Да, это капец, как тяжело. Правда, сказать, что именно я делаю фестиваль, мне всегда немного страшно. Творческое ядро – мое, да. Идеи мои. Но, во-первых, есть команда, во-вторых, партнеры. Государство помогало первые два года. Так что, сказать, что это делаю только я, наверное, не совсем верно.
Я пришла в культуру из банковской сферы и сказала: «Эгей, помогите!». Друзей в театральной среде вообще не было. Первый человек, который выслушал меня, была Галя Пьянова, это мой первый учитель на этом пути. Потом я пришла к Юрию Якушеву (директор ГАРТД им. Лермонтова. – Esquire). Пришла к нему, и сказала: «Здравствуйте, Галя Пьянова посоветовала мне к вам обратиться, я хочу делать фестиваль, нужна площадка…». Юрий Александрович сказал: «Ты вообще понимаешь, что делаешь?». Я говорю: «Неа, но очень хочу». И он ответил: «Да, давай».
После того, как закончился первый фестиваль, мне хотелось нестись дальше. Я знала, будет второй! Но всегда пользуюсь искусством маленьких шагов. Люблю постепенно, не спеша, расширять границы. И второй фестиваль был уже республиканским.
Очень сильно болею после фестиваля. После первого такого не было. Зато после второго… У меня вообще 2014 год был очень сложным, я перенесла тяжелую болезнь, потом умер близкий человек, и на фоне этого пришлось делать два фестиваля. То есть идут похороны, а мне звонит кто-то и говорит: «Оля, согласуй смету». И ты как-то собираешься. Несовместимое в себе совмещаешь и делаешь. Понимаешь, что жизнь продолжается. А в 2015 году я четко осознала, что хочу учиться. Случился грант, поехала в Москву, у меня вообще было безумное количество путешествий, фестивалей; вот тогда, благодаря еще одному своему учителю Артуру Гукасяну, познакомилась с большим количеством коллег.
Я проходила продюсерскую стажировку в Москве, по программе, организованной Минкультом РФ и продюсерской компанией ArtsLand Production у Александра Попова. И он меня прокачал, глубже мокнул в профессию.
В 2015 году фестиваля не было, партнеры ушли в другие проекты, «на берегу», когда делали фестиваль, договаривались, что уходит тот, кому проект перестает быть интересным, и вот надо было понимать, как двигаться дальше. Потому что проводить фестиваль – это служение. Такое же, как в театре. Я сама в своем проекте выросла, начинала с нуля. И продолжаю расти. До сих пор происходит куча ситуаций, с которыми я раньше не сталкивалась. Например, внешняя логистика грузов, каждый раз, как в первый. Или я уже знаю, как устроена театральная сцена. Научилась отличать профильный прожектор от линзового, самообразование происходит само собой. Ты общаешься с завпостами и тебе нужно говорить на их языке. Тебе надо с актерами общаться на их языке. Так что талант продюсера, на мой взгляд,– уметь говорить с каждым на своем языке. У меня нет опыта продюсирования на сегодняшний момент ни одного локального театрального проекта. Но я понимаю, что пока мне это неинтересно. Мне нравится собирать тусовку, нравится праздник. Я внутренне, интуитивно понимаю, как это делать. Понимаю стратегически, кого бы я хотела пригласить, что еще не видели, пойдет это или не пойдет. Без чутья рынка невозможно что-то привезти. Я, например, знаю, что если сейчас привезти Богомолова, «Карамазовых», у нас будет, с вероятностью 70 процентов, скандал. Треть зала потом устроит холивар в социальных сетях. Это ужас! Это невозможно! Зачем это привезли в Казахстан? Запретить! Я помню, когда мы привезли ильхомовский «Дождь за стеной» Панкова, а это сказка по сравнению с богомоловскими спектаклями, сколько было жути! Но после этого спектакля, а он стал неким индикатором, я научилась радоваться разности мнений. Резонансу. Я знаю, что везу хорошие спектакли. Но придет два человека, один скажет «да, это шедевр», другой выйдет и скажет «фу, говно!»
