«Отслойка» рассказывает не только о патологии, поставившей жизнь Алтынай под угрозу, но и о расслоении казахстанского общества. Роман появился на свет всего за шесть месяцев и был издан крупным издательством «Альпина Паблишер», а затем вызвал резонанс и противоречивую реакцию публики на откровенность писательницы. О том, с чем ей пришлось столкнуться до, во время и после написания книги, а также о казахстанской литературе и проблемах нашего общества Алтынай рассказала в эксклюзивном интервью для Esquire Казахстан.
Расскажи о своем бэкграунде.
Я прожила во Франции суммарно 11 лет: сначала закончила школу на гуманитарном факультете, а затем стала филологом со специализацией по современной французской литературе в Сорбонне. Помимо французского, я говорю на английском, казахском и русском, читаю на латыни и древнегреческом. Провожу лекции для писателей по литературе, а сейчас работаю над вторым романом, который затрагивает темы брака, тщеславия и традиций в Казахстане.
Почему, владея французским, ты не дебютировала с книгой на зарубежном рынке?
На французском я пока не готова писать, но это в планах. Даже с хорошим знанием языка писать на нем — как мыть посуду в перчатках: чувствуешь, но не до конца. Кроме того, я предпочитаю работать с издательством, хочу продолжить этот опыт.
Как получилось так, что ты написала про роды?
Идея книги возникла в момент самих родов. На второй день в роддоме я поняла, что важно рассказать об этом опыте. Сначала я хотела создать пьесу: я люблю театр, особенно античные комедии и трагедии. Сюжет «Отслойки» идеально ложится в рамки античного жанра: одно место, одно действие, короткий временной промежуток. Однако позже решила, что это будет роман. Когда я писала, я еще не знала о жанре автофикшн — мне рассказали о нем позже. И тогда я открыла для себя новый мир.
Чем тебя заинтересовал автофикшн, почему ты считаешь этот жанр перспективным?
Искусство играет роль зеркала для социума, его исторических, социальных и культурных реалий. Сегодняшнее время — это эра «я». Селфи, личный бренд, публичность — все это диктует тренды.
Если смотреть на историю литературы, сначала писали о богах, потом о царях, позже — о людях из рабочего класса, как у Бальзака. Его героини-прачки олицетворяли всех женщин их социального круга. Автофикшн же — это личная история. В «Отслойке» я рассказываю не обо всех матерях, а о себе, своем ребенке, своих родах. Именно поэтому у жанра огромный потенциал. Правда, автофикшн пока сложно четко классифицировать. Мы сможем определить его черты только спустя десятилетия. Жанр эволюционирует: возможно, он станет более сюжетным или, наоборот, сосредоточится на рефлексии.
В Европе этот жанр расцвел еще в 1980-х, но актуальность сохраняется до сих пор: в 2022-м Анни Эрно получила Нобелевскую премию за роман 1988 года. В России уже три года подряд ознаменованы эрой автофикшна. Например, Оксана Васякина получила самую престижную премию по литературе «Нос» за свое автофикциональное произведение «Рана». А в Казахстане этот жанр пока ждет своих авторов. Людям интересны не батыры или ханы, а условная Айнура и ее жизнь. Это то же, что мы делаем в соцсетях, только в литературной форме.
Вдобавок автофикшн дает уникальную свободу писать от первого лица, делиться своими мыслями, эмоциями и сомнениями. Казахстанские издательства не должны упустить этот тренд.
Как ты и сказала, у нас чаще всего выпускаются книги про батыров. Почему?
Это отражение сложной истории казахского языка. Язык — это не просто слова и правила, это живая материя, отражающая культуру.
У казахского языка долго не было письменной основы, а это — фундамент цивилизации наравне с архитектурой. Когда эти два компонента складываются, народ процветает. У древних египтян была архитектура, но не было литературы, и их мифы сохранились лишь фрагментами. В Казахстане не было ни того, ни другого.
Сейчас мы пытаемся компенсировать это, создавая эпосы о прошлом. Но современному Казахстану нужны истории о современности. В книжных магазинах Европы отделы национальной литературы огромны и разнообразны. У нас же преобладают биографии, эпосы и ностальгия по СССР. Одно известное казахстанское издательство делает ставку на эпическую литературу, нон-фикшн и исторические произведения. Современные же романы часто отвергаются. Это большая потеря.
Что, по твоему мнению, нужно сделать, чтобы читали современную казахстанскую литературу?
Наверное, главный вопрос — это финансирование. Издательское дело не приносит больших доходов, и это печально. Казахстанцы читают мало, а те, кто читает, редко знакомы с современной казахстанской литературой и могут назвать лишь нескольких авторов — зачастую, если это их родственники или друзья. Это связано с тем, что у казахского народа долго не было привычки писать книги. А нация, у которой нет своих книг, не склонна к чтению.
Я считаю, что эту сферу должно поддерживать государство, ведь без субсидий у издательств мало шансов на выживание. Им нужна финансовая помощь от государства, которое должно сказать: «Пусть наши полки треснут от количества казахстанских авторов, а мы вам дадим деньги!» Издательства — не злодеи в этой истории.
Давай вернемся к теме родов. Подозревала ли ты, что акушерское насилие происходит в таких масштабах?
Нет, я совершенно не была знакома с этим, потому что за 32 года ни разу в жизни не была в государственной поликлинике. Я всегда ходила только в частные клиники или вызывала врачей на дом. Никогда не лежала в больнице, хотя перенесла серьезные заболевания. Когда я попала в госроддом, у меня все вызывало вопросы и недоумение: логики не было ни в одном из правил.
Например, кварцевание палат в шесть утра. Роженицы находятся в роддоме круглосуточно, и эту процедуру можно проводить в любое время. Зачем поднимать женщин и их детей на рассвете — непонятно. Микробы ведь не активизируются по расписанию. Врачи беспокоятся о том, чтобы анализы были хорошие и молоко пришло вовремя, но относятся к роженицам как к кускам мяса. Никто не требует сверхбережного обращения, но можно хотя бы предупреждать о манипуляциях. Например, сказать: «Я побрызгаю спирт, будет неприятно». Это займет две секунды! А вместо этого подходят, задирают сорочку, пшикают на рану, и ты не понимаешь, что происходит.
Проблема в самой системе. Врачи, медсестры — такие же ее заложники. Например, акушерка может быть на 37-м часе дежурства, потому что некому ее заменить. Она уставшая, а в их профессии нельзя допускать ошибок. Если у бухгалтера не сходится баланс, она пересчитает. А здесь каждый промах стоит как минимум одной жизни, а иногда — двух или трех, если это двойня.
И самое удивительное — об этом никто не говорит. Это тема, которая не обсуждается: ни за столом, ни при мужчинах, ни при детях. В менталитете СНГ есть установка: «Не выноси сор из избы». Женщины боятся показаться несчастными. На выписке родственники фотографируют, а женщина улыбается, хотя внутри все разрывается от боли. Это огромная травма, о которой никто не хочет говорить, но каждая женщина, которая через это прошла, должна рассказать, что в родах нет таинства, магии и «самого счастливого дня в жизни». Даже у женщин с легкими родами будет, что сказать: возможно, они столкнулись с грубой акушеркой или врачом, который не подошел вовремя. Почему все продолжают делать вид, что это нормально?
В комментариях тебе часто пишут, что «мы все через это (роды) прошли». Как мизогиния связана с тем табу, про которое ты рассказала?
Мизогиния — больная тема нашего общества. Она присуща человечеству в принципе и во многом связана с религией. Если взглянуть на христианство, виновницей грехопадения была женщина. У Адама было две жены: одна — настолько «плохая», что ее отправили в ад, а другая оказалась греховной. Согласно Библии, Бог наказал женщин, сказав, что те будут рожать в муках. В исламе также подчеркивается «нечистота» женщины: ей запрещено посещать храм во время месячных. С этих установок и начинается восприятие женщины как «неполноценной»: нельзя обсуждать естественные процессы женского организма.
