Как Токаев в дунганский народ ходил

Гульнара Бажкенова, послушав президента в Кордае, размышляет об опасных заигрываниях с шовинизмом. Как победивший в маленькой войне полководец он взирал на побежденный народ. Самые почетные граждане павшего вражеского селения стояли перед ним (хорошо, не на коленях), виновато склонив головы, почтительно слушали, благодарили и просили прощения. А победитель менторски выговаривал, что надо делать, чтобы к ним проявили милость и снисхождение – надо учить государственный язык и расселяться.

Ни слов соболезнования, ни тем более извинений не нашел президент страны для жителей села, в котором более ста детей в одну ночь потеряли отцов или остались без крова.

Встреча в соседнем селе Каракемер за пару часов до того прошла не в пример в более теплой обстановке, за столом и неторопливым разговором по душам. Воскресный вояж на Кордай спустя три недели после погромов дунганских сел демонстрирует, с кем и куда намерен идти Касым-Жомарт Токаев. Если в Каракемере он был президентом своего народа, то кем он выступал в Сортобе – еще надо подумать, тут есть ряд условий.

Асфальтовый казах, выучивший казахский язык будучи уже крупным политиком в годы независимости, на посту министра иностранных дел всегда отстаивавший российские интересы, публично делает ставку на крайний национализм. Тот самый, что в ответ на свидетельства этнических убийств говорит, что жертвы не знали государственного языка и не служили в армии.

Выбор Токаева можно считать доказательством первых ростков демократии. Демократии, которую мы заслужили: уродливой, коррумпированной и популистской. Президент считается с большинством, поддержка которого для него важна, и откровенно игнорирует меньшинство. Но если у кого-то возникнет соблазн упрекнуть Токаева, то начинать следует с себя, ведь первые в истории страны этнические погромы довольно спокойно восприняло все казахстанское общество. Молчат и не проявляют особой озабоченности депутаты парламента (кроме Бахытбека Смагула, обвинившего 60 тысяч дунган в сепаратизме), молчат обычно вездесущие и всезнающие лидеры мнений, радикально оппозиционная и умеренно либеральная пресса и даже самые совестливые из правозащитников. Слишком сложная, опасная и неблагодарная тема. Шишек набьешь немало, врагов наживешь, а бенефитов никаких не получишь. Про дунган важно понять, что как субъекта казахстанской политики их не существует, и в медийном контексте их цена и значение равны нулю. В воскресенье в доме культуры села Сортобе Токаев говорил не с ними, он обращался к казахским «нацпатам». Что там поймут про него дунгане после такого разговора – дело десятое, важно понравиться самой активной части своих граждан. Не факт, что это самая многочисленная и лучшая часть, но именно на нее будут опираться политики завтра, если дойдет дело до борьбы за власть.

Разговор президента с дунганами – это и есть реальная национальная политика в Казахстане на данный момент. Ее так долго имитировали и подменяли суррогатом Ассамблеи народов, что она приняла маскировочный коричневый окрас.

События в Сортобе теперь трактуют в духе времени: погромов не было, были бандиты, причем с обеих сторон, но тут же – а почему они, гады, наш язык не знают. Это официально назвали разборкой двух банд, но тут же официально обвинили дунган в незнании казахского языка и фактически рекомендовали расселяться. В первом случае Токаев проявляет последовательность курсу Назарбаева, который все конфликты на национальной почве объяснял криминалом, так ему докладывали и это удобно. Погромы на Кордае действительно были хорошо организованы и координированы, я пришла к такому выводу после поездок на место событий и многочисленных интервью с участниками, очевидцами и пострадавшими. Но все же тот, кто стоял за кулисами и тянул за ниточки, опирался на живой горючий материал – этнический национализм и шовинизм. Как говорят источники в следствии, 7 февраля в дунганские села приехало порядка тысячи человек. Не все из них были наняты за деньги, многие прибыли грабить и громить бескорыстно, по зову души. У большинства раненных полицейских ранения огнестрельные, и все совершены приезжими, нападений местных из Масанчи и Сортобе не зафиксировано.

