В мае прошлого 2016 года у нас с мужем была серебряная свадьба. Нас поздравляли и желали дожить вместе до «золотой», и дальше рука об руку по жизни. Но жизнь в очередной раз доказала, что человек только предполагает…
Через 2 месяца, в июле Рашида не стало. Он ушел за полчаса. В 6 утра вскочил с постели и с криком выбежал на улицу: «Зауре, Зауре, мне плохо, мне больно!» Упал на землю. Приехавшая «скорая» не была оснащена нужным оборудованием, ждали вторую; через полчаса я стала вдовой. Обширный инфаркт. Врачи сказали: «он был обречен».
… Мы поженились в 1991 году. Это было сложное время для всех, кто жил тогда на островках развалившейся, когда-то могущественной, державы. Не было работы, не было наличных денег, не было продуктов в магазинах – не было вообще ничего. Но была молодость и думалось: все впереди!
Впереди было будущее. Тем и хороша молодость, что полна надеждами, а наша молодость совпала с рождением страны и, нам казалось, что все только начинается.
После свадьбы мы стали жить в доме деда моего мужа. Рашид воспитывался у него и очень дорожил этим домом и своими детскими воспоминаниями, с ним связанными. Он был деревянный, в свое время Габбас-ата специально заказывал лес из Новосибирска, чтобы построить добротный, теплый дом. Говорят, в дни своей юности это был хлебосольный, открытый для всех дом, в нем всегда было людно, шумно и весело.
Когда я вошла в него невесткой, дед уже побаливал. Лучшие времена дома проходили. Неподалеку протекала речка Жабай – Жабайка, как мы называли ее. В детстве вся окрестная детвора ждала лета, чтобы поплескаться в ней, а зимой реку покрывал толстый слой льда и все пацаны, бредившие Третьяком и Харламовым, становились на коньки, хватали клюшки и со свистом разрезали ледяную поверхность. Могла ли тогда я, девчонка, предполагать, какую роковую роль сыграет эта речка в моей жизни?
А жизнь, между тем, шла своим чередом. Мы родили двух дочерей и потеряли родителей. Жили по-разному: и хорошо, и трудно. Воды в доме не было, приходилось возить ее во флягах с колонки. Тяжелая, не женская ноша. А если вдруг задумаешь постирушку, совсем туго приходилось. Поэтому Рашид сделал все возможное и невозможное и провел в дом воду. Мы купили стиральную машинку, бойлер, как говорится, «жизнь налаживалась». Дети росли и только радовали своими успехами, мы работали.
Так было вплоть до 2007 года. Страшного года, когда произошло первое наводнение. В том году зима была снежная, сугробы стояли по два метра, а между ними проходы, как тоннели. В начале апреля снег начал таять, затем пошел лед на реке. Трудно описать теперь тот ужас, который мы испытали, оказавшись совершенно одни перед лицом стихии. Вода зашла в дом неожиданно. До последнего не верилось, что такое возможно. Ведь за все предыдущие годы – годы советской власти такого не случалось, это в принципе было невозможно – как я теперь уже знаю, из-за правильных профилактических работ.
Когда с тобой что-то случается в первый раз, ты не в состоянии сразу поверить в реальность происходящего. Дом наполовину, по подоконник оказался в воде. Мы не успели ничего спасти: мебель, техника, вещи – все было испорчено. Уже десять лет прошло с тех пор, а вспоминается, как вчера. Помню, как мы зашли в дом, после того, как вода отступила. Взгляд цеплялся за остатки того, что еще вчера было нашей жизнью, состоявшей вот из этих мелочей – безделиц, дверей, шкафов и диванов. Везде была тина и грязь. И страшная, какая-то ледяная сырость.
Потом наступило лето. Лето 2007 года, которое мы целиком потратили на то, чтобы восстановить из воды нашу жизнь. Все три летних месяца штукатурили, белили, красили, сушили и перестилали деревянные полы. Пытались, как могли, подсушить сырые стены и пол. Никакой помощи от государства не получили, только «гуманитарку» в виде мешка муки первого сорта. Нигде об этом не писали, наверное, потому что никто, к счастью не погиб. Мы справились и стали жить дальше.
Дом до конца просушить не удалось, в сыром помещении мы все по очереди начали болеть – это была бесконечная череда простуд, ангин, бронхитов и высокой температуры. Но страшнее всего ожидание новой беды, существование на пороховой бочке. Ближе к концу марта 2008 года нас начал одолевать мандраж. Снега опять навалило много. И тогда впервые мы начали заранее раскручивать и вывозить купленную заново мебель, поднимать повыше технику. Но в тот год пронесло.
А затем это стало рутиной: каждый год в начале апреля Рашид брал отпуск без содержания, раскручивал мебель и вывозил в гаражи к родственникам.
