяю Дану. И, глядя в огромные, грустные глаза, все еще отражающие боль утраты, я не смогла ничего возразить. Покорно вытащила из кошелька все деньги, которые там лежали – а это было 300 квача, что-то около половины доллара, – и всучила их Дану. Потом выехала со двора, и за воротами увидела троих молодых парней. Один держал в руках тетрадку, должно быть, со списком имен, другой – одноразовый пластиковый пакет, в котором можно было разглядеть бумажные купюры. Третий стоял за компанию. Я не выдержала и приостановилась, чтобы расспросить о печальном событии. Ребята были скромные и немного испуганные моим внезапным вниманием. Оказалось, буквально вчера от непонятной болезни скончался молодой человек, тридцати пяти лет отроду. Проживал недалеко от нашей улицы, был беден, поэтому быстро самоорганизовался общественный комитет по сбору денег на похороны. Это напомнило мне принцип махалли в южных городах и селах Казахстана. Выслушав их, я принесла свои соболезнования и извинения за недоверие, и постаралась поскорее удалиться. Мне действительно стало неловко за свое неприкрытое раздражение.
Это был не единственный случай, когда я вела себя, как «белый человек», отговариваясь, что малавийская культура мне чужда, и я ее не понимаю. На деле же, все до боли знакомо и понятно. Однажды на министерской планерке я столкнулась с ситуацией, которая вызвала сомнение, что я нахожусь в Африке. Коллеги в департаменте играют в «Village Bank» (деревенский банк)! Такое я встречала только в Шымкенте и Туркестане, только там это называется «гэп». Раз в месяц члены сообщества или коллектива скидываются, в нашем случае, по 40 тысяч квача (около 60 долларов), которые каждый получает по очереди. Это помогает людям решать текущие финансовые вопросы. Кто-то закрывает кредит, кто-то оплачивает долги, а кто-то копит на свадьбу. Когда я попросилась войти в круг финансовой взаимопомощи, то получила в ответ вежливое молчание. Кажется, это восприняли как вторжение в личное пространство. Я для них – белая, чужая.
В другой раз я застала подготовку к свадьбе и рождение первенца у молодоженов. Со стороны матери невесты кидается клич по родным и друзьям, что собирается приданное и подарки для новорожденного. И в назначенный день вся родня по материнской линии, соседи и друзья приносят необходимые вещи, а родители виновников торжества устраивают застолье с танцами. Я видела, как всем миром собирали кухонную утварь, бытовую технику, мебель для сестры моей местной подруги. А еще я была на проводах невесты, кыз-узату по-малавийски и на соседском сабантуе по поводу рождения дочери. Апашка тогда сшила для малышки красивое платье, а я подарила теплое одеяло.
Все эти традиции преподносятся местными друзьями как сугубо африканские особенности. Но такими же ритуалами может похвастать любая среднеазиатская семья. Отличия конечно есть, но лишь в нюансах. Например, в Малави не крадут невест, но могут продать дочь замуж в обмен за долги перед семьей. В Малави не делают обрезаний, но есть свои способы инициации как для мальчиков, так и для девочек.
