Кармен, 1962
Раз в год в квартале Пигаль случался праздник. Он растягивался вдоль бульвара Рошшуар, от станции Анвер до Белой площади. Ярмарка начиналась в середине декабря, тянулась все Рождество и заканчивалась к середине января. Все это время бульвар был заполнен цирковыми труппами, тирами, дикими животными в клетках, предсказателями судьбы и стриптизершами, каруселями, электрическими машинками и уличными борцами.
Там можно было увидеть что угодно. Заклинательница змей лежала в большом стеклянном аквариуме, позволяя рептилиям лениво ползать по своему телу. Мы смотрели на нее, завороженные, минут пятнадцать. Рабочий день ее был долог, и даже делая перерыв, она покидала аквариум, но не змей. Они так и обвивали ее полуголое тело. Вокруг женщины-леопарда тоже собиралась толпа. Она позволяла нам гладить свою шерсть, которая не отделялась от кожи: иллюзия была совершенной. Она улыбалась нашему замешательству – только она знала, какой клей удержит шкуру на месте еще два месяца.
Мы проходили бульвар за два часа или больше. В конце дня зажигались фонари, неоновые вывески заливали улицы искусственным светом. У входов в кабаре зазывалы соревновались в словесных поединках, суля нам невиданные эротические и распутные переживания.
После захода солнца становилось прохладней. Когда удлинялись тени, мы замечали проституток, гуляющих по аллеям. Большие, красивые женщины. Окруженные цирками, уродцами и змеями, они стояли в тени зданий, не спуская глаз с бульвара, аттракционов и клиентов.
В середине января район возвращался к обычной жизни, вечеринка заканчивалась. Проститутки – мужчины и женщины, лесбиянки, транссексуалы и трансвеститы – вновь занимали свои места на бульваре и аллеях, окружающих Белую площадь и площадь Пигаль. Дело шло так же бойко, как в конце XIX века, весь год напролет. Отчаянная борьба за кусок хлеба и – в случае транссексуалов – идентичность своей мечты.
Эти прекрасные женщины были рождены мужчинами. Они жили здесь же, в окрестностях Белой площади, работали в кабаре, пели, танцевали и показывали стриптиз. Они не лезли за словом в карман и отвечали на любое ворчание проходящих мимо. У них было острое и не слишком сдержанное чувство юмора. Они зарабатывали 60 франков в день, достаточно, чтобы заплатить за еду и комнату в отеле, но недостаточно для операции за 40 тысяч. Улица была их единственной надеждой. Проституция была частью жизни района. Способом выжить.
Нана 1963, Заклинательница змей, 1954-55
Вот куда я приехал в 1959 году. Там я поселился и начал рассказывать о жизни, которую делил с транссексуалами. Мы вели ночную жизнь – сообща.
Часто около двух часов дня мне стучали в стену. Это была Кобра, которая сообщала мне, что кофе готов. Мы пили кофе с молоком в ее комнате на пятом этаже отеля Шаппе, на кровати, засыпанной крошками. Спать мы ложились на рассвете, а вставали незадолго до заката.
Вместе со мной на этаже жили шесть транссексуалов. Каждый из нас снимал комнату на месяц. Днем в своих комнатах мы вели себя тихо. Мы превратили ночь в день. Именно в эти моменты Кобра и другие нарушали табу, надевая юбки.
То было во времена генерала де Голля. Шла война в Алжире, а «тетушка Ивонн», как мы называли жену президента, была воплощением морали. Именно она определяла жизнь моих друзей. Мужчина мог носить косметику или парик, ходить в блузке или даже кожаных штанах в обтяжку, но он никогда не мог надеть юбку. Только не мужчина.
Ночью полицейских рейдов становилось меньше, и в недолгие утренние часы мои друзья могли вести свою женскую жизнь относительно свободно. Полицейские тем не менее злоупотребляли своей властью. Число их членов, высосанных за эти годы, невозможно посчитать.
В окрестности Белой площади стекались молодые люди из Северной Африки, Бретани и юга страны, чтобы найти друзей, общие чувства и свою женскую сторону. Большинство из них не встречали понимания у себя дома. Тут же они могли жить в убеждении, что они женщины, поверить в себя, подумать об операции и изменить свою жизнь. Стать парикмахершей, продавщицей, медсестрой или даже студенткой, как Сюзанна. Но прежде надо было съездить в Касабланку.
