Сэмюэл Л. Джексон о любимых ролях, сегрегации и мазеф#!&ерах

Он муза для Спайка и Квентина, оплот Marvel, джедай и икона стиля. Глядя на путь Сэмюэля Л. Джексона длиной в сто двадцать фильмов за четыре десятка лет, можно подумать, что мы знаем о нем все. Но так ли это?

В интервью Esquire взбодрившийся после утреннего гольфа актер рассуждает о Голливуде, политике, своем детстве на Юге под законами Джима Кроу, а также о том, что успех часто сводится к «максимальному распространению собственного дерьма».

Сэмюэль Л. Джексон вдавливает педаль в пол гольфмобиля, выжимая максимум из весело зажужжавшего электромоторчика и уносясь сквозь не по сезону холодный для Южной Калифорнии утренний туман. На часах только 8:15, а актер в составе своей четверки уже отыграл девять лунок. Я встретил игроков на повороте, подсел в электромобиль Джексона, и мы продолжили движение, непринужденно перебрасываясь редкими фразами по поводу игры.

Джексон лихо объезжает преграды на пути, закладывая виражи и вылетая на мокрую траву. Каждый раз, когда он так делает, как будто исполняя кинотрюк, мобиль, вставая на два колеса, норовит сбросить меня на землю. «Держи корпус ровнее», — говорит мне Джексон с невозмутимым лицом. Это хороший совет от семидесятилетнего парня из Чаттануги, штат Теннеси. Я немного напуган и стараюсь изображать спокойствие. Он же продолжает двигаться решительно и абсолютно беззаботно.

В свои годы ветеран Голливуда непринужденно носит забавную черную панаму, в которой играет в гольф. Такая абсолютная независимость от чужого мнения станет мне более понятной, когда позже я буду интервьюировать его в клубном ресторане, где Джексон, держа себя не просто как заядлый завсегдатай, а скорее как владелец всего заведения, начнет сыпать непристойностями и мазефаками на весь зал так, что присутствовавшая там престарелая пара смущенно уткнется носом в свои яйца Бенедикт. И это его привычное пренебрежение к мнимому авторитету белых властей настолько глубоко вплетено в образ жизни, что после общения с ним у вас возникнет ощущение неестественности, если кто-то где-то будет вести себя по-другому.

Большинство людей предпочитает лишь говорить, что им на что-то наплевать. Сэмюэль Л. Джексон совершенно не такой.

А вот что больше всего его заботит, так это актерское мастерство и кино (и гольф, конечно). Он подходит к своему искусству с по-детски искренней влюбленностью и с профессионально одержимой техничностью. Такая комбинация позволяет Джексону наслаждаться одной из самых плодотворных актерских кинокарьер, невзирая на достаточно позднее наступление звездного часа. Наверное, только Николас Кейдж приблизился к Джексону по способности появляться в ряде картин с совершенно несопоставимыми названиями, от возвышенных («Криминальное чтиво», «Неуязвимый», «Пристанище Евы») до довольно абсурдных («Змеиный полет», «Телепорт», «Тот самый человек»).

Я слышал, что его работы достигали в среднем четырех релизов в год, что уже казалось нереальным, пока актер не поправил меня, сказав, что эта цифра ближе к пяти.

А в двух отдельных календарных годах, 1990-м и 2008-м, имя Сэмюэля Л.Джексона красовалось на афишах семи различных фильмов. Более того, он нашел свое место и в таких мегафраншизах, как «Звездные войны» и «Суперсемейка», а уже в качестве бывшего директора Щ.И.Т. Ника Фьюри Джексон снялся в одиннадцати различных фильмах Marvel, включая четыре фильма «Мстители».

Но если и называть какой-то год годом Сэма Джексона, то это 2019-й. В дополнение к его вскоре выходящим работам в Marvel он будет блистать в сиквеле культово-классического фильма-ремейка 2000 года «Шафт» и поучаствует в озвучке долгожданной видеоигры Enslaved.

Этот год также отметится двадцать пятой годовщиной «Криминального чтива», которая будет праздноваться сотнями кинопоказов и бесконечными сериями торжественных выходов и интервью человека, который увековечил образ Джулса Уиннфилда. Джексон в сиквеле М. Найта Шьямалана «Стекло» открывает год топовыми кассовыми сборами в течение нескольких недель, и между этим событием и его обязательствами перед Marvel актер мог провести первый год своего седьмого десятка абсолютным лидером в сравнении с любым другим действующим актером 2019 года — замечательное достижение для человека, который и без того уже занимал высочайшие рейтинги всех времен по кассовым сборам, которые в сумме достигают $13 миллиардов.

