Айнура Абсеметова, работающая в Малави по линии ООН, рассказывает об опыте двух африканских держав, в которых уход первого президента не всегда приводил к лучшему.
Весть с родины об отставке президента застала меня в маленьком городе Мпонеле – это административный центр дистрикта Доуа. Я была командирована вместе с группой столичных чиновников и когда подошло время прервать наше заседание на перекус, нам сказали, что здесь нет таких изысков как обед, и предложили перекусить на базаре маленькими жареными насекомыми нгумпи. Вежливо отказавшись, мы с коллегами отправились на поиски хоть какого-нибудь общепита. Выбрав место по принципу: «дальнобойщики не будут есть там, где травят», мы сели за пластиковый стол с цветастой клеенкой. На стене висел заляпанный мухами телевизор, на котором мелькали мутные картинки.
И вдруг появилось что-то знакомое. Пригляделась – действительно, светится родное лицо Назарбаева, в его обычном синем костюме.
Что это? В углу экрана заметила значок DW (немецкая международная общественная телерадиокомпания. – Esquire), внизу субтитры, гласившие, что Назарбаев уходит с поста. Я кинулась к телефону и обнаружила кучу непрочитанных сообщений в WhatsApp. Друзья, родные, бывшие коллеги один за другим высылали одну и ту же новость: «Назарбаев сложил полномочия»…
Не успев справиться с первой волной смешанных чувств радости и волнения, меня одолело раздражение от новостей о том, что досрочных выборов не будет и, в принципе, ничего не меняется. Но больше, чем отставка одного из самых долго правивших в мире президентов, меня удивила реакция казахстанского сообщества в «Фейсбуке». Слишком часто попадались комментарии в духе «я растеряна», «я напугана», «ой, что будет дальше» и «как нам теперь жить», а кое-кто даже честно признался в истерике.
Что это? Стокгольмский синдром?
Рядом со мной за столом сидели разного возраста малавийцы и зимбабвийцы. Не имея другой аудитории, я обратилась к ним с вопросом, что чувствовали они в похожей ситуации?
Коллега из Зимбабве, Лута Шаба, не по-африкански холодная и разговоры по душам не приветствует. Когда Мугабе подал в отставку и в стране начались погромы, она уже работала с нами. Встретив ее в коридоре офиса, я кинулась было выразить сочувствие, но она сухо сказала «спасибо», и, отодвинув меня, пошла дальше. Как я потом узнала от других, она заперлась в туалете и плакала навзрыд. Ей было страшно за тех, кого сажали в тюрьмы из-за требований честных выборов после отставки Мугабе.
Опять оказавшись в схожей ситуации, только поменявшись местами, Лута неожиданно горячо стала поздравлять меня со словами: «Это большой шаг! У нас, когда Мугабе объявил об уходе, люди праздновали прямо на улице. Соседи выходили и обнимались, поздравляли друг друга. Многие плакали от радости». Ей показался странным мой вопрос, были ли среди ее соотечественников те, кто плакал от страха за будущее и за свою жизнь.
Она не могла его осмыслить, ведь тревогу могли испытывать только те, кто был у власти, и переспрашивала: «А это точно простые граждане, что пишут о страхах и растерянности?»
Чуть позже я скинула Луте уже другие новости – о переименовании столицы. В ответ получила десяток смеющихся до слез эмоджи: «Не может быть! Это шутка?» Пришлось показать ссылку на оперативный текст на BBC. На что она уже ответила сочувствием: «Ну надо же, никогда не устану удивляться жадности людей до власти. Наш Мугабе наказал нас, назвав в честь себя аэропорт, но ваш переплюнул всех». Когда я написала ей, что теперь можно прилететь в Назарбаев аэропорт, находящийся в городе Нур-Султан, чтобы учиться в университете Назарбаева, она опять не смогла сдержать смеха.
«Извини, но это реально смешно», – оправдывалась коллега.
Малавийские знакомые были более скромны в выражении своих эмоций. Может быть от того, что большинство из них были еще юны, когда первый президент Малави Камузу Банда оставил пост. Тот тоже пробыл у власти 30 лет, с момента обретения независимости страны. Многие, кого я спрашивала, практически не помнят этот период. В моем окружении оказалось только два человека, которые пережили отставку Банды в осознанном возрасте. И все, что они помнят, это огромная радость, с которой новость воспринял народ. Люди праздновали это событие как личную победу. Неужели не было ни одного, кто бы тосковал и привязался к вечно правящему президенту?
Беатрис, которой в тот момент было около двадцати, дала небольшое пояснение. Во-первых, за год до этого события народ потребовал референдум на предмет смены формы правления и введения многопартийной системы, потому что во время Камузу Банды существовала одна партия – президента. После референдума, где большинство проголосовали за многопартийность, было решено провести выборы президента и парламента. Это было невероятно вдохновляющим для малавийцев актом. На следующий год на выборах выиграл представитель другой партии, и Камузу Банде пришлось уйти мирным путем. Через год он умер, и уже последующий президент провозгласил его «отцом народа» и воздвиг памятник. Единственный памятник на всю страну, который до сих пор стоит на периферийной площади.
С тех пор день рождения первого президента отмечается как национальный праздник, и у подножья памятника можно найти свежие цветы и услышать песнопения.
Разговор о первом малавийском президенте плавно перетек к вопросу, был ли он кровожадным диктатором, или, наоборот, мудрым и добрым правителем. Большинство считают, что Банда совмещал в себе и то, и другое. Но самое худшее, что идущие после него президенты, несмотря на всю малавийскую демократию, погрязли в коррупции. Они оказались не лучше, а гораздо хуже Банды.
Сегодня, спустя тридцать лет, малавийцы готовы простить своему первому лидеру убийства оппонентов, но не хотят прощать последующим демократически избранным президентам, коих было пять, развал образования, медицины и других социальных служб.
«Айнура, ты не представляешь, насколько сильными отраслями у нас были образование и медицина, какими неподкупными были полиция и армия. Сейчас только и слышишь о том, что учителя уходят из школы в поисках другой работы, а классные комнаты переполнены – от 100 детей и больше на один класс. То ли дело при Камузу Банда! Царили дисциплина и порядок».
Иллюстратор Лия Бицютко