Слово «транссексуал» начали использовать в конце 1950-х годов. Тогда же впервые стало возможно физически стать женщиной, благодаря гормонам и хирургии. Не все шли на операцию. Кому-то удавалось найти поддержку и понимание у гетеросексуального друга, ценившего человека, а не его пол.
Нана, 1959
Мои друзья не могли найти работы. В Париже, чтобы устроиться куда-то, надо было предъявить удостоверение личности, и если имя не соответствовало женской наружности, путь был заказан. По сути, государство толкало людей в проституцию, с которой формально боролось. 22 года спустя только один из моих друзей все еще занимается проституцией. Один из двадцати.
Когда я приехал, я подружился с Наной. Тогда она напоминала красивого и бойкого подростка, сейчас стала прекрасной и умной женщиной. Она познакомила меня с Джеки, Сабриной, Джиной, Коброй, Каприс, Мириам и всеми остальными.
Джина и Кобра уже умерли. Каприс тоже. Она покончила с собой в маленькой комнатке на улице Клеф. Отчаявшаяся, потерянная и одинокая – ее последним компаньоном стал героин. До сих пор неизвестно, был ли это осознанный выбор или страшная ошибка. В любом случае, ее было не спасти.
Джина сделала операцию в Касабланке. Она вернулась на Белую площадь, купила себе маленькую белую спортивную машину и квартиру. Через несколько лет она умерла от рака.
Сабрина стала звездой шоу «Альказар». Джеки работает в кабаре «Карусель» на Монпарнасе. Кароль и Нана путешествовали по Европе, работая стриптизершами. Долли танцевала в Берлине. Мириам сейчас работает на Монмартре по вызову. Зара работала в «Мадам Артур» – знаменитом кабаре трансвеститов на улице Мучеников. Теперь она вернулась в родной Гамбург и стала успешным дизайнером одежды.
В середине 1960-х я жил на улице Констанс вместе с Полетт. Каждую ночь я брал свою трубку, старую лейку, несколько пленок, и с тем убогим французским, которым владел, отправлялся в бар на Белой площади. Все знали, чем я занимаюсь. Я никогда не фотографировал исподтишка. Я работал без вспышки, используя только тот свет, что был, – часто неоновый свет. Со временем я развил технику ночных съемок, и уже проявляя пленки в гостиничном номере, мог по негативам понять, что у меня получилось. Около шести утра, с приходом зари, открывалось метро. Мы пили горячий шоколад, покупали газету и тихо шли вдоль бульвара в наши маленькие гостиничные номера. В Париже было утро, но для моих друзей на Белой площади еще продолжалась ночь. Они жили в другом мире, мире теней и одиночества, беспокойства, отчаяния и отчуждения.
Единственное, чего они требовали, – это права быть собой. Ничего больше. И тогда, и теперь – это всего лишь попытка получить право на собственную жизнь и собственную личность.
Нана, 1959, Соня, 1962
Я родилась в Оране (алжирский порт. – Esquire), в испанской семье, и рано научилась врать, чтобы выжить, – для начала родителям. Жители колоний – их называли «черноногими» – проводили различия между полами. Женщины не ходили одни в кафе, не гуляли без шляп. Мой дядя как-то сказал моему отцу, который был цирюльником: «Постриги меня так, чтобы меня не принимали за гомика». Педиков никто не любил; у них, как у антикваров или декораторов, была своя роль в обществе. Поскольку девушки не могли ни с кем спать до брака, они помогали молодым людям дожидаться свадьбы – отсасывая у них.
С десяти лет мне хотелось только одного: стать девочкой. Но как? В местных газетах были статьи с фотографиями про Кристину Йоргенсен – она сначала была солдатом, а потом, в 51 год, стала женщиной, – так что должен был быть способ. Однажды – в 1955 году – я встретила на улице Бэмби (знаменитая танцовщица-транссексуал. – Esquire) и ее друзей – они приехали с гастролями казино «Канастель». Я поняла, что этой мой путь – ехать в Париж и постараться быть как они, артисткой, которой все восхищаются.