Вы можете рассуждать об игре в кино как об искусстве демонстрации убедительных эмоций по команде. Но лишь немногие рассматривают это как искусство выражения изречений других людей способом настолько очаровательным, настолько понятным и гипнотическим, что зритель, чем бы он ни занимался, не в состоянии сделать ничего, кроме как замереть и смотреть за происходящим. Он всегда великолепен и на вторых, и на третьих ролях и прискорбно недооценен на первых.

Ему удалось сделать яркую карьеру успешного человека, который на протяжении почти сорока лет устраивает шоу на съемочной площадке, отыгрывая свои роли самым безошибочным образом и в самом неподражаемом стиле.

Этот дар особенно проявляется в его работах с Квентином Тарантино, наиболее частым соавтором Джексона. Он снялся в шести из восьми картин Тарантино. Джексон получил номинацию на премию «Оскар» как актер второго плана за исполнение роли Джулса в «Криминальном чтиве», но можно легко спорить, что он был ведущим актером этого фильма. Достаточно попросить любого фаната «Криминального чтива» процитировать фразу из фильма, и вероятность того, что это будут слова Джулса, довольно велика, и это с учетом того, что Джексон появляется только в начале и в конце картины.

Этот эффект еще более ярко выражен в следующей работе Тарантино «Джеки Браун», полнометражном исследовании нравов преступного мира. В новом герое Джексона, одетом в стиле Kangol, с конским хвостом, косичкой на подбородке, торговце оружием Орделле Робби также переплетены миловидность и пагубность. Но если Джулс — очаровательный мужчина в мире стильных людей, который творит ужасные вещи с прямотой и юмором, то в роли Орделла, помещенного в среду застарелого криминалитета, Джексон приправляет свои победные улыбки, добродушные манеры и лиричные проклятия тяжелой дозой нигилистической тоски и безмолвным отчаянием. Возможно, вы были бы не против опрокинуть пару рюмок с Джулсом Уиннфилдом, но вам захочется немедленно покинуть бар, как только вы встретитесь взглядом с Орделлом Робби.

Выросший в юридически изолированном Теннесси, Джексон говорит, что его мир был совершенно черен.

Он был единственным ребенком в семье, воспитанным своей бабушкой по материнской линии и мамой, работавшей на фабрике, но позже попавшей в психиатрическую клинику. Отец практически отсутствовал в его жизни. Тетя, преподаватель сценического искусства, привлекала его к постановкам и направила на занятия танцами, которые в конечном счете Сэмюэлю очень полюбились, в большей степени из-за аплодисментов.

«Ты слышишь хлопки, и эта хрень, как еда, буквально насыщает твое эго».

Еще он играл на разнообразных деревянных и медных духовых инструментах и вынашивал мечты стать джазменом, пока не обнаружил на одиннадцатом году, что обладает недостаточными способностями к импровизации. Он поступил в колледж Морхаус в Атланте как раз тогда, когда известные своей придирчивостью HBCU (исторически черные высшие учебные заведения) открыли свои двери для более широкой аудитории студентов. Джексон, выходец из рабочего класса, оказался в жесткой среде афроидов, парней, недавно вернувшихся с войны во Вьетнаме и продуцирующих радикальную воинственность, нашедшую благодатную почву в душе юного выходца из Теннесси, которого с детства наставляли даже не смотреть белому человеку в глаза. Джексон быстро влился в студенческий актив, решившийся на захват административного здания с требованиями реформ в программе изучения чернокожего мира и расширения черного представительства в совете попечителей. Среди заложников той блокады находился Мартин Лютер Кинг-старший, которого они вынуждены были отпустить, поскольку у него были проблемы с сердцем. За содеянное Джексон в свои юные годы был отчислен из заведения, но случившееся лишь придало ему энергичности. Он ночевал в офисе Студенческого координационного комитета по ненасильственным действиям и сошелся с Х. Рэпом Брауном и другими в рамках замысла по краже кредитных карт белых людей и использования их для приобретения и складирования оружия, необходимого, как он думал, для неизбежной расовой войны.

