Гульнара Бажкенова – о причудливой традиции центральноазиатских народов создавать культы поклонения и возводить памятники тем, кто зачастую заслуживает более критичного отношения.
На этой неделе в информационном пространстве параллельно прошло два события. В Казахстане негромко – колонками и постами – отметили 25-ю годовщину смерти первого секретаря коммунистической партии КазССР Динмухамеда Кунаева, а в Узбекистане спустя два года после смерти имя первого президента страны Ислама Каримова попало под негласный запрет.
Эти два события хоть и не очевидно, но похожи – они про витиеватую посмертную судьбу правителей в наших краях.
Характер авторитарной власти в Центральной Азии отличается настолько, насколько в принципе отличается характер людей. Ислам Каримов был человеком до мозга костей советским, жестким, такой среднеазиатской light-версией Сталина. Бывший советский коммунист правил страной железной рукой, сурово подавлял оппонентов и до конца жизни так и не уверовал в рыночную экономику. Но как все советские руководители первого поколения был довольно неприхотлив в быту: по разным свидетельствам, Каримов не купался в роскоши, не имел любовниц и не хранил миллионы в оффшорах (правда, старомодную аскетичность отца с лихвой окупали его дети). А еще Ислам Каримов в силу личных свойств характера не любил внешнее пышное оформление своего культа. Он не ставил себе прижизненных памятников, не переименовывал улицы – я не встретила даже плакаты с изображением президента за все годы (2008-2013) служебных командировок в Узбекистан. Зато по всему Ташкенту могли висеть огромные фотографии сборной футбольного клуба, которому благоволила могущественная старшая дочь президента Гульнара.
Невиданная скромность диктатора в Центральной Азии, которая, однако, ничего не добавляет и не убавляет к качеству единоличного правления – просто характер был такой у старика.
А вот с экранов телевизора и газетных первополос Каримов не сходил, в отличие от других высших должностных лиц, которых простые люди едва знали. Главе кабинета министров трудно не появляться в ежедневных новостных сводках – надо умудриться, чтобы давать их без человека, ответственного за экономическую жизнь страны. Но у узбекских журналистов получалось. Вообще, надо сказать, приказ любой степени абсурда легко выполним, если вашей задачей является собственно выполнение приказов, а не информирование населения, например. Шавкат Мирзиеев в бытность премьер-министром Узбекистана на экране телевизора почти не появлялся – не по чину было. А он никогда и не лез на рожон, терпеливо ждал и дождался. Зато теперь может взять реванш и, как древнеегипетские фараоны закрывали своим облик умершего фараона на фресках – средствах массовой информации того времени, так и он сводит на нет публичное упоминание предшественника. Бедные телевизионщики жалуются Азаттык, как трудно бывает уследить за пожилыми спикерами, которые часто поминают добрым словом Каримова. Но ничего, справятся, им не привыкать.
В Туркменистане огромная 75-метровая позолоченная статуя Сапармурата Ниязова, вращавшаяся вслед за солнцем, тоже продержалась недолго после его смерти – четыре года, если быть точным, после чего ее демонтировали, сославшись на улучшение архитектурного облика столицы.
Спустя еще четыре года, в 2014-м, в ходе реконструкции парковой зоны снесли уже безо всяких объяснений памятники отцу и матери Туркменбаши. И единственное, что тут вызывает вопрос: неужели он рассчитывал на иную участь – на вечность?
Новые правители не развенчивают, а по-тихому, без скандала гасят культ своих предшественников, потому как сами плоть от плоти, преемники и продолжатели среднеазиатской стабильности, они строят свой новый, блистательный культ поверх старого – даже если раздражает тщеславие, он им крайне необходим как надежный и незаметный фундамент.
Но, думаю, и это еще не конец истории, не окончательный посмертный памятник, к которому народная молва может проложить не тропинку, а коленопреклоненно вытоптать алтарь поклонения. Через 25 лет, а не два года или 12 лет после смерти все еще может поменяться. Уже не пожилые аксакалы, а весь Узбекистан будет со слезами ностальгии вспоминать Каримова, а к тому месту, где сиял в лучах солнца позолоченный Туркменбаши, будут как к святому месту ходить паломники.
Большое видится на расстоянии, только когда нет близорукости.
А иначе на расстоянии все умершие правители, как один – святые люди, которые жили в трехкомнатных квартирах (читай, в шалашах), кушали черный хлеб и ходили на работу пешком без охраны, по дороге то и дело останавливаясь, чтобы как Гарун Аль-Рашид поговорить с простым людом. Каноническому образу не хватает только посоха, евангелистов и способности излечивать от слепоты, чтобы не стать пророком.