В 1957 году в Оране была большая облава на голубых. Я уже была в Париже, но Агнес Каприс приехала к родственникам – и ей пришлось бежать из своего дома. Ее арестовали. Она говорила, что это было ужасно: их свезли в лагерь около города и избивали. Жизнь в Алжире становилась невыносима. В Париж я приехала 5 августа 1957 года, еще не была совершеннолетней, но уже начала потихоньку принимать гормоны. Носила прозрачную блузку, и хотя сиськи едва начали расти, уже представляла себя с вырезом как у Лоллобриджиды.
Нана, 1959, Саша, 1967
Моя подруга приехала раньше меня. Нас было трое в комнатке возле Лувра. Сбережения быстро кончились. Одна из нас устроилась в шоу «Мадам Артур», а я была еще малолеткой и нашла работу курьера в агентстве путешествий. Еще я хорошо шила. Меня посадили в кабинет в холле гостиницы, и я могла делать что хочу – например, пришивать монеты на платья танцовщикам, – пока ждала доставки.
В 1958 году в Алжире стало совсем туго, и мать приехала на меня посмотреть. Секретари в офисе сказали ей: «Очевидно, ваш сын ведет двойную жизнь». Она хотела узнать больше. Я к тому времени жила в прекрасном отеле на улице Клозель, у меня был красивый любовник – солдат из военно-воздушных сил. Мама сняла комнату в той же гостинице и постучалась в мою дверь. Я сказала ей: не хочу, чтобы ты входила. Она спряталась в холле и дождалась, пока выйдет мой друг, чтобы наброситься на него. Какой скандал! Расспросила про него на стойке регистрации, а потом угрожала: «У меня есть связи! Вас уволят!»
Я сразу поняла, что она имела в виду, когда она сказала: «Все очень серьезно, ты должен вернуться домой». Я знала, что родители хотят запереть меня у «белых братьев». Но в Алжире случился переворот, и все аэропорты закрылись. Мать позвонила знакомому секретарю министра и улетела в Оран на военном борту. Для меня там не было места. Уфф!
Тогда я поняла, что хочу жить, как женщина. Мой солдатик был против. Я начала носить белье, чулки с поясом, лифчик и прочее. Надевала пальто, шарф на голову и выходила в ночь. Гуляла по бульварам и смущала прохожих. Но мне никто особо не мешал: в то время в округе было много любителей. Я бросила работу и решила заниматься тем, чего мне хотелось. Тогда я и встретила Кристера. Фотографировать он начал почти сразу. Какую вечеринку мы устроили, когда он принес первые отпечатанные снимки!
Белинда – Итальянка по происхождению, приехала в Париж из Канн, 1967
Работали мы на площади Пигаль, но в свободное время смотрели кино в «Пагоде» или синематеке, ходили в ночной клуб «д’Артаньян» в Сен-Жермен. Сутенеры нас не трогали. Смотрели с завистью, как мы делаем деньги, но не могли «опекать» нас, чтобы не потерять своего мужского достоинства. Нас это устраивало. А вот полицейские вели себя отвратительно. Брали нас постоянно – независимо от того, работали мы или нет. Держали по десять часов в участке, на лавке или даже за решеткой, а потом выписывали штраф: «Мужчина в женской одежде в некарнавальный период». Ну и еще приходилось сносить обычные оскорбления. Я из Алжира, так что меня называли «грязным арабом». Меня не били, потому что я никогда не протестовала, но с какой радостью они выкрикивали нам в лицо наши мужские имена! Одну из нас звали Казимир – представьте себе их счастье.
В 1959 году в Париж приехала Себастьян, она служила в иностранном легионе, но сменила форму на чулки и юбку. Летом мы поехали с ней на юг. По дороге меня задержал полицейский – из-за имени в удостоверении личности. Он забрал меня в участок и обрезал мне волосы – как будто я была коллаборационистом во время войны. Сам заплатил парикмахеру. Волос не было, но у меня осталась только женская одежда. Пришлось возвращаться в Париж автостопом, объясняя водителям: «Я поссорился с подружкой, она забрала всю мою одежду – осталась только женская». История отлично работала – а я сочиняла все новые детали.