А тем временем его друзья и соратники умирали в «загадочных» автомобильных катастрофах.

Вот тут и вмешалось провидение в лице двух офицеров ФБР, которые посетили маму Джексона и предупредили, что ее сын находится под наблюдением и если он не покинет Атланту, то погибнет в течение нескольких месяцев. Она спешно переправила Сэмюэля к тете в Лос-Анджелес, где он работал по окружной программе, курил травку и баловался наркотиками, пока наконец не решил вернуться в школу и заняться актерством. Позже он оказался в Нью-Йорке, пробуясь на роли вместе со сплоченной группой актеров, в которую входили Дензел Вашингтон, Морган Фриман, Анджела Бассет, Билл Нанн, Лоуренс Фишборн и Латаня Ричардсон, ставшая в будущем женой Джексона. В какой-то момент его одолела страсть к наркотикам. Через неделю после выхода из реабилитационного центра он получил ставшую началом его карьеры роль Гейтора, брата-наркомана персонажа Уэсли Снайпса в фильме Спайка Ли «Тропическая лихорадка» 1991 года.

Игра Джексона была столь убедительна, что в Каннах учредили номинацию «Лучшая мужская роль второго плана».

И вот спустя тридцать лет и после выхода более чем сотни фильмов мы сидим в обеденном зале загородного клуба, и Джексон вновь произносит что-то вроде «держи корпус». И неспроста: «Стекло» — самый ожидаемый сиквел супергеройского триллера 2000 года «Неуязвимый» вышел на экраны в январе; плюс Сэмюэль вновь исполняет роль Ника Фьюри в фильмах «Капитан Марвел» и «Человек-паук: вдали от дома»; а режиссируемый Бри Ларсон «Магазин единорогов» был запущен компанией Netflix в апреле.

Вам удается выдать максимум в любом образе, независимо от масштаба роли. Как вы это делаете?

Это как в моей работе в «Поездке в Америку» (у Джексона была роль бандита-грабителя. — Esquire). Мне хотелось сделать чувака неотразимым. Он не мог быть просто ублюдком, бегающим туда-сюда с ружьем, он должен был излучать безысходность, демонстрировать некую серьезность посреди этой комедии, и ему необходимо было быть опасным.

Вы сделали нечто похожее в «Школьных годах чудесных», где представили персонаж, оказавшийся за воротами исторически «черного» колледжа.

Довольно интересно, эти ребята были похожи на тех, с которыми я тусовался до Морхауса. Моя мама как-то подвозила меня, и я увидел уличную баскетбольную площадку. Я зашел в пивной магазин, купил кварту пива, вернулся на площадку, спросил, кто играет следующий. И играл с ними, потом мы тусили по ночам, и так бы и продолжалось, если бы я не уехал в Морхаус и не занялся танцами.

Как вас радикализировали в Морхаусе?

Мой выпуск 1966 года был знаменитым первым выпуском уличных ниггеров, которым позволили широкое поступление. Это было время парней, ориентирующихся на Стокли Кармайкла, деятельность которого была у всех на языке. И я набирался радикализма со всех сторон: слушал Стокли, рэп и тех парней, что вернулись из Вьетнама, а еще английского профессора, который приезжал в Морхаус на автобусе вместе с Кеном Кизи. И это было время, когда я попробовал наркотики, тусовался под это дело и интересовался, что там произошло в Беркли, а потом и в других «белых» частях мира.

Вам досталось время реальной сегрегации.

Это было нормально. Это был путь развития мира. Я жил в черном мире. Мои учителя были черные. Я пошел в школу с черными детьми. Я начал контактировать с белыми, только когда стал помогать моему деду, который работал на белых.

На что это было похоже?

Он все время переживал за меня, потому что я был постоянно-пялящимся-на-белых-людей парнем. Я не опускал голову. Он говаривал: «У этого мальчишки есть хребет». Следующая возможность увидеть белых людей представилась, только когда я переехал в город. У нас в Чаттануге были даже кинотеатры для черных: Liberty и Grand.

Каковы ваши самые ранние впечатления от просмотра кино?

Я ходил в кинотеатр по утрам в субботу, и мы часами смотрели мультфильмы. Потом появился сериал «Бак Роджерс». А затем какая-то детская двухсерийная история «Френсис Говорящий Мул» или еще какая-то подобная фигня. А вот дальше пошло серьезное кино… Я навсегда запомнил фильмы с Сидни Пуатье, поскольку они были странными для моего восприятия. Там постоянно фигурировали убийства. И я спрашивал все время маму: «Что за хрень?»

