Гульнара Бажкенова – о том, как живут дунганские поселки после трагедии, и почему самое худшее погромы причинили не мертвым, а живым.
Через неделю на Кордае начинается горячий сезон – пора сажать лук. Но Сарди Исыров в раздумьях: стоит ли начинать в этом году? Рядом с ним Ихтияр, он уже принял решение, отрицательное. Мимо по дороге в мечеть проходят четверо мужчин, Сарди окликает их и спрашивает про планы ради того только, чтобы ответ услышала я. А сам он его знает.
За неделю до посевной в дунганских селах Масанчи, Сортобе, Булан-Батыр и Ахуатты настроение не рабочее, дунгане боятся сажать свои овощи.
Сарди Исыров – старший сын в семье потомственных луководов, каких в Масанчи большинство. В день нашего разговора они справляли поминки по младшему сыну Рамазану, погибшему 7 февраля от огнестрельных ранений в грудь и голову. По словам Сарди, из тела брата извлекли больше двадцати дробей.
7 февраля после вечернего шестичасового намаза они вдвоем собирались в соседнее село, где умер их дядя и по мусульманским традициям в пятницу накрывали стол жаназа. Но как раз в это время на окраине села на границе с Каракемером начали раздаваться первые крики, непонятный шум. Сарди рванул домой (он живет отдельно от родителей), потом побежал в школу и какое-то время искал своих и детей братьев по классам и коридорам. Там царила паника: плач, крики, учителя были напуганы не меньше детей, без родителей никого не отпускали. Когда, собрав всех своих, Сарди наконец добрался до дома родителей, в центре села уже бегали, откуда-то валил дым – позже станет ясно, что это горели первые дома на границе с Каракемером.
«Сегодня мы точно никуда не поедем», – сказал он братишке, велев сидеть дома. Но в это время из мечети через дорогу по громкоговорителю раздался призыв о помощи. Звали тушить пожар. Брат засобирался, а Сарди кошарами повел всех детей их большого семейства к себе домой. Он живет чуть дальше от центра и решил, что там будет безопасней. Больше брата живым он не видел.
Я вернулась в Масанчи спустя десять дней после первой поездки вместе с благотворительным караваном Аружан Саин.
Жителям дунганских сел, переживших погромы, привезли одежду, продукты, учебные принадлежности. После того как люди разобрали вещи, аккуратно упакованные в большие клетчатые сумки, в актовом зале казахской школы выступили артисты из Алматы.
На концерт детского театра имени Сац пришли ребятишки всех дунганских сел. Сидели в зрительном зале и старшие дети Рамазана Исырова, коих у него было четверо; и мать с женой и двумя детьми учителя казахского языка Малика Ясырова. По словам женщин, он побежал в Масанчи, как только услышал про погромы – надеялся, что сможет со своим совершенным казахским спасти ситуацию. Непосредственный начальник убитого учителя, директор сортобинской школы Гасим Харсанович признался, что как раз размышлял над тем, как бы поднять зарплату молодому специалисту, больно уж она была мизерной, и даже успел переговорить с ним на этот счет.
Как живут дунганские поселки спустя две недели после трагедии? Стало теплей, светит яркое солнце, снег почти стаял. Оттаивают, вероятно, и люди. Восемьдесят процентов детей вернулись в школы и детские сады.
«Остальных продолжаем обзванивать», – говорит директор Гасим Харсанович. Но все же детям, по его словам, нужна психологическая помощь. Что, впрочем, можно сказать и про взрослых: страх, депрессия, обида и безысходность – так бы я охарактеризовала коллективные чувства сельчан.
Страх мешает говорить правду, открыто люди начинают рассказывать, только оставшись с вами с глазу на глаз. Обиду и недоумение вызывает клевета: «У нас нет оружия, мы вообще не были готовы к нападению», – сегодня в Масанчи говорят то же самое, что и сразу после погромов.
Единственную и самую переполненную русскую школу тоже сделают казахской, якобы люди уже начинают писать заявления о переводе детей в казахские классы с первого сентября.
Такие в селах ходят слухи. Согласно негласному репортерскому кодексу, пишу об этом только после того, как уточнила у нескольких независимых друг от друга источников. Кто-то говорит об этом едва сдерживая слезы, то ли по русскому языку, который боится утратить, то ли по предполагаемому качеству обучения.
Гасим Харсанович дипломатично, тщательно выверяя и подбирая слова, сетует на недостатки современного высшего образования. Пробираясь сквозь его идеологические фильтры, понимаю, что молодые учителя совсем никуда не годятся.
– Надо запретить заочное обучение и коррупцию, – набравшись мужества, выдавливает из себя директор.
– Разве вы не можете выбирать учителей?
– Нет, мы пишем заявку в центр занятости и нам присылают специалистов.
В итоге здесь сложилась интересная ситуация: практически все жители соседнего села Каракемер, откуда и пришли первые погромщики, и лишь потом подтянулись приезжие, работают учителями в школах дунганских сел. В нормальной здоровой ситуации это был бы идеальный мостик, живой сообщающийся сосуд человеческих взаимоотношений.
В ненормальной и нездоровой даже здесь, в школе, любая двойка или линейка по лбу в качестве популярной воспитательной меры системы образования Казахстана принимают форму межнаца.
«Мертвых не вернешь, на все воля Аллаха», – сказала мать Сарди Иссырову, запретив обвинять кого-либо в убийстве младшего сына и подписывать бумаги, даже если полиция найдет виновного. Самое худшее погромы причинили не мертвым, а живым, тем кто остался. Чтобы восстановить хотя бы ту «дружбу народов», что была до, понадобится время и немало усилий. Ассамблея народа Казахстана никуда не годится, как уже стало давно понятно. Полиция, все еще несущая патруль вдоль дорог кордайского района, тоже мало чем может помочь и даже гарантии ее под будущий урожай неубедительны.
«Вы все уедете, а мы останемся», – то и дело повторял Сарди. И то правда, возле каждого мешка с луком полицейского не поставишь. Тут и раньше-то воровали массово и дунганские луководы всегда в свои расчеты закладывали неизбежные потери. «Всем хватит!» – один из любимых ответов наглых, уверенных в своей правоте и безнаказанности воришек хозяевам. Теперь придется покупать – у узбеков. В этом краю из-за страхов может лечь вся наработанная бизнес-цепочка. Напуганы не только дунгане, на днях Сарди позвонил партнерам в Алматы, у которых каждый год покупает под урожай удобрения на два миллиона тенге. «Мы сами сидим как на пороховой бочке, брат, не знаем, что будет завтра», – ответили ему турки. В общем в долг не дадут, даже если Сарди решится что-то посеять. Понять людей можно: а вдруг его урожай сожгут, а самого убьют, с кого потом спрашивать долг?
Покидая Масанчи и проезжая центральную улицу Мәңгілік Ел, которая потом становится плохой междугородней дорогой до Алматы, я увидела своего старого знакомого, героя первого репортажа Мухаммеда Хуроева. Он по-прежнему немым укором сидит на улице возле руин своего сгоревшего дома на единственном уцелевшем стуле.