В тот год был деголлевский референдум. В воскресенье, когда все голосовали, я приехала в Пломбьер-ле-Дижон, где пряталась от полицейского, а потом в Лион. Там был очаровательный священник: «Я покажу вам базилику Фурвьер». Пока мы ехали в трамвае, я запустила руку ему под сутану. Он дал мне денег, чтобы вернуться в Париж. Там я вернулась на работу и стала ждать, пока отрастут волосы. Поэтому на некоторых фотографиях у меня очень короткая стрижка.
Кобра и Каприс, 1961
Каприс взяла себе имя в честь актрисы и певицы Агнес Капри, прославившейся в кабаре 1930-х годов. Она дружила с Коброй и так и не смогла оправиться после того, как та погибла. В какой-то момент она вышла замуж и даже завела ребенка, но потом умерла от передозировки героина.
У «Мадам Артур» мне не были рады, но в гостинице, где я некоторое время жила, мне рассказали о новом кабаре. The Fifty на улице Фонтен, одно из немногих, конкурировавших с «Каруселью». Я добыла сценическое платье и пошла туда – придумала номер и вышла на сцену. Так я стала артисткой. У меня был настоящий дебют под именем Евы Гордон и модный импресарио – Уэл или Уэль, не помню. В Париже, когда у нас был клиент, мы вели его в ресторан «со скидкой», в котором нам полагалась часть счета – иногда половина. Там были хорошо сложенные швейцары, очень убедительные. Но после года-двух я вернулась на улицы. С тех пор я все время моталась между улицей и кабаре. Должна сказать, что у нас была дружная компания. Если кому-то не хватало денег, остальные ей помогали. Если кого-то обижал мужчина, мы все на него набрасывались.
Девушка из Fifty, Нина Спутник, вышла за импресарио. Тот дал нам хорошие контракты. Я уже устала от улиц, и моя подруга спросила меня: почему ты не хочешь танцевать постоянно? Ты полюбишь это раньше, чем тебе кажется. Я выбрала музыку, поставила номер – и все. Работала в кабаре до 45 лет. Когда я ушла, я была на пике своей красоты и мастерства. Но условия постепенно ухудшались. Сначала девушки не должны были «работать в зале» или выпивать с клиентами. Но потом появилась куча женщин из Испании, которые бежали от Франко – типа того. Они согласились «работать в зале», так что и нам пришлось.
Сорайя и Соня 1962, Сюзанна и Сильвия 1962
Конечно, нам надо было остерегаться бандитов – а они часто контролировали кабаре, – но когда ты становишься артистом и не встаешь у них на пути, они тебя уважают. Правда, пару раз я еле ноги унесла. Помню, однажды на улице Фонтен один парень шлепнул меня по заднице и сказал: «Прошлой ночью ты снимала клиентов с подружкой на Елисейских полях, помнишь? Ты должна мне пять тысяч франков». Я была напугана. Знакомый дружил с мадам Франк, которая была в бизнесе. Он отвел меня к ней, объяснил ситуацию, и она сказала: «Мы все устроим, одевайся и поехали на улицу Фонтен». Там был крестный отец нашего маленького сообщества. Он был очень добр. Я промямлила, что не могла никого клеить, потому что я не женщина. Он поговорил с тем парнем, и тот сдался. Но когда я выходила, сказал мне: «Ах, ты сука!» Я промолчала. Некоторые сутенеры приходили к нам просто развлечься. Я одного помню: хорошее тело, красивый член. Получала удовольствие и не задавала вопросов. На самом деле, ничего хорошего не было в этой среде. Сутенеры, тупые ублюдки, мелкие жулики и наркоманы – просто какая-то коллекция говна. Но бандиты нас не беспокоили.
Я старалась выбирать бойфрендов подальше от работы и нашего мира. Я много плакала. Однажды подарила одному из них – он продавал мебель – кольцо с бриллиантами. В какой-то вечер я пошла в ночной клуб и увидела девушку с этим кольцом. Я готова была отрезать ей палец! Но сама я была очень непостоянна. Готова была бежать за кем угодно – главное, чтобы был симпатичным и меня заводил. Один бойфренд – он был другом знаменитого театрального актера – показал мою карточку родителям и рассказал мою историю. Он удивился, что они не хотят со мной встречаться, что я за чертой. Он был очень милый, хорошо сложен. Я была в него безумно влюблена.