В детстве во время кинопросмотров не приходили мысли «хочу это попробовать»?

Мы смотрели фильмы, шли домой и играли в это кино. Воображали и изображали все, что видели в тот день. Но быть я хотел морским биологом. Хотел быть черным Жаком Кусто, поскольку мне полюбился фильм «20 000 лье под водой». А еще мне нравились пиратские фильмы. Я хотел выйти в открытый океан. Мне всегда казалось, что морское пространство гораздо интереснее.

То, что вы выросли в условиях сегрегации, делает вас злее?

Мне кажется, тогда я не злился по этому поводу. Сегодня я более озлоблен просто потому, что вижу этих ребят и понимаю, что это те же самые господа: Трамп и все эти засранцы. Это все те же придурки. У них те же голоса, те же интонации, только они намеренно называют тебя не «ниггер», а произносят «нигра». Нигры. И никто не сомневается, что они стоят на том, что ты никогда не станешь им равным, и, если получится, будут стремиться, чтобы у тебя не было столько же всякой фигни, как у них. Они оберегают от нас своих женщин и противятся смешанным бракам и стараются, чтобы нас не было больше, чем их.

Вашим первым фильмом стал «Регтайм» в 1991 году. Каковы были ощущения?

Потрясающие. Это позволило мне попасть в Лондон, это был мой первый визит в Европу. Появилась куча возможностей: поездить по миру, увидеть, каков он. Мы садились и беседовали за обедом со знаменитым Кегни. Это был его последний фильм. То был большой опыт, возможность осознать, что мир не такой, каким я его себе представлял. Я всегда считал Великобританию местом для белых. И тут я увидел, что здесь присутствует западноиндийская культура, о которой я мало знал. А после я познакомился и с африканской диаспорой. И тогда до меня дошло: «Ох, черт! Тут целая куча черных народов, которые пребывают здесь гребано долгое время». Плюс пришло понимание, что ты часть этого.

После этого озарения вы возвращаетесь в Нью-Йорк. Почему?

Устал карабкаться вверх, тратить свои силы. Я был на холостяцкой вечеринке у Рубена Сантьяго и пил текилу весь долбаный день. А по пути домой решил: «Мне нужен кокс, чтобы прочистить дерьмо в мозгах». Я зашел на точку, взял, дошел до дома, приготовил эту дрянь и отключился уже где-то посреди процесса. Жена с дочерью обнаружили меня лежащим на полу и позвонили моему лучшему другу, который был консультантом по наркотикам. Я оказался на реабилитации уже на следующий день.

Это было в 1989 году, незадолго до «Тропической лихорадки»?

«Тропическая лихорадка» стала первой работой, которую я выполнил вообще без химии в организме.

Ирония, не так ли?

Да, потому что все эти ублюдки в реабилитационном центре только и говорили: «Тебе не стоит участвовать в картине, словишь рецидивный кайф». А я в свою очередь прикидывал: «Что ж, черт побери, если выбросить эту причину, то, во-первых, где, мать его, ты возьмешь $40 000 в следующие шесть недель? И во-вторых, я никогда не захочу еще раз принять наркотик только из-за того, что не желаю видеть еще раз кого-то из вас, ублюдки. Я ненавидел их. Но это была их работа. И я преодолел все это». Так что когда Гейтора убивают в конце фильма, я всегда вижу в его гибели кончину моей пагубной зависимости.

Это был катарсис?

Да. Но это одна из тех ролей, которые моя жена всегда критикует за бледность. Она говорит: «Ты же умный. У тебя великолепная мимика. Ты прекрасно передаешь интонации. Ты на себе прочувствовал все, что нужно было передать». И она абсолютно права, потому что я играл и оглядывался на реакцию аудитории на происходящее.

Исполнять, а не играть.

Я понял еще одну штуку про торчков и доверие, я понял, что значит просрать имеющееся и сделать больно членам своей семьи. На месте Гейтора мог оказаться чей-то сын, племянник, брат, чья-то дочь. У каждого найдется говнюк, который вхож в дом и способен что-то выпросить или, хуже того, стащить — короче, разбить сердце так или иначе.

После этого фильма вам удавалось делать до семи ролей в год. Многие актеры даже не мечтают о таком.