Мы часто спорим с мамой по этому поводу – она ни в какую не хочет признавать культурное и ментальное сходство с африканцами. Происходят и разного рода казусы. Я долгое время заставала маму, усердно потчующей чаем нашу помощницу по дому Грейс, с упорством отличницы на ломаном английском, она рассказывала ей, как готовить бауырсаки или как тяжело ей приходится с такой дочерью, как я. Грейс внимательно слушала, хотя ее английский не лучше маминого, и рассказывала о своем. Мама уже знала мельчайшие подробности личной жизни Грейс, у которой четверо дочерей и один сын, но не прошло и года, как неожиданно попросила меня уволить помощницу. За что? удивилась я – за фамильярность и излишнюю вольность. Грейс почувствовала себя совсем родной в нашем доме и один раз съела лепешки, оставленные для Жаника, а в другой забрала зарядку от телефона. Моя мама сочла это за неслыханное хамство и даже воровство, а я пыталась объяснить, что эта вольность рождена понятием «друзья», которое она сама внушила помощнице по дому. Абсолютно так же себя ведут наши соседи и знакомые на юге, которых мы впускаем домой и в близкий круг общения. Разница только в том, что они с Грейс не говорят на одном, понятном друг для друга языке. Вот Грейс и подумала, к чему формальности, когда и так понятно, что она всего лишь одолжила зарядку у «подружки». Не видеть личных границ, не держать дистанцию, нарушать субординацию и быстро переходить на слишком тесные отношения, а потом обижаться на «неблагодарность»…
Мама думает, что местные ведут себя «по-африкански», тогда как на самом деле очень даже по-туркестански. Единственным выходом преодоления культурной разницы, которой нет, является мой примитивный юмор. Специально для апашки и Жаника я даю всем домашним служащим и малавийским знакомым казахские имена, и все становится на удивление понятным. У нас есть водитель Куаныш, охранники Касым, Саке и Даныбек. А себя я стала называть на малавийский лад «Коала» - лунный свет. Это и веселит окружающих и снимаются вопросы. «Неужели у вас тоже есть наше имя Коала?» – «Да, вы не представляете насколько мы похожи, и вообще казахи произошли от африканцев».
«Мадам, там пришли», – окликнул охранник Дан, когда я уже села в машину и завела мотор. Ох, как же я не хочу быть «доброй мадам». Пару дней назад охранник по имени Стенри уже подходил ко мне, держа в руках деревянные фигурки животных и кухонную утварь, – «Не хотите ли купить по дешевке? Продавец стоит за воротами». Кого на этот раз принесло? Дан сбивчиво, с извиняющимся видом глядя на мое недовольное лицо, сообщил, что пришли собирать деньги на похороны.
– Похороны? Кто еще умер? – с замиранием сердца спросила я.
Ведь только недавно Дан похоронил свою четырехлетнюю дочь. Девочка умерла от ожогов, и, конечно же, я помогла по максимуму, который могла себе позволить. Однако теперь мне с семейством надо прожить до стипендии три недели, а я уже почти на мели. Как говорил известный киногерой: «если еще кто-нибудь родится или умрет, я точно останусь без обеда».
– Не знаю, но пришли собирать деньги на похороны, – ответил Дан.
Тут моя скорбь по неизвестному, отошедшему в мир иной быстро сменилась возмущением. Кто этот человек? Каким образом его смерть связана со мной? Я его знаю? Ни на один из вопросов я не получила ответа. Человек, для которого собирают деньги, был незнаком ни мне, ни охраннику. Он даже не был нашим соседом.
– Дан, а что мне делать? Я его не знаю, ты его не знаешь…
– Дать денюжку. Там собирают по 50 квача. Мадам, такая у нас традиция, – с извиняющейся улыбкой ответил Дан.
Из наших охранников я больше всех почему-то доверяю Дану. И, глядя в огромные, грустные глаза, все еще отражающие боль утраты, я не смогла ничего возразить. Покорно вытащила из кошелька все деньги, которые там лежали – а это было 300 квача, что-то около половины доллара, – и всучила их Дану. Потом выехала со двора, и за воротами увидела троих молодых парней. Один держал в руках тетрадку, должно быть, со списком имен, другой – одноразовый пластиковый пакет, в котором можно было разглядеть бумажные купюры. Третий стоял за компанию. Я не выдержала и приостановилась, чтобы расспросить о печальном событии. Ребята были скромные и немного испуганные моим внезапным вниманием. Оказалось, буквально вчера от непонятной болезни скончался молодой человек, тридцати пяти лет отроду. Проживал недалеко от нашей улицы, был беден, поэтому быстро самоорганизовался общественный комитет по сбору денег на похороны. Это напомнило мне принцип махалли в южных городах и селах Казахстана. Выслушав их, я принесла свои соболезнования и извинения за недоверие, и постаралась поскорее удалиться. Мне действительно стало неловко за свое неприкрытое раздражение.