Когда Кристиан – мы так называли Кристера – приехал в Париж, он нас фотографировал, но еще привез нас в Контрэскарп, более политизированный район. У него было там много друзей. Я познакомилась с Даниэлем Сперри, который стал известным художником и выставлялся в Берлине, Лондоне и Нью-Йорке – я с ним долго дружила. Еще был молодой шведский поэт Пол Андерсон. Мы встречались время от времени в его отеле. К сожалению, он недолго прожил – алкоголь и наркотики. Потом был этот знаменитый скульптор – у меня дома или в его студии на улице Сены. Очень меня притягивал, пока в 1970-м я не уехала из города с бойфрендом, с которым прожила больше 20 лет и вышла замуж – по всем законам – в 1980 году в Люксембурге.
Кобра 1960, Тереза 1960, Мимоза 1961
В конце 1950-х операции только начинались. Я знала Доминик, прекрасную чилийку, которая на это решилась, а до нее – Кочинелль, которая еще видела первого пациента доктора Бюру (французский гинеколог Жорж Бюру, один из пионеров хирургической коррекции пола. – Esquire). Меня это всегда привлекало, я с самого начала этого хотела. Но у меня не было денег. Пришлось ждать 1972 года, чтобы пойти. Честно скажу, было страшно: те, кто прошел через операцию, рассказывали ужасные вещи. Их привязывали к койке, боль была невыносима. Еще я боялась, что не смогу больше кончать. Меня переубедила цыганка, с которой я работала в Саарбрюккене. После этого можно кончать! Так что 7 апреля 1972 года я все-таки решилась. Никакой боли, никто меня не привязывал к койке – все было обманом.
Я вернулась в кабаре и, скажу вам, переспала потом с кучей красивых парней. Я ждала, когда можно будет наконец вступить в брак. В Париже считалось, что это невозможно, но однажды в Лионе я встретила адвоката, который сказал: «Мадмуазель, я не могу смотреть, как вы страдаете. Я помогу вам не собирать медицинские заключения полдюжины докторов». Так что с помощью одного отчета местного патологоанатома суд в Лионе объявил меня женщиной. Меня стали звать Евой. Какое было счастье, какая гордость, когда я забирала свои бумаги из префектуры. Еще было здорово ходить на выборы: «Мадам такая-то проголосовала!» Это стоило того, чтобы так долго ждать.
Сабрина, 1967
Сабрина приехала в Париж из Анжера, где она зарабатывала на жизнь тем,что изображала Чарли Чаплина в витринах магазинов. Проведя некоторое время на Белой площади, она начала работать в кабаре «Мадам Артур» и в «Карусели» – под именем Анита Осака. Она танцевала инновационный стриптиз: свет зажигался и гас, и с каждой вспышкой она появлялась перед публикой в новой позе и без очередного предмета одежды. Потом она работала в «Алказаре», а затем вышла замуж и уехала на юг Франции, где возглавила технокоммуну. Умерла она от сердечного приступа, сжимая в руке бокал с шампанским.
Я думала, нормальная жизнь будет скучной. Я встретила человека, который готов был делить со мной жизнь, но без кабаре. Мне было почти 45. Было легко все бросить – все шло хорошо. И в 45 лет я выглядела великолепно!
Задним числом я понимаю, что все эти годы, все усилия, попытки стать собой, все, через что я прошла, – не зря. Я – это я, у меня есть свой угол и свой мужчина – уже много лет. Я вышла на пенсию некоторое время назад, после того как поработала в бизнесе. Я говорю на нескольких языках. Моя жизнь полна радостей. Мне 72, но я все еще планирую путешествовать и знакомиться с людьми. Столько еще можно сделать.
Когда я смотрю на фотографии Кристера, мне становится печально. Я не думала тогда, что через 50 лет он станет одним из великих фотографов XX века. Его взгляд не был вуайеристским, он смотрел на нас как на мифические существа, он с гордостью представлял нас своим друзьям. Кристер всегда был со мной честен, и когда в 1992 году я попросила не использовать мои фотографии, чтобы сохранить мою частную жизнь, он убрал их с выставки. Жаль, что я не провела с ним больше времени между 1970 и его смертью. Но, как говорят моряки, я шла на полном ходу, и мне надо было завершить свой путь.