В Казахстане через 25 лет после смерти личность Динмухамеда Кунаева стремительно на глазах сакрализируется. Время стирает темные пятна, не жалея красок для светлого и возвеличивая образ обычного советского функционера эпохи застоя до высот легенды.
Таковы причуды народной памяти там, где нет объективной оценки – ни прижизненной, ни посмертной; где нет переосмысления событий, происходящих здесь и сейчас, где не пишут правдивых книг ни о прошлом, ни о настоящем; где нет самого понятия истории, а пустоту заполняют мифы.
При этом идеализация образа Кунаева в народной молве происходит на фоне такого же, как у узбеков, негласного молчания правительственных СМИ. Не секрет, что между Кунаевым и Назарбаевым были натянутые отношения, это читается между строк даже в их личных воспоминаниях и видно по последней части фильма «Путь лидера». 25-ю годовщину смерти бывшего первого секретаря компартии КазССР официальная пресса не заметила. Ни один республиканский телеканал не снял документальный фильм или хотя бы пятиминутный сюжет к памятной дате, ни одна республиканская газета не посвятила этому событию статью, а на сайте главного печатного издания страны «Казправды» вы не найдете ни одной публикации, забив в поиск фамилию «Кунаев».
Это даже не крайности, это удивительное национальное самосознание, с которым мы привыкли жить – или полная амнезия, запрет, табу или возвеличивание, сакрализация и вынос за ноги прямиком в пантеон.
Трезвую оценку личности Кунаева, как и любого другого государственного деятеля, а не родного отца, можно дать только с учетом всего, что происходило в годы его правления, а это целая кунаевская эпоха, и там было много как хорошего, так и того, что могло быть получше, и того, что можно вспоминать только с горечью.
Для многих поколений казахстанцев Кунаев был – как для сегодняшней молодежи Назарбаев. Я сама, можно сказать, родилась с его и Брежнева именами на устах и думала, что они вечные, как небо над головой. В 70-80 годах ни для кого и даже для простых людей, далеких от политики и высочайшего руководства, не были секретом такие до боли современные понятия, как коррупция, непотизм, местничество, особенно свирепствовавшие на юге республики.
Сегодняшняя коррупция в общем-то начинается не в девяностых, а продолжает старый славный путь. И если там не воровали миллионами, то только потому, что к тому не располагало устройство советской власти.
Были в ту пору какие-то экзотические вещи, трудно объяснимые сейчас, спустя три-четыре десятилетия. Никто из моих старших двоюродных братьев и сестер по окончании школы не решался поступать в алматинские вузы – даже при наличии золотых медалей до конца восьмидесятых это было бессмысленно для северян, и они благополучно учились в лучших вузах России.
Были проблемы и посерьезней, из таких, какие уже невозможно исправить. К примеру, поднимал ли первый руководитель Казахской республики перед союзным руководством хотя бы в порядке дискуссии вопрос о вреде ядерного полигона? Как это сделал секретарь Семипалатинского обкома партии, а позже председатель республиканского Госкомиздата Мухаметкали Сужиков. Или выступал против передачи трех районов Южно-Казахстанской области Узбекистану? Как это сделал, не побоявшись конфликта и опалы, известный политический деятель того времени Жумабек Ташенов.
Прошло всего ничего, еще живы люди – свидетели и очевидцы, а отвечать на все эти вопросы так же сложно, как про правителей Казахского ханства. По прошествии всего лишь 25 лет после смерти официоз навязывает нашей истории только улицу Кунаева и бронзовый бюст – формальная дань памяти, а народная память оставляет себе лишь баню «Арасан», скромную трехкомнатную квартиру на Коммунистическом-Кирова и легендарную пешую прогулку до работы без охраны. Но Кунаев, полагаю, был не таким плоским, какими мы привыкли видеть тех, кто стоит и стоял у власти.
Дело не в том, что с мертвыми надо обязательно сводить счеты и плясать на костях. Но надо уметь противостоять им, так же как живым. Они нуждаются в трезвой и объективной оценке не меньше.
Хотя бы потому, что весь этот пантеон из живых и мертвых лиц и есть наша история, и не научившись давать им оценку, мы никогда не научимся с достоинством выстраивать свои отношения с властью.
Миф вместо истории, вечная неволя и покорность – все, что остается инфантильным народам с перманентной потерей памяти.