Эта разность мнений прекрасна, искусство не может быть объективным никогда. Эти две кардинальные позиции и создают резонанс. Мне этот резонанс нужен. Но никогда не угадаешь, появится ли у тебя скандальная репутация или нет. Можно так повернуть хорошую вещь,- ты сидишь потом и думаешь – я же вообще другое имела в виду. По поводу комментариев уже не переживаю, если люди не переходят на личности. Пока не переходили. Говорили «организаторы фестиваля», но конкретно в Ольгу Султанову пока не тыкали.
Недели две или три назад, моя психолог, когда я опубликовала пост о том, что хочу уехать из страны, и это был мой первый пост такой, написала в личку: «Приезжай, поговорим». Мы примерно 7 часов разговаривали, очень долго. Нервы в тот период подготовки, конечно, были на пределе. Она сказала мне такую вещь: «Пойми, ты – это не твой проект». Я как-то приняла это глубоко в себя и поняла, что если сейчас люди будут переходить на личности, я переживу это. По чуть-чуть начала отделять себя от проекта. Хотя, очень сильно страдаю и переживаю, когда что-то не получается. Фестиваль — это твой ребенок, которого ты рожаешь каждый год в муках. Я все очень близко к сердцу принимаю. Ранят любые нестыковки, которые случаются в проекте. Все отказы, повышенные тона, когда что-то не получается, когда кто-то не идет на уступки. Хотя можно было бы… Я не прошу, если кто-то не может.
Сама провожу отбор спектаклей. В театральной среде мы друзья-коллеги. В подковерные игры не лезу. Кому-то отказывала. Потому что присылали реально слабые спектакли. Но стараюсь не отказывать прямо. Боюсь ранить человека. Говорю, например: «Не в концепции фестиваля». Cлава богу, я не театральный критик. Продюсер, но не критик. До сих пор думаю, что это самая неблагодарная профессия в мире, критик! Да, это моя репутация – отбор спектаклей в программу. Если я вдруг ставлю слабые спектакли, то всегда объясняю, почему взяла ту или иную вещь. У меня есть своя позиция. При этом у фестиваля пока нет творческого конкурса, я просто хожу и отсматриваю все спектакли. Осенью еще съездила и посмотрела минкультовский фестиваль. Девять спектаклей было: «Рух», Немецкого театра, ок, он хороший, все остальное: из восьми спектаклей – один! В котором, по крайней мере, видно, что театр ищет собственный современный язык общения со зрителем. По другим спектаклям я в открытую говорила членам жюри: «Коллеги, мне стыдно за то, что происходит на сцене! Как так можно играть?» Все сидели и говорили: «Н-да, н-да». Но жюри старалось, надо сказать. Театрам советовали: «Надо очень сильно работать», кого-то ругали.
Организация фестиваля занимает весь год. Это нон-стоп. Постоянно какой-то отсмотр. Постоянные поездки на фестивали, чтение новой литературы. Иногда это фоновый режим, когда ты не работаешь физически, ручками, но обдумываешь. В течение года коммерческие проекты какие-то, то, на что я живу. В 2016 году меня приглашали несколько раз быть куратором театральных блоков – «Астана арт-фест» и «Артэнерджи Алматы», и есть масса проектов, которые я веду по пиару. Умею работать со СМИ, писать пресс-релизы, тексты, вести соцсети и так далее. Это основное, что я делаю в течение года, чтобы заработать деньги и сделать фестиваль.
99 % театральных фестивалей в мире поддерживает государство, но у нас такая ситуация – отказа нет, но и положительного ответа тоже. Хотя фестиваль, например, прекрасно укладывается в культурную программу Универсиады, я была у них, они очень заинтересовались, но не случилось.
Много курю перед фестивалем. В театре курят практически все. После фестиваля, конечно, меньше. Для меня сигарета – это концентрация. После фестиваля остается пустота, потому что все отдаешь. Никаких эмоций не остается. Но во время фестиваля они как раз есть. Самые радостные для меня эмоции, которые вызывают большой подъем, это «спасибо» от зрителей, и те эмоции, которые они выносят из зала. Люблю выходить со спектакля раньше зрителей, наблюдать за ними. Потому что тогда я вижу, что все не зря. Подпитываюсь. И это самое ценное.
