Гульнара Бажкенова продолжает исследовать проблемы образования и выясняет, почему возможности на рынке труда для людей, говорящих только на государственном языке, ограничены.
Район Алтынбесык не видно с дороги, его закрывает полоса зеленых насаждений. Так что с высоты оживленного проспекта Райымбек кажется, что напротив жилого комплекса «Аккент» ничего нет, Алматы кончился. Но, свернув налево, пройдя сквозь плотные заросли кустарников, обогнув огромные газопроводные трубы, вы неожиданно оказываетесь в тихом поселке.
Здесь пустынная, как обычно в селах, улица, по обе стороны которой стоят высокие заборы, на воротах которых висят объявления об аренде жилья. Во дворе каждого дома стоят саманные бараки – хозяева сдают их приезжим.
В одном из таких бараков живет Курткакыз Набиева – молодая женщина тридцати двух лет, приехавшая в 2011 году в Алматы из маленького, на 500 семей, южноказахстанского села Ержар. Сейчас она работает маляром в строительной бригаде, которая собирается в одном составе, когда есть заказы, в остальное время убирает квартиры и зарабатывает от 60 до 90 тысяч тенге в месяц. Этого хватает, чтобы делить на двоих с подругой крохотную, примерно десять квадратных метров комнатку. В бараке шесть таких комнат с отдельным входом, каждую хозяева сдают за 20 тысяч тенге в месяц. Чтобы сэкономить, люди кооперируются и теснятся на минимальной площади по три-четыре человека. Курткакыз с подругой живут в самых комфортных условиях, ведь их всего двое.
В их комнате стоит одна кровать – на ней спит Курткакыз, соседка расстилает на ночь матрас; письменный стол, приспособленный под кухонный и платяной шкафчик с выцветшими до неразличимости цвета занавесками вместо дверей; газовую плитку вынесли в коридорчик. Старую мебель женщины собирали по окрестностям, создав таким образом подобие жилой обстановки, у парней через стенку, куда мне разрешили заглянуть, нет вообще ничего – только сложенные вдоль стен грязные одеяла. Пол везде цементный, но женщины и тут проявили домовитость, закрыв его линолеумом. А на стену они повесили концертные постеры популярных певцов Кайрата Нуртаса и Ернара Айдара.
Порванные местами физиономии звезд усиливают ощущение, что жилище не настоящее, а сделанное временно, по случаю или маленькими девочками для игры в домики. Но Куртка живет здесь постоянно уже пять лет.
Пять лет и зимой, и летом она вместе с остальными двадцатью постояльцами барака моется на улице в умывальнике, приделанном проволокой к забору – по утрам в час пик к нему и к деревянному туалету выстраивается очередь. Но каждую неделю с пятницы по воскресенье хозяева топят баню, и тогда за 250 тенге можно помыться горячей водой и постирать вещи.
Это типичные или чуть хуже бытовые условия среднеазиатских гастарбайтеров в России, какими мы привыкли их видеть в разоблачающих социальных репортажах. Даже то, что все парни женаты и заработанные деньги посылают в родные села женам и детям и так продолжается годами, делает их похожими на трудовых мигрантов. Однако в бараке нет ни одного узбека, таджика или киргиза – все жильцы являются полноправными гражданами Казахстана. Здоровыми, молодыми, в самом расцвете жизненных сил, от двадцати пяти лет до сорока.
Я провела в Алтынбесыке один день. Воспользовавшись связями Куртки ходила, знакомилась, разговаривала. В поселке нельзя не заметить одну особенность. Обитатели его бараков не гастарбайтеры, но – социальные близнецы. Все они приехали в Алматы из южных областей, преимущественно ЮКО. Выросли в аулах в многодетных семьях и заняты одним и тем же трудом: из двадцати соседей Курткакыз – рабочих на стройке и посудомоек – только одна семейная пара вносит разнообразие – жена работает продавцом в супермаркете, а муж охранником. Исключение в их лице тем сильней подчеркивает последнюю важную общую черту жильцов бараков Алтынбесыка – они окончили казахские школы и плохо или совсем не знают русский язык. Выделяющаяся семейная пара из продавщицы и охранника русский язык знает.