Дунгане даже не защищались, о каких двух бандах идет речь? Читал ли президент материалы следствия? Хочется верить, что они не будут сфальсифицированы в угоду политике…

Аргумент про две стороны конфликта в ситуации, когда жертва растоптана и унижена – любимый трюк в эпоху постправды. Атакуй без предупреждения дунганское село, где от силы наберется две-три сотни молодых парней, врывайся в дома, грабь, жги, стреляй в безоружных и тут же кричи во все горло, что напали они. Под покровом ночи, там где не работают законы, все равно никто ничего не поймет, а поймут, так будут верить в то, что хотят. Верить в то, что все дунгане – бандиты, гораздо приятнее, чем признать, что казахский этнический национализм идет протоптанной дорогой печально известных предшественников.

Из жертв на наших глазах сделали виноватых и заставили извиняться. Говорить людям, пережившим погромы своих домов, что надо учить казахский – значит, связать эти факты и оправдать одним другое.

Трудно поспорить с тем, что государственный язык учить надо, но стоит довести мысль до логического конца, чтобы было понятно. Что если дунганские крестьяне, от рассвета до заката копошащиеся в земле, вообще откажутся разговаривать? Объявят обет молчания? Будем стрелять из дробовиков? Обязать говорить на государственном языке человека, жизнь которого ограничена огородом и собственным домом, – задача не из легких. Вы можете сделать язык непреодолимым барьером для кандидатов в президенты и госслужащих, вы можете ограничивать в правах и в конце концов вычеркнуть огромную часть своих граждан из государственного устройства.

Но вы не вправе врываться к людям на кухню с ружьем и требовать говорить на государственном языке. Точнее, погромщик-то может, ему закон не писан, а совести нет, но власть не должна легитимизировать это своими заявлениями.

Президент недвусмысленно пригрозил дунганам расселением. Опыт Иосифа Виссарионовича в помощь, правда, с более худшими последствиями для дунган, которых в Казахстане, да и во всем мире, слишком мало – капля в море. Расселять их в командно-административном порядке, значит, насильственно лишить национальной идентичности. А можно было бы как в приличных странах, сохраняющих анклавные поселения экзотических общин и племен, сделать их туристической достопримечательностью.

Казахский этнический национализм переживает самоупоение от сознания исторической правоты и победы.

Его все откровенно побаиваются, от политиков и бизнесменов до журналистов и блогеров. Ему никто не возражает, поэтому инакомыслящих голосов почти не слышно. Он громче всех звучит в национальном совете, других там как будто вовсе нет. Погромы в Кордае никто не решился осудить прямо и без оговорок. Опереться на самую боевитую и духовитую силу, которая рада поверить самой бессовестной лжи и пойти на что угодно, если ей предложат образ врага, политикам всегда соблазнительно. Выступление президента говорит о том, что за этот взрывоопасный электорат идет борьба, своими словами он вышиб стул под оппонентами, не оставил оппозиции шанса. Мухтар Аблязов ни прямо, ни косвенно не осудил погромщиков и до неприличия бездушный спич президента в сельском ДК оставил без внимания. А зачем ему терять виртуальные голоса? Все понимают, куда нынче дует ветер. И в Акорде тоже сидят не дураки. Но, ублажая эту силу, власти рискуют потерять контроль. Кордай – первый серьезный случай, мы все там понюхали пороха и надо бы извлечь урок, но вот этого как раз не происходит.

Преступления по этническому признаку, убийства людей только потому, что они неправильной национальности – не шутки и не наше сугубо внутреннее дело.

Есть кое-что повыше и побольше казахстанской власти, и я не про общего для двух народов Всевышнего и его проклятия за пролитую кровь до седьмого колена. Обижать этнические меньшинства в современном мире – непозволительная роскошь самоутверждения. Уж кому не понимать этого, как бывшему заместителю генсека ООН.