В исламе и иудаизме мальчиков чествуют просто за наличие пениса. В определенный момент, когда проводится обрезание, это превращается в большой праздник. А когда у девочки начинаются месячные, это воспринимается как стыд: «Не говори, не показывай, спрячь прокладку». Протечь — это огромный страх, но дело даже не в эстетике, а в том, что это якобы позор.
Мужчины не любят женщин, потому что им внушают, что те во всем виноваты: «плохая жена», «плохая мать». О «плохом муже» или «плохом отце» говорят гораздо реже. Женщине в разводе обычно ставят в упрек, что она «не удержала» мужа, как будто он сам лишен воли. Однако и женщины ненавидят женщин. Девочек с детства сравнивают с «дочкой маминой подруги», которая обязательно лучше. Миф о том, что женской дружбы не существует, также насаждается с детства. Девочки зачастую не знают ничего о строении своего тела. Вырастая, они начинают понимать, что ниже пупка у них не «стыд» или «срам», а вагина, вульва и т.д.
А ведь само женское здоровье исследуется медленно. Что ты об этом думаешь?
Женское здоровье и тело до сих пор остаются малоизученными, потому что в науке доминировали мужчины. Женщина долго не имела права на образование, а когда получила, ее доступ к науке был ограничен. Даже сегодня продолжают говорить: «Родишь — и все пройдет».
Ранее знания о женском организме передавались от мужчин, которые не испытывали к нему интереса. Например, античные скульптуры женщин создавались на основе мужских тел с добавлением груди. В Древней Греции эталоном считалось мужское тело, а женщины были только для продолжения рода. В Японии же у самураев любовниками были мальчики и мужчины, а связь с женщиной считалась позорной. Это неприятие женского тела сохраняется до сих пор. Многие женщины боятся ходить к гинекологу. Незамужней женщине без детей часто читают нотации про «старородящую», объясняя, что секс якобы нужен для здоровья. Подобные заявления, не подкрепленные доказательной базой, выглядят как мракобесие.
Девочек нужно с раннего возраста учить понимать свое тело. Я учу своих дочерей правилам гигиены и объясняю, что никто не имеет права трогать их тело без разрешения. Уже сейчас моя старшая дочь Беатрис знает о месячных и понимает, что это нормально. Это не говорит о том, что мой ребенок испорченный. Она не кричит об этом на каждом углу. Но даже если бы она это делала, в этом нет ничего страшного, месячные — не ругательное слово. Зачем же заменять его на «красные дни» и «гости из Краснодара»? Это должно объясняться в семье. Девочки не должны узнавать об особенностях своей анатомии через интернет. Моя знакомая полгода с момента первой менструации думала, что у нее рак и она умирает. Мама ей ничего об этом не рассказывала. Удивительно, что дети способны назвать самую высокую гору в мире и самую глубокую впадину в океане, но не знают, где у них находятся яичники и какую роль они выполняют.
Когда в школе пытаются внедрить секспросвет, родители боятся, что у детей начнется ранняя половая жизнь.
Но подростки все равно занимаются сексом, и лучше, чтобы они знали о беременности и болезнях заранее. Лучше просто сказать об этом, чтобы избежать ужасных последствий недорогой ценой. Ведь по-настоящему «уят» и страшно — трупы младенцев в мусорке, а не то, что подростки узнают о том, что бывает секс. Неведение порождает неведение.
Судя по книге, с таким неведением ты столкнулась наяву.
Пока я писала книгу, я общалась с разными женщинами, и за время, пока я была в роддоме, решила, что названием книги будет «Отслойка» не только как отслойка плаценты, но и как колоссальное расслоение нашего населения. В одном роддоме со мной были девушки из аулов, которые рассказывали, как встают в четыре утра, чтобы натаскать воды из колонки. Одна женщина включала молитву, чтобы успокоить плачущего от голода ребенка, потому что у нее не было молока. Эти женщины явно не обсуждают вопросы менструации или сексуального воспитания. Кто-то даже сталкивался с жестоким отношением свекрови.
Расскажи подробнее о расслоении общества. Какие у него маркеры, что фундаментально отличается?
Для моих подруг нормально носить открытую одежду, говорить с детьми о половом воспитании, их не бьют свекрови. Но это меньшинство. Большинство населения Казахстана живет под влиянием консервативных установок: верят в джиннов, следуют странным ритуалам.
Я решила написать роман, чтобы такие люди, как я, осознали это расслоение. Например, Меруерт Алонсо в своей книге «Разрешенные формы любви» пишет о современных женщинах и их сексуальной жизни. Однако этого оказалось достаточно, чтобы ее обвинили в подрыве авторитета казахского народа.
Даже самостоятельная жизнь женщины часто осуждается. Родители боятся отпускать дочерей снимать квартиру, думая, что те будут приводить мужчин. Но ведь девушка может просто хотеть независимости. Когда мы с мужем начали жить вместе до свадьбы, это обсуждали все родственники. Никто не понимал, почему мои родители это позволили. А я не понимала, как можно выйти замуж за человека, которого ты толком не знаешь. Отсюда и многие несчастливые браки: люди женятся, плохо зная друг друга.
Такое расслоение показывает, что у нас до сих пор сильны архаичные установки. Но я верю, что открытое обсуждение этих проблем поможет нам двигаться к более равноправному и осознанному обществу.
А что у нас с акушерским насилием, возможно ли его избежать, по твоему мнению? С какими страшными историями в родах столкнулась ты лично?
На самом деле, частный роддом — не панацея от акушерского насилия. Там врачи внимательные и не будут повышать голос, но ошибки все же случаются. Например, известный, опытный хирург, дважды наложила швы неправильно у моих подруг.
В моем случае, во время второй беременности, у меня была острая жировая болезнь печени — диагноз, угрожающий жизни матери. Когда случилась отслойка плаценты, я вызвала скорую, но меня отказались везти в выбранный роддом, заявив, что «скорая — не такси». К тому же, медбрат не поверил, что у меня отслойка. А времени на спасение и матери, и ребенка, было всего 15 минут. К счастью, мне повезло с хирургом, который идеально провел кесарево сечение. Он также сделал очень значимый поступок: когда достали мою дочь, она не дышала. Но прежде всего врач показал мне ребенка, сказав: «Что бы ни случилось, мать должна его увидеть».
Зачастую именно у мужчин-акушеров более трепетное отношение к роженицам. А женщины-врачи, как правило, вынуждены выбирать между карьерой и семьей. Многие из них либо в разводе, либо никогда не выходили замуж, потому что не могут позволить себе поставить карьеру на паузу. Им нужно постоянно наращивать опыт, чтобы стать хирургами, заведующими отделений и так далее. Обычно у них либо нет детей, либо они рожают поздно. Эта невозможность уделять внимание семье и детям может сказаться на на их отношении к пациентам. У мужчин все немного иначе: у них чаще всего есть жены и дети.
Как ты решилась написать свою историю?
Я всю жизнь была мечтателем, верила в странные небылицы и поняла, что мечтать — самое благодарное занятие. Это чистейшая пища для души и разума. В какой-то момент сила мечты должна перевесить все остальное. Пока я писала «Отслойку», мне пришлось быть предельно открытой, описывать натуралистичные и личные вещи. Эта книга посвящена моему папе. И, думаю, все мои будущие произведения тоже будут посвящены ему, ведь он всегда безусловно в меня верил.
Это ужасная, страшная смелость — поверить в себя и свое слово, которое сильнее крика. Написать роман, основанный на событиях своей жизни, — значит вернуться в те состояния, которые когда-то проживала. Это нелегко, но ты находишь силы писать то, что некомфортно, потому что понимаешь: твое произведение нужно другим, а не тебе.
Что произошло после того, как ты закончила роман?
Написав роман, я переписывала его трижды, а концовку — четыре раза. Все писатели к финалу ненавидят свои произведения, это факт.
Давай резюмируем главную миссию книги «Отслойка».
Моя книга про свет и добро. Она про то, как важно оставаться человеком даже в самые страшные моменты, когда тебе плохо, больно и голодно. Она про тепло и то, как сильно человек нужен человеку.