Язык, говорят, до Киева доведет, но в данном случае, не язык ли ведет людей к одной из самых низких точек Алматы? Чтобы понять это, исследуем жизнь и социальные связи Курткакыз вдоль и поперек. Работа, семья, школа – коллеги, родные, одноклассники. Место рождения, детства и отрочества – село Ержар.
В родном селе Курткакыз живет порядка 500 семей, в большинстве это казахи и узбеки. Русские люди в девяностых уехали, сейчас осталось не больше восьми семей, и по-казахски они, к моему прискорбию, говорят получше меня. Село обычное: средняя школа, старый клуб, подсобные хозяйства, безработица.
Куртка окончила школу в 2001 году, в ее классе было 30 учеников. Тесных связей с одноклассниками она не поддерживает, но село маленькое, и все знают, кто чем дышит, к тому же десять лет спустя после выпуска она встретилась с ними по случаю юбилея. И смогла увидеть, как далеко ушли бывшие отличники, ударники, троечники от ее алматинского Алтынбесыка и работы маляром в строительной бригаде.
Самый лучший ученик класса стал единственным обладателем диплома о высшем образовании – он окончил педагогический институт в Шымкенте, вернулся в Ержар и с тех пор работает учителем в родной школе. Четверо ограничились дипломами шымкентских колледжей – из них единственная в классе дипломированная девочка также проработала короткое время учителем в школе Ержара, потом вышла замуж и с тех пор занимается домашним хозяйством; второй работает на стройке в Шымкенте, третий на стройке в Алматы, четвертый умер. Остальные 25 одноклассников Курткакыз пошли работать сразу после школы – в большинстве своем на стройку. Благоразумное решение, если учесть опыт дипломированных однокашников.
Сегодня выпуск 2001 года села Ержар Махтааральского района, как сговорившись, почти в полном составе трудится разнорабочими и малярами на разных стройках или подвизается на кухне.
Отчий дом Курткакыз находится недалеко от школы, практически через дорогу. Во дворе бегают маленькие дети – ее племянники. «Сейчас их еще мало, – говорит она, – а вот когда собирается вся семья, тогда не протолкнуться».
В семье Набиевых было восемь детей – семь девочек и один мальчик. Сегодня старшей девочке уже 48 лет, она живет с матерью дома и со старшим сыном трудится на хлопковом поле, еще одна сестра живет в Алматы в районе КИЗа и торгует на рынке «Алтын-Орда», остальные работают на стройках и кухнях. Единственному сыну Набиевых 44 года, и он – правильно, рабочий на стройке, а рядом с ним его уже выросший сын. В следующем поколении большой семьи Набиевых пока лишь один отклонился от проторенной дороги – сын средней дочери после армии окончил военное училище и служит где-то в Актау. Добиться большего обещает и другой племянник Куртки – студент Алматинского технического университета. Остальных, даже тех, кто окончил какие-то колледжи, в итоге как заговоренных притягивает стройка. Это как будто раз и навсегда предначертанный путь окружения Курткакыз. Одноклассники – разнорабочие на стройке, родные – разнорабочие на стройке, соседи по Алтынбесыку – разнорабочие на стройке. Все они окончили казахские школы и не владеют русским языком. Оказался ли этот признак решающим в их жизненном жребии?
Жизненный путь Курткакыз типичен для Ержара и ее семьи, если не считать того, что она никогда не была замужем (половина одноклассниц и сестер Куртки живет в браке, половина разведены). После школы девушка сначала поехала в Шымкент, несколько лет работала там на стройке, затем на короткое время вернулась в Ержар и в 2011 году уже навсегда, как полагает она, перебралась в Алматы.
Курткакыз не искала чего-то особенного в большом городе, ей просто нравится Алматы, и здесь выше зарплаты. С работой можно сказать повезло – по приезде она сразу устроилась уборщицей строительного мусора в компанию «Аксель Кент». По рекомендации дяди-разнорабочего, замолвившего слово перед бригадиром. Жилье нашла в пяти минутах ходьбы, в том самом Алтынбесыке, где живут большинство рабочих «Аккента».