Это был не единственный случай, когда я вела себя, как «белый человек», отговариваясь, что малавийская культура мне чужда, и я ее не понимаю. На деле же, все до боли знакомо и понятно. Однажды на министерской планерке я столкнулась с ситуацией, которая вызвала сомнение, что я нахожусь в Африке. Коллеги в департаменте играют в «Village Bank» (деревенский банк)! Такое я встречала только в Шымкенте и Туркестане, только там это называется «гэп». Раз в месяц члены сообщества или коллектива скидываются, в нашем случае, по 40 тысяч квача (около 60 долларов), которые каждый получает по очереди. Это помогает людям решать текущие финансовые вопросы. Кто-то закрывает кредит, кто-то оплачивает долги, а кто-то копит на свадьбу. Когда я попросилась войти в круг финансовой взаимопомощи, то получила в ответ вежливое молчание. Кажется, это восприняли как вторжение в личное пространство. Я для них – белая, чужая.
В другой раз я застала подготовку к свадьбе и рождение первенца у молодоженов. Со стороны матери невесты кидается клич по родным и друзьям, что собирается приданное и подарки для новорожденного. И в назначенный день вся родня по материнской линии, соседи и друзья приносят необходимые вещи, а родители виновников торжества устраивают застолье с танцами. Я видела, как всем миром собирали кухонную утварь, бытовую технику, мебель для сестры моей местной подруги. А еще я была на проводах невесты, кыз-узату по-малавийски и на соседском сабантуе по поводу рождения дочери. Апашка тогда сшила для малышки красивое платье, а я подарила теплое одеяло.
Все эти традиции преподносятся местными друзьями как сугубо африканские особенности. Но такими же ритуалами может похвастать любая среднеазиатская семья. Отличия конечно есть, но лишь в нюансах. Например, в Малави не крадут невест, но могут продать дочь замуж в обмен за долги перед семьей. В Малави не делают обрезаний, но есть свои способы инициации как для мальчиков, так и для девочек.
Мы часто спорим с мамой по этому поводу – она ни в какую не хочет признавать культурное и ментальное сходство с африканцами. Происходят и разного рода казусы. Я долгое время заставала маму, усердно потчующей чаем нашу помощницу по дому Грейс, с упорством отличницы на ломаном английском, она рассказывала ей, как готовить бауырсаки или как тяжело ей приходится с такой дочерью, как я. Грейс внимательно слушала, хотя ее английский не лучше маминого, и рассказывала о своем. Мама уже знала мельчайшие подробности личной жизни Грейс, у которой четверо дочерей и один сын, но не прошло и года, как неожиданно попросила меня уволить помощницу. За что? удивилась я – за фамильярность и излишнюю вольность. Грейс почувствовала себя совсем родной в нашем доме и один раз съела лепешки, оставленные для Жаника, а в другой забрала зарядку от телефона. Моя мама сочла это за неслыханное хамство и даже воровство, а я пыталась объяснить, что эта вольность рождена понятием «друзья», которое она сама внушила помощнице по дому. Абсолютно так же себя ведут наши соседи и знакомые на юге, которых мы впускаем домой и в близкий круг общения. Разница только в том, что они с Грейс не говорят на одном, понятном друг для друга языке. Вот Грейс и подумала, к чему формальности, когда и так понятно, что она всего лишь одолжила зарядку у «подружки». Не видеть личных границ, не держать дистанцию, нарушать субординацию и быстро переходить на слишком тесные отношения, а потом обижаться на «неблагодарность»…
Мама думает, что местные ведут себя «по-африкански», тогда как на самом деле очень даже по-туркестански. Единственным выходом преодоления культурной разницы, которой нет, является мой примитивный юмор. Специально для апашки и Жаника я даю всем домашним служащим и малавийским знакомым казахские имена, и все становится на удивление понятным. У нас есть водитель Куаныш, охранники Касым, Саке и Даныбек. А себя я стала называть на малавийский лад «Коала» - лунный свет. Это и веселит окружающих и снимаются вопросы. «Неужели у вас тоже есть наше имя Коала?» – «Да, вы не представляете насколько мы похожи, и вообще казахи произошли от африканцев».
