Гульнара Бажкенова развенчивает культ поощрения многодетности, утверждая, что со временем весь мир придет к закону, ограничивающему рождаемость.
Я до десяти лет была единственным ребенком, но, считаю, что имею право говорить, что выросла в многодетной семье. С одной стороны меня окружали пятеро детей одного дяди, с другой стороны – пятеро детей другого дяди, в круговую нас обступали семьи тетушек с их потомством, и все мы – двоюродные, троюродные и так далее до седьмого колена сестры и братья, росли, как водится у казахов, вместе. Летом, на каникулах в нашем родовом сельском доме, где жили еще бабушка с дедушкой, а потом хозяином стал их старший сын – мамин брат, высаживался большой детский десант. И тогда я, будучи совсем маленьким человеком, видела и чувствовала на собственной шкуре огромную разницу этой жизни с привычной мне в течение всего года.
В уюте своего родного дома я могла в любой момент залезть в шкаф, зачерпнуть горсть любимого «Каракума» и слопать во дворе с друзьями. В гостях у бабушки с дедушкой, превращаясь в члена многодетной семьи, я терпеливо ждала, пока старшие сестры пересчитают конфетки, поделят на всех поровну и сперва раздадут тем, кому повезло стоять впереди меня. Каждый раз я бережно брала свою долю и долго смаковала, понимая, что второй не будет. За долгожданным обедом я не воротила нос, а жадно съедала все, что дадут, и втайне всегда была не против еще чего-нибудь скушать, но заикнуться о добавке стеснялась, потому что больше никто не просил.
Но это были мои ребяческие переживания, для многодетных родителей тогда была свободная от стрессов, гонки за успехом и борьбы за выживание жизнь социального государства, где все блага, а не только конфеты, делятся относительно поровну, хотя пособия при социализме тоже были мизерные, а звезду матери-героини советское государство великодушно давало только тем женщинам, что отважились родить десять детей. Многодетные семьи не шиковали, чувствовалась жесткая экономия, но и безысходной бедности не было. Конечно, это была другая страна с совершенно иной политической и экономической системой, но, как мне кажется, дело заключалось еще и в укладе народной жизни.
Многодетные семьи жили в селах, где среда более благоприятна для буквального толкования библейского принципа плодиться и размножаться.
Хотя, вероятно, уже тогда, дядины семьи представляли собой исчезающий мир старой доброй казахской патриархальности. Чистой и первозданной, еще не застрявшей в маргинальности между аулом и городом. Мамины братья были довоенного поколения тридцатых годов, успевшие застать голод и последние следы навсегда уходящего кочевья, а мама – из послевоенного 1949 года, ребенок беби-бума, ставшего первым казахским поколением, которое начнет массово говорить на русском, поступать в техникумы и вузы и переезжать в города; в предшествующих поколениях все-таки пробивались только самородки-одиночки, одним из которых был мой дядя – первый выпускник института в своем селе, а потом пожизненный директор тамошней школы, его все так и называли оқу-ата.
Два поколения в одной семье, разделенные одним десятилетием, а уже какая разница – пять детей и одна. Что лучше? Точно можно отметить лишь то, что пятеро детей в селе и в городе – не одно и то же, и, застряв между ними, где-то на окраине с большой, по сельской привычке, семьей, стоит быть готовым к трудностям и лишениям. Никто из моих кузенов, кстати, многодетным родителем не стал, несмотря на то, что все они обеспеченные, состоявшиеся люди.
Сейчас очередная трагедия выдвинула на первый план многодетные семьи, и в обществе разгорелся спор, должно ли государство им помогать. Думаю, да, должно и обязано, коль оно помогает банкам, мусульманам-рохинджа и сирийским полевым командирам.
Но есть еще одна сторона вопроса, которую у нас даже произнести страшно под угрозой повального осуждения: а многодетные семьи в современных условиях жизни – это точно всегда лучше, чем малодетные?
Почему в нашей стране и обществом, и, кстати, самой властью, которая, правда, при этом не хочет за это платить, старательно пропагандируется многодетность? Почему даже на агитационных билбордах пишут, что это благо и счастье?
В личном пространстве точный ответ на этот вопрос дать трудно, он, скажем так, спорный. Можно предъявить, что в большой семье детям не всегда хватает внимания родителей, и чем меньше детей, тем больше любви и заботы ты в них вложишь, но, во-первых, есть особо одаренные и выдающиеся родители, а во-вторых, в большой семье дети сами себя могут прекрасно развлекать. Игрушки, вещи, питание? Не в них счастье, зато не будут эгоистами. В общем, в личном плане, как обычно, все неоднозначно. В отличие от общественного, глобального, мирового.