В «Аккенте» Курткакыз продержалась год и три месяца на зарплату 50 тысяч тенге без пенсионных отчислений, потом ушла на год в «Базис А» на такую же зарплату, но с пенсионкой. Оттуда подалась на вольные хлеба в бригаду ремонтников квартир, где научилась малярному делу, через год вернулась в «Базис» уже с новой квалификацией по приглашению бригадира и обещанием платить 70 тысяч тенге, но не задержалась и три месяца, поскольку ее обманули и платили даже меньше прежнего.
Если кто-то ожидает какой-то неожиданной развязки в истории Курткакыз по законам литературного жанра, то ее не будет – Курткакыз и поныне делает ремонт квартир в составе одной бригады и убирает на дому у постоянных клиентов. Заработки тоже особо не изменились за прошедшие годы: в месяц получается от шестидесяти до ста тысяч тенге. Но на жизнь хватает – еду и одежду она покупает на рынке «Алтын-Орда», комната в бараке обходится дешево, и пару раз в год по просьбе матери она даже посылает небольшие суммы в Ержар. В свободное время Курткакыз любит ходить в кино и гулять в парке президента. Ей нравится ее жизнь в Алматы.
На вопрос, испытывает ли она трудности из-за незнания русского языка в многонациональном городе, Куртка отвечает уверенно – отрицательно. Неужели за много лет она никогда не встречала людей, не владеющих казахским?
Например, на огромной стройке, где, как в муравейнике, одновременно трудятся сотни человек и проблема непонимания может дорого стоить. Но такой проблемы у Куртки не было и нет – так же как в школе, так же как в семье, так же как в Алтынбесыке, на работе Куртку окружают люди, которые говорят исключительно на казахском. А русский они сами либо не знают, либо знают очень плохо. На стройке есть, конечно же, и русские, и русскоязычные казахи, но с ними ей, сначала уборщице, а сейчас маляру, общаться нет нужды, потому что это – электрики, инженеры и далее вверх по иерархической лестнице большой компании до самого директора. Курткакыз вместе с товарищами находится в самом низу этой лестницы. И комфортно говорит с ними на казахском.
«За все эти годы были среди разнорабочих такие, кто знал только русский язык, а среди электриков, наоборот, только казахский?» Мой вопрос удивил женщину, как будто открывая для себя этот факт, она задумчиво ответила, что нет, первые всегда говорят на казахском, вторые – на русском. Фактически профессиональный рост рабочего, плохо владеющего русским языком, заканчивается на квалификации сантехника – только среди них изредка Куртка встречала казахоязычных работников со слабым русским.
Таким образом, изучив вдоль и поперек горизонтальные и вертикальные связи Курткакыз Набиевой, ясно видишь политически неудобную, морально неприятную и социально опасную закономерность. Люди, владеющие только казахским языком и не владеющие русским, заняты механическим трудом, не требующим знаний и квалификации. Эти люди находятся на самой низкой ступеньке социума, сопоставимой с положением гастарбайтера в соседней России.
Легко предугадать реакцию на такое положение вещей. Причиной назовут засилье русского языка, медлительность государства в повсеместном переходе всего и вся на казахский язык, слабое преподавание в сельских школах и даже языковую дискриминацию. Этот дискурс продолжается последние 25 лет. Вопреки тому, что все эти годы были временем обретения силы казахским языком и методичного вытеснения русского. Количество часов русского языка и русских школ постоянно сокращается, в университетах, как, например, в моей альма-матер КазНГУ, на филфаках закрыли кафедры русского языка, сделав их частью мировых языков, на госслужбу без знания казахского не поступить и т.д. Список мер в поддержку государственного языка можно продолжить, но каким бы длинным и внушительным он ни был, результатом такой политики, кроме того что на казахском начали говорить больше и лучше, стал русскоязычный средний класс и казахоязычный барак Алтынбесыка. Конечно, еще на казахском языке говорят в государственных учреждениях, и однажды проведя половину дня в коммерческой компании, а вторую половину в суде и акимате, я почувствовала резкий контраст языковой среды. Бизнес говорит на русском, государство в лице среднего и младшего чиновника – на казахском. Но государство не самый эффективный создатель рабочих мест и уж точно не лучший работодатель. Рабочие места создает рынок – беспристрастный как стихия, и там трудолюбивая Курткакыз занимает в лучшем случае место уборщицы. Пройдитесь по коммерческим офисам Алматы: его планктон говорит на русском, малый и средний бизнес говорит на русском, так называемый городской креативный класс говорит на русском, сфера услуг, сервис говорят на русском. А полы за всеми в офисах моют те, кто говорит на казахском.
И дело не в том, что мыть полы, убирать строительный мусор или красить стены плохо – плохо, если это делают люди, обладающие одной чертой, которая не дает им возможности подняться выше, этих людей с каждым годом становится больше, а общей «уникальной» чертой является знание единственного языка – государственного. И эта черта всячески поощряется.
Курткакыз, ее братья, сестры, племянники, соседи и одноклассники работают на стройках не потому, что их не хотят принимать на места повыше и получше. На большее у них не хватает знаний, не только конкретных, необходимых для определенной профессии, которым можно научиться, – у них не хватает системных знаний.
Директор рекрутингового агентства «Оптима» Салтанат Абильтаева говорит, что при прочих равных выпускники казахских школ уступают в борьбе за рабочие места выпускникам русских школ не из-за языка как такового – они не дотягивают до уровня, не сдают тесты, не отвечают современным требованиям. Существуй дискриминация, карьерный потолок Курткакыз и ее сообщества не начинался бы так низко – с работы электрика на грязной строительной площадке. Уберите русскоязычного электрика, и на его месте появится турецкоязычный или китайский, а разнорабочие таковыми и останутся. Казахоязычная молодежь не должна быть в своей стране гастарбайтером, не умеющим дорасти даже до электрика, но таковым ее делает не чья-то злая воля, а естественный отбор. Они проигрывают, имея на вооружении только казахский язык и знания, которые он дает. И это не исправить никакими законами и преференциями.
Язык, кроме того что инструмент мышления и коммуникации, еще и величайшая технология, такая же, как компьютеры, машины или космические спутники. Колонизаторы приносили покоренным народам, кроме всего остального, плохого и хорошего – свои знания и развитые языки. Умные не стали отказываться от такого дара, и сейчас индийцы благодаря английскому лучшие в мире врачи и программисты, а языковые школы Филиппин конкурируют с английскими и американскими. В Алжире и Марокко крупный бизнес разговаривает на французском языке, на нем же идет учеба в вузах, хотя родной для алжирцев и марокканцев арабский язык является вторым в мире по числу носителей. Французский более технологичный, на нем записано несоизмеримо больше знаний – зачем стирать его из своей памяти, если проиграете от этого только вы.
У нас периодически разгораются скандалы из-за того, что кому-то в магазине, в банке, в ресторане не смогли ответить на казахском языке. Но переживать надо не о том, что человека, не владеющего русским, не обслужили – бизнес быстро учит ошибки и ради ваших денег заговорит с вами на суахили, – переживать надо о том, что такой человек никогда не сможет работать в этом бизнесе.
Все корневые системы казахстанского бизнеса – банков, корпораций, сферы услуг – завязаны на русский язык, так же как корневые системы алжирского бизнеса завязаны на французский, а индийского или филиппинского – на английский. Большинство, если не все программы отечественных банков разработаны российскими компаниями, но даже если бы казахстанскими, то они все равно были бы русскоязычными. И работать там больше чем уборщицей, владея только казахским языком, невозможно не потому, что начальник или клиенты хотят, чтобы вы отвечали им на русском, а потому, что такова инфраструктура, перевернуть которую нельзя без того, чтобы непоправимо не навредить экономике.
И если кому-то кажется соблазнительной мысль, что конъюнктуру может изменить однородная языковая среда, когда вам не нужно конкурировать с носителями других языков, то здесь яркий пример – узбекская Фергана, которую я в свое время исколесила вдоль и поперек. После распада СССР там выросло не одно поколение молодежи, абсолютно не владеющей русским. У них нет конкурентов в лице носителей какого бы то ни было другого языка, кроме узбекского, – но нет и работы. Поэтому они массово едут работать на стройки на родину русского языка. Быть гастарбайтером в своей стране или на чужбине – вот и вся разница. Круг опять замкнулся.
(продолжение следует)
«Мучат школу» часть вторая