Никогда не понимал утверждения «Я хочу делать два фильма в год». Это что? Ты не любишь свою работу? Вот я хочу просыпаться и сниматься каждый день. Возможность актерской реализации весьма ограничена повседневной жизнью, поэтому я стараюсь максимизировать распространение собственного «дерьма», больше транслировать себя миру.

Большинство актеров озабочены участием в качественном кино. Качественное кино?

Что это за хрень?

Это вы мне скажите.

Качественное кино — это кино, которое делает меня счастливым, кино, которое мне хочется пересмотреть. Я не пытаюсь заставить людей рыдать. Не пытаюсь делать истории о глубинных вещах. Я хочу быть интересным. Я ходил в кино, чтобы забыть о своих долбаных проблемах. Ходил для собственного удовольствия, чтобы выбраться из своей говенной сегрегированной жизни, чтобы посмотреть, на что похож этот мир, и хоть как-то попутешествовать. Я хочу, чтобы люди приходили, улыбались, смеялись и уходили с фильма со словами: «Слушай, это было супер». Даже если это «Время убивать». Это серьезная тема, но это нечто, что необходимо было сказать. И были разные способы сделать это. И получилось кино, очень отличающееся от тех фильмов, которые я делал.

Каким образом?

Мой персонаж Карл Ли убивает неких франтов, поскольку ему просто необходимо их убить, чтобы тем самым сказать дочери: «Мир безопасен для тебя. И если кто-то еще попытается тебя опарафинить, я убью и их тоже. Ведь я твой защитник. Я сделаю все, чтобы обеспечить твое благополучие». При монтировании фильма все, что я там говорил, повырезали, так что все свелось к простому: «Я убиваю белых мазефакеров, и мне это сходит с рук». Когда я это увидел, мне лишь оставалось выдохнуть. Создатели фильма контролируют все это дерьмо. Это режиссерская стезя; они могут делать все, что им вздумается, чтобы внести правки. Так они вывели меня в меня сегодняшнего, такого, который на съемочной площадке на вопрос какого-нибудь придурка: «Можем ли мы попробовать иначе?» может ответить: «Неа».

Какие роли ваши любимые?

Я люблю Митча Хэнесси, парня из фильма «Долгий поцелуй на ночь». Это еще один чувак, который взялся за дело, которое считает аферой. «Я не то чтобы частный детектив, но если я нужен, ты можешь нанять меня…» Мне очень нравится искренность этого парня, который проявляет мужество, сталкиваясь с дерьмом, с которым, как он прекрасно знал, даже мысленно связываться не стоит. Я люблю учителя в картине «187», поскольку его судьба схожа с участью моей тети. И, веришь или нет, я люблю долбаного Стивена из «Джанго освобожденный».

Почему?

Представь, чувак управляет чертовой плантацией. Герой Лео устраивает бои негров и занимается всякой ерундой. Этот же составляет счета. Делает все, чтобы урожай был собран. Следит, чтобы рабы были проданы выгодно. Он управляет этим местом. Он с ним сросся. Его отец делал ту же работу, его дед занимался тем же самым. И в нем присутствует неуместная любовь к Лео и всему происходящему, потому что он вырастил его. У него нет собственных детей, поскольку у него не было времени на это. И Лео был ему практически как сын. И Кэндиленд — это его мир. Он осознает, что за пределами Кэндиленда он будет просто еще одним ниггером на плантации.

Как вы соотносите себя радикала, запасающегося оружием для расовой войны, с собой сегодняшним, играющим в гольф и рекламирующим банковскую компанию Capital One?

Я все тот же. Я в той же политической позиции. У меня не утихла ярость. Но я не в состоянии контролировать финансовые потоки. Я не могу ничего изменить. Сейчас это приносит огромный доход, благодаря которому мы можем не только увидеть свои имена на долбаной стене Национального музея африкано-американской истории и культуры, но мы в состоянии выделить средства Фонду защиты детей, имеем возможность бурить скважины в Африке. При этом я не бегаю кругами перед съемочной группой и не кричу: «Покажите всем, что я делаю». Просто делаю то, что делаю. Это не означает, что мы концентрируем где-то запасы денег на всякий случай.

Мы делаем то, что можем. Мы понимаем нашу ответственность. Мы исходим из той революционной точки зрения, на которой выросли, но с учетом происходящего в мире и с пониманием того, что можем сделать, чтобы повысить качество жизни людей, которые реально нуждаются в помощи.

