Татьяна Панченко задалась вопросом, почему и зачем в современном русском языке появилось такое большое количество заимствованных слов.
Хочется начать по-булгаковски: «Никогда не разговаривайте с иностранцами». Еще Тургенев советовал: «Никогда не употребляйте иностранных слов. Русский язык так богат и гибок, что нам нечего брать у тех, кто беднее нас». Правда, совет этот был не для всех смертных, а для начинающей писательницы, дочки цензора княжны Елизаветы Львовой. Видимо, грешила галлицизмами. Но послушал бы он сегодняшнего менеджера в IT-шопе. Или коучера на тренинге по тим-билдингу. И тайм-менеджментом закусил. Да что там Тургенев, он все равно умер. Шестидесятилетние граждане слушают разговор своих 15-летних внуков и… Опять вспоминается Булгаков: «Хотя они говорили по-русски, я не понял ни одного слова».
Заимствования были, есть и будут во веки веков. Люди встречаются, люди общаются, люди заимствуют. Предметы, явления, мысли и слова. Когда-то древний славянин возражал против тюркских «сундука» и «алтына», потом русский пиит — против «атмосферы» и «бильярда». И что же? Не прижился в русском языке «письмоблюд» вместо «архивариуса» и «трупораздрание» вместо «анатомии» — это факт.
Но люди спорят и спорят. Особенно сильно с начала 90-х, когда слова-англицизмы из-за Атлантического океана стали прилетать грузовыми самолетами вместе с пачками долларов. Филологи радостно клепали диссертации по всплеску заимствований, а простые люди приводили простые аргументы – благо появилось место, где их можно высказать, – интернет. «Почему нельзя сказать по-русски? Почему раньше было товароведение, а теперь вдруг стало мерчендайзинг? Раньше были любовник и любовница, а нынче бойфренд и герлфренд, — сокрушался один. – Почему обычный неудачник теперь стал лузером? И почему красивое «торжественная речь» превратилось в невзрачное «спич»? У нас что, настолько убогий язык, что на нем скоро перестанут разговаривать даже внутри страны? Печалит это меня…»
Заимствования были, есть и будут во веки веков. Люди встречаются, люди общаются, люди заимствуют.«Товар — тоже не русское слово, — успокаивал собеседника другой. — «Любовник» и «бойфренд» имеют разные речевые оттенки. Спич в смысле «застольная речь» и раньше употреблялось. Я не убиваюсь. Мне лексики в основном хватает, но некоторых понятий в русском языке раньше просто не было. Гордились же мы в свое время, что слово «спутник» вошло в иностранные языки без перевода».
Успокоительное не всегда действует: некоторые видят в языковой экспансии угрозу национальной безопасности: «Это вторжение американизмов делается специально: нет языка — нет истории — нет Родины».
Истина, как всегда, где-то посередине: «Не люблю, когда иностранное слово употребляется из соображений понтов (тоже иностранное, наверное) . Или когда его можно заменить не менее емким и кратким русским словом. Все эти «юзеры» и «лузеры» навязли в зубах… Но до «мокроступов» доходить не буду».
Зачем нам суррогат, заменитель русских слов? Во-первых, не совсем он заменитель. Суррогат – это заменитель натурального продукта, обладающий лишь некоторыми свойствами заменяемого. То есть смысловой оттенок или даже другой смысл – как в случае с бойфрендом и любовником, вареньем и джемом, снайпером и стрелком. Во-вторых, человек, употребляющий в речи «другие» слова, сам делает себя «иным». «Люблю сказать «корреляция» вместо «взаимосвязь» и «детерминирует» вместо «обусловливает». А если человек этих слов не понимает, то для меня мысленно галочка… Это, конечно, не говорит о том, что человек дурак. Но все равно – галочка».
Эта система оповещения «свой – чужой» – основа всех сленгов, арго и жаргонов. Знаешь, что такое «когнитивный диссонанс», – мы с тобой одной крови. Не знаешь – прости, брат, тебе налево, мне направо.
И опять же приходится констатировать, что не сегодня и даже не позавчера это началось. Помните, еще Меншиков обращался к царю Петру «мин херц»? Музыканты говорят на итальянском, танцовщики – на французском, корабелы – на голландском, шахматисты – на немецком, а остальные доценты с кандидатами – в очень большой степени на латыни. Каждая сфера создает свой мини-язык. Развивается третий сектор, «НПОшки», и там эдвокаси, вебинары, фандрайзинг – разрази его гром! Раздражать это начинает, когда выходит из своей сферы и навязывается обычному (или необычному, но другому) человеку.
А все потому, что язык – прежде всего средство общения, коммуникации, средство связи. И если слова перестают связывать, а начинают разделять общающихся, тут и приходит конец всем этим непонятностям. Гордились же мы в свое время, что слово «спутник» вошло в иностранные языки…
Опять напомню: русское дворянство лет сто говорило исключительно на французском. «Придворяненные» мещане старались вставить в речь как можно больше «мерси» и «пардонов». И что? Как прогнали французов по старой смоленской дороге в 1812-м, так и унесли они с собой все «силь ву пле», а «шер ами» (милый друг) вообще по пути превратился в «шаромыгу», да так им и остался.
Слова-уроды как пришли, так и уйдут. Ленин, помнится, возмущенно писал о «шкрабах» (сокр. «школьные работники»). Не написал бы Ленин – кто б о них помнил? Сейчас появились не менее изуверские «креаклы» («креативный класс») с точно таким же «сроком службы».
Когда иностранные слова получают свой вид на жительство, им приходится надевать тулуп и валенки русского словоизменения: падежей, времен и прочих склонений-спряжений. Пришел великий и ужасный Гугл в нашу жизнь – и мы уже гуглим все подряд. Разместит кто-то классный пост в инете – а мы перепощиваем и перепощиваем. Пришли в магазин, а там нам новое устройство (пардон, девайс) презентуют. В 90-х были видюшники, в 2000-х – сидишники. По-научному это называется ассимиляция – явление давнее и естественное. Заимствованные слова, которые, придя в русский, почти полностью потеряли свое значение.
От дорогого парижского «бутика» у нас осталось разве что ударение. Двухметровая загородка из ржавого железа на барахолке – вот вам наш бутик! Поэтому и нельзя считать «общительный» язык ущербным: дескать, своего нет, берет у других. Напротив, язык, легко обогащаемый, более жизнеспособен. В каждом современном европейском языке по половине заимствованных слов.
Кто-то подсчитал: за два прошедших века в русский язык пришло 2367 только английских слов! Теперь старинный русский вопрос: что делать? Защищать язык законами, как французы? Стараться вообще не заимствовать, как китайцы (уже не получится)? Пустить дело на самотек?
Спросим у писателя Михаила Веллера. «Все больше английских слов, ибо мир глобализируется на английской основе, – считает он. – Это не плохо и не хорошо – это так. Но для русского языка это не очень хорошо. Поэтому, конечно, заимствования нужны по мере необходимости, по мере реальной надобности. И «втыкание» иностранных слов без нужды, когда нужно и не нужно, – я не знаю, как с этим бороться. Потому что если люди угоняют деньги за бугор и покупают виллы за бугром, то они начинают говорить на языке той страны, где их деньги, виллы и семья. Это вопрос государственный: поправлять надо положение дел в стране! А язык, знаете ли, тогда поправится сам собой».
Иллюстратор Каирхан Орымбаев