Когда ученые создали контрацептивную таблетку для мужчин, одно западное издание анонсировало это, как сбывшуюся мечту Билла Гейтса.
Он, как известно, является сторонником политики ограничения рождаемости – как и многие другие великие люди, живущие не инстинктом, но высоким чувством долга и ответственности. Английский писатель Джон Фаулз в большой публицистической статье высказал мнение, что богатые люди, позволяющие себе иметь много детей, поступают безответственно.
А год назад, когда я брала интервью у Стивена Хокинга и спросила, какой же конец ждет нашу планету, он назвал перенаселенность в числе главных угроз. «Только в течение моей жизни численность людей на земле увеличилась в три раза», – сказал профессор.
В современном мире стесняются или боятся четко артикулировать идею ограничения рождаемости. Таких отважных филантропов, как Билл Гейтс, мало где сыщешь.
Почему чем менее развито и беднее общество, тем более оно заточено на многодетность? Если бы рейтинг мирового воспроизводства возглавляли богатые, высокоразвитые, процветающие страны, то это добавляло бы убедительности святой вере в благость многодетности, но там сплошь бедные африканские. Когда какое-то явление соседствует именно с бедностью, то как-то нечестно и негуманно утверждать, что это явление хорошее. Это как обманывать детей.
За два года, что моя подруга работает в Малави по линии ООН, население этой страны увеличилось на два с половиной миллиона. В стране нищета, живут на международные пособия. Что двигает людьми? Мысль о том, что многодетность в любом случае лучше, чем малодетность? Они не чувствуют себя реализованными и счастливыми, пока не истратят весь свой репродуктивный потенциал? Считают себя такими замечательными, что хотят воспроизвести как можно больше собственных копий?
Или мотивации вообще нет, а есть только инстинкт?
В Кении бурный экономический рост восьмидесятых был обрушен демографическим взрывом. Темпы рождения опережали темпы роста экономики – это как папина зарплата, растущая медленнее, чем количество детей. Страна обнищала, начались бунты, а ведь можно было бы и притормозить ради родины.
Я как-то смотрела репортаж по одному международному телеканалу. Сирийский мужчина жаловался на тяжелую жизнь. Несколько лет в лагере беженцев, четверо детей – узнавала я из его рассказа и проникалась сочувствием, пока он не добавил, что одному ребенку всего полтора года, а жена уже беременна следующим. На этом месте я не то чтобы резко перестала сочувствовать, но эмпатичные чувства перебило удивление. Прежде я никогда не задумывалась, рожают ли в лагере беженцев, но, по умолчанию задним здравым умом, казалось, что не рожают, не должны, зачем?
Босоногие дети крутились под ногами отца, и я бы на их месте за счастье рождения в таком месте точно не благодарила.
Вот, знаете, не хочется быть такими, как в Африке и Сирии.
У нас считается, что многодетная семья априори прекраснее, чем малодетная просто потому, что так повелось считать. Еще один неопровержимый довод в пользу многодестности: Казахстан большой, а людей мало – всего 18 миллионов. Надо работать изо всех сил, чтобы догнать соседей, вон в Узбекистане за тридцать миллионов перевалили. Тридцать миллионов, часть из которых вынуждена уезжать из страны и жить на положении гастарбайтеров в нашем же Казахстане, к примеру.
Опять почему-то высокая рождаемость и бедность идут рядышком, и непонятно, что причина, а что следствие.
Как и внутри Казахстана, где, согласно докладу ООН 2015 года по региональному развитию, самый низкий коэффициент человеческого развития имеют области с самой высокой рождаемостью. Может быть, это не нам надо догонять соседей, а им следует подождать? В регионе дефицит воды и плодородной земли, скоро на всех может попросту не хватить.
Казахстан не такой уж большой. Пересекая страну с юга на север, с востока на запад на поезде или машине, в этом легко убедиться.
Почти половина страны – безжизненная полупустыня, в которой не очень-то хочется жить даже сурикатам. И уж точно не хочется посылать туда своих детей.
В конце концов человечество придет к какому-то всеобщему закону, ограничивающему рождаемость. Логика развития подсказывает, что придется – Земля, как и Алматы, не резиновая. Хотелось бы верить, что это не будет воплощением голливудских антиутопий про жестокие тоталитарные корпорации, которые будут разрешать рожать, например, только людям с определенным цветом глаз или победителям школьных олимпиад. Чтобы нашим потомкам не пришлось дожить до такого кошмара, нам пора не ограничивать рождаемость, конечно, и не призывать людей рожать меньше, но хотя бы избавиться от этого категоричного постулата, моральной аксиомы, что чем больше детей, тем лучше. Возможно лично для вас – да, но для общества — не факт.
Читайте другие материалы Гульнары Бажкеновой здесь.