Вы упоминали Трампа. Большинство людей имеют собственные убеждения, но аккуратно о них заявляют, поскольку не хотят рисковать карьерой…

Я думаю, у нас схожие ощущения в отношении тех ублюдков, которые ненавидели Обаму на протяжении восьми лет. Которые называли все вокруг дерьмом и размещали в интернете чертовы картинки с Мишель, сидящей с членом между ног. Хотя Обама ни хрена не рушил их жизней, он пытался помочь им жить.

Эти придурки готовы разрушить планету и творить любую другую безумную хрень. И люди думают, что это ерунда. Но это ни черта не ерунда. И если ты не скажешь ничего, промолчишь, тогда ты соучастник. И даже если бы я был, например, мусорщиком и у меня был аккаунт Twitter, я бы твитнул против этого дерьма. Я не думаю о том, кто я и чем занимаюсь, когда делаю это.

Не опасаетесь антагонизма поклонников?

Я знаю, как много мазефакеров меня ненавидят. «Я не буду больше смотреть фильмы Сэма Джексона». Твою мать, меня это волнует? Если ты никогда не пойдешь ни на один фильм из тех, что я делал в своей жизни, я не потеряю никаких денег. Я уже обналичил этот чек. Пошел ты. Сожги мои видеопленки. Мне плевать. «Ты актер. Займись своим делом». Нет, мать твою, я человек со своими чувствами и взглядами.

В чем вам удалось вырасти как личности?

Я надеюсь, в открытости. Я стал больше разговаривать с женой и дочерью, чем раньше. Я стал предпочитать расспрашивать моих девочек об их делах, поскольку раньше все разговоры были о моих.

Что вызвало эти изменения?

Я думаю, возраст и факт того, что мы оказались дальше друг от друга, чем прежде. Вот, например, моя жена, ей пришлось уехать в Нью-Йорк для работы над постановкой «Убить пересмешника» на Бродвее на год. Тогда она просто не могла приехать и пообщаться со мной.

Как долго вы еще собираетесь работать?

Пока смогу это делать. Майкл Кейн еще играет, верно? Таково актерство. Не то чтобы я готов грызть землю. Я просто иду на съемочную площадку, делаю какое-то дерьмо, возвращаюсь в трейлер и два часа смотрю телевизор, ем сэндвич, читаю. Потом опять иду на площадку, работаю еще десять минут и снова иду присесть. И да, это великая работа.

Что у вас стало получаться лучше как у актера за эти годы?

Расслабляться в процессе, не испытывать напряжения по поводу выйти на большую сцену. Я стал лучше сохранять спокойствие в общении с людьми. Хотя мои агенты и менеджеры до сих пор утверждают, что моей самой большой проблемой является ожидание ото всех готовности, как у меня. И это так. Мы пришли в этот мир, чтобы сделать что-то. Так давайте сделаем.

Какая киносцена ваша любимая?

Это сцена обеда в «Криминальном чтиве», когда Джон Траволта и я сидим там, беседуем, не обращая внимания на происходящее, и обсуждаем, как пули не убивают нас, и он принимает решение просто пойти бродить по земле. Так что к тому времени, как там появляется Тим Рот, у меня возникает возможность произнести свою речь, ту же речь, с которой я убиваю людей, и я делаю это уже с совершенно другим чувством, и раз — она становится самой большой угрозой, когда-либо слышанной тобой в жизни. И затем чувак, сидящий там, переосмысливает, кто он, что представляет из себя в этом мире и кто он на самом деле. Он говорит: «Я хочу быть пастырем, и это было бы великолепно». Мне сказали, что не знали, как закончить картину, пока я не сделал эту сцену.

Почему пули не попадали в вас?

Deus ex machine (лат. «бог из машины» — выражение, означающее неожиданную развязку той или иной ситуации с привлечением внешнего, ранее не действовавшего в ней фактора. — Esquire). Плюс тот мазефакер не был хорошим стрелком.

Мазеф#!&овые номинации мазеф#!&ера

Сэмюэль Л. Джексон произнес слово «мазеф#!&ер» более 200 раз за свою 38-летнюю актерскую карьеру.

Esquire подробно изучил вопрос.

---

Записал Карвелл Уоллес

Перевод Темира Утешева

Фотограф Марк Хом