Так продолжалось до весны 2014 года, ставшей для нас настоящим кошмаром. Вода пошла на Атбасар с двух сторон – со стороны реки и со стороны степи, где за зиму скопилось много снега. Мы с мужем отправили детей к родственникам, а сами вдвоем пытались спасти имущество. Вода поднималась быстро, мы и не заметили, как оказались в ней по колено. Родственники забили тревогу, отправили за нами спасателей на лодках. Нас вывезли. Говорят, отход воды всегда с нетерпением ждут мародеры, поэтому просто «расслабиться и ждать» не получалось. Как только стало возможно пробраться к дому, мы сразу поспешили туда. Картина была такая, что я до сих пор не могу подобрать нужных слов. Вода шла с такой силой, что деревянные доски пола поднялись вертикально, и так и остались.
Помню первый момент, когда я вошла в дом. Это были минуты полного отчаяния. Весь твой мир – мир, который ты с трудом создавал столько лет, рухнул. В тот год в Атбасаре было разрушено много домов, говорят, около шестисот. Саманные дома завалились полностью. Скрыть беду уже не получилось, нас показали телеканалы, ну и интернет сейчас ведь есть даже в деревнях. Чуть позже по домам пошла комиссия. Цель визитов – оценить ущерб, нанесенный стихией. Решение комиссии после посещения нашего дома было безапелляционным: дом пригоден для жилья, подлежит ремонту. Да, у нас не завалилась крыша, деревянный дом выстоял. Именно в тот момент у меня в голове появилась крамольная мысль: «Лучше бы он завалился и совсем разрушился!»
Потому что в таком случае мы бы получили не 800 тысяч тенге компенсации, а квартиру в новом доме, за лето специально построенном для «утопленников», для тех, чьи дома не подлежали восстановлению.
И мы вновь остались со своей бедой один на один. Компенсацию выдавали в несколько траншей, причем каждый последующий транш выдавался только после того, как комиссия проверит, выполнены ли ранее заявленные работы. Нам было указано, что мы можем потратить деньги только на тот список работ, который указан в акте. В ответ на нашу просьбу, что мы хотели бы заменить оконные деревянные, вконец рассохшиеся рамы, нам категорически отказали и новые пластиковые окна мы ставили за свой счет. Как и множество других работ: компенсации хватило только на то, чтобы заштукатурить и побелить дом. Причем не силами приглашенной бригады, а своими собственными руками. Муж, единственный мужчина в нашей семье, говорил: «Мое женское царство». И поднимался наверх чинить крышу. Я всегда была рядом, на подхвате. Тяжелый, очень тяжелый физический труд. Но самое главное, мы были деморализованы, делать ничего не хотелось, руки опускались. Каждый из нас втайне думал, что ремонт не имеет никакого смысла, что через год или два придет новое наводнение, потому что никаких стратегических работ на берегу реки и в прилегающей степи власти не проводили, и наши труды в очередной раз неизбежно смоет ледяная апрельская вода.
Говорят, на лето люди планируют отдых. Как это роскошно в наших глазах! Мы последние десять лет хорошо знали, как проведем лето: в ремонте и восстановлении дома. Так было в 2014-ом, в 2015-ом и в 2016-ом, когда вода опять вошла в наш двор. Вдобавок ко всему, как будто одной беды мало, экскаваторы перерыли весь наш дом, чтобы вода не хлынула дальше и по ходу сломали крышу сарая, забор и кормивший нас огород. Рашид, работавший водителем на скорой помощи, вернувшись после ночной смены, переодевался, завтракал и шел ремонтировать гараж, сарай или крышу. Другого досуга у нас больше не было. Дети, особенно младшая дочка, постоянно болели, кашляли. Мы месяцами лежали в больницах. Никакая печка, никакой самый качественный уголь не могли просушить наш влажный деревянный дом. Постель, в которую мы укладывались каждый вечер, была постоянно полусырой.
Последнюю зиму мы провели почти в одиночестве. Соседей вокруг осталось мало, почти все переехали в новые квартиры. Можно выйти со двора «ау-у-у-у!» – никто не ответит.
Мы продолжали жить. Ходили в банки, пытаясь получить кредит, чтобы купить другую недвижимость и забыть все, как страшный сон. Цены на жильё в нашем городе не соответствуют зарплатам: двушка стоит порядка 5-7 миллионов при среднестатистической зарплате в 50 тысяч тенге. Банки нам всегда отказывали, и я их понимаю, ведь даже нашего совокупного дохода было недостаточно для гарантий. Сами знаете, какая зарплата у музыкального работника в детском саду и водителя «скорой помощи».
В таких хлопотах, думах и разочарованиях мы пережили апрель, май, июнь, июль 2016 года. А потом сердце моего мужа, прошедшего Афган, не выдержало и надорвалось. Он до последнего ремонтировал наш несчастный дом, который его и убил. Эту весну я встречаю одна, с детьми. И сейчас мне по-настоящему страшно. Потому что снега снова за зиму навалило, и скоро пойдет лед с Жабайки. Это ежегодный триллер с заведомо известным концом.
За нашим домом все-таки начали строить земляную дамбу. По идее, она должна гарантировать нам спокойный сон и уверенность в завтрашнем дне. Но люди говорят, что дамба – вовсе не решение проблемы. Одно из необходимых решений – почистить-таки русло реки Жабай, как это регулярно делали в советское время, после которого за годы независимости русло заросло камышом. Если независимость нужна была, для того чтобы независимо ни от кого не чистить то что положено, то зачем мы ей радовались